ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Nov. 19, 2019

Там, за хребтом, - Долина Мертвецов. В 30-х годах в продуваемом колымскими ветрами межгорье, по легендам, замерз этап репрессированных (местные сталинисты и либералы хоть и спорят - 10 погибло? 100? Тысяча? - но уже устало, храня святую уверенность, что все решает арифметика).

А там, в распадке, медведь недавно съел стоматолога...

И сломайся сейчас «уазик», природа и с нами поступит хладнокровно и, рассуждая по-сталински, будет в чем-то права...

ЖИЗНЬ НА СОКРОВИЩАХ

На Колыму мы приехали за золотом. Потому как за крабами надо на Камчатку, за икрой - во Владивосток, за балтийским янтарем - в Калининград или Китай, ну а если захотелось золота, то под песню Васи Обломова - «еду в Магадан!».

Да и Конституция (статья 9) гласит:

«Земля и другие природные ресурсы используются и охраняются в РФ как основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории».

А так как народ «соответствующей территории» - магаданцы и живут они на сокровищах (геологи говорят: «сделай вскрышу», ну то есть яму, а там что пожелаешь - олово, уран, медь...), то, получается, Колыма, даже по Конституции, обязана жить красиво.

Ведь из 300 тонн золота, ежегодно добываемых в России, - 40 тонн (а это 120 миллиардов рублей!) моют здесь...

Ну как моют. Бывает, отколупывают.

- Бывало, в 60-е пойдешь на старый полигон, с борта наберешь в лоток, - рассказывал мой магаданский знакомый. - Помоешь за часок грамма два-три, сдашь в золотоприемную кассу, купишь себе штаны. Или рубашку. А бывает, отколупнешь где-нибудь самородочек - и на костюм хватит...

Да и криминальная хроника Магадана обнадеживала - с местного аффинажного завода, например, не так давно украли... две тонны золота и десять тонн серебра. Говорят, размах воровства принял такие разнузданные масштабы, что для устройства на завод грузчиком человек продавал квартиру - ведь по общезаводским понятиям вынести за проходную можно было по 5 кило золота в год каждому. В Магадане это, похоже, всех устраивало (кроме старателей, кто сдал свое золото для плавки на завод), потому уголовное дело идет уже пять лет. Идет талантливо - ни золота, ни обвиняемых...

Это воодушевляло! Нам с Гусейновым как раз золота нужно было очень много. Позарез. Все из-за Витиной лихорадки. Как бы аккуратно выразиться...

Гусейнов мечтал о морщинистом старателе.

ЗАЧЕМ МЫ СЮДА ПОЕХАЛИ

Золотые зубы безобразного мужика в его грезах сжимали сияющий самородок. И искрились на солнце...

Ради этого кадра Витя был готов на все. Выглядело это, надо сказать, омерзительно. Гусейнов внимательно рассматривал рты собеседников и неодобрительно вздыхал.

Еще, к счастью, он мечтал снять пышную грудь девы, осыпанную золотыми камнями. Грудь вздымалась и, вероятно, тоже искрилась на солнце...

(После свадьбы у Гусейнова многое искрилось - и потому отправился он в Магадан на заработки, увлекая и меня, бессребреника.)

Я же оказался на Колыме по причине, которую даже трудно сформулировать. Да, я приехал писать о золотопромышленниках. О людях, живущих на золоте, ищущих счастье в нем, презренном... Но я слышал, что Колыма - другая планета. Как писал почему-то не умерший здесь в 30-х Варлам Шаламов о первых золотоискателях:

«А человек живет. Может быть, он живет надеждами? Но ведь никаких надежд у него нет. Если он не дурак, он не может жить надеждами. Поэтому так много самоубийц. Но чувство самосохранения, цепкость к жизни, физическая именно цепкость, которой подчинено и сознание, спасает его. Он живет тем же, чем живет камень, дерево, птица, собака. Но он цепляется за жизнь крепче, чем они. И он выносливей любого животного».

Вот-вот...

«Колыма ты, Колыма, чудная планета, девять месяцев зима, остальное - лето».

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ:

ВЫСОЦКИЙ, ТРАССА И… УЗБЕКИ

Казалось, все просто. XXI век все-таки. Прилетаем, едем на прииск, фотосессия, улетаем. Гордо называем это экспедицией...

- Куда едете? - недоверчиво спросили нас в Магадане. (Наверное, потому что я поинтересовался: «Купаются ли в Охотском море?», мне ответили: «Конечно. Зимой, на машинах. Если не повезет».)

- Вы что, поедете на трассу? - переспрашивают.

- Ну да, - сверяюсь с картой, на которой была четко нарисована федеральная дорога Р504.

- Ну-ну, - говорят.

Настораживаюсь.

Солнечный Магадан был тих и подозрителен.

На набережной, зажатой между новостройками и трущобами, стоял «Крейсер Валера п...р» (если верить аккуратной надписи). Рядом стоял Владимир Высоцкий и задумчиво смотрел на Магадан. И выглядел поэт здесь хорошо, органично, по-домашнему.

Памятник Высоцкому нас сразу предупредил.

Из динамиков донеслось его: «Эх, ребята, все не так, все не так, ребята».

Так оно и вышло...

- Какая Р504?! Это ж трасса! - забеспокоился мой знакомый местный чиновник. Он, как и все местные, вкладывал в слово «трасса» что-то нехорошее, мистическое.

- Особо проклятое место, - объяснил он. - Будьте осторожны. Наши власти годами отчитывались перед Москвой - с дорогами у нас, мол, все хорошо. Лишь бы отличиться, войти в списки лучших. Вошли. Москва долго думала, что дороги у нас идеальны, и почти перестала финансировать их ремонт. Теперь М56 считается самой опасной в стране - там только 20 процентов дороги соответствует нормам. Новый губернатор выбивает деньги на ремонт, но даже если дадут, лет 20 придется чинить...

Обыкновенная среднерусская история... Но что-то смущало.

- На золотой Колыме нет денег?! - удивился я.

Утром мы выехали на трассу в задумчивости.

Я разглядывал «Маску Скорби» (памятник Эрнста Неизвестного с укором висит над городом, словно беспрерывно спрашивая его от имени погибших тут репрессированных: ну как, не зря мы мучились, хороша теперь ваша жизнь?)

А Витя пару часов назад в безумном поиске золотых зубов зашел на рынок.

Вернулся озадаченным.

- Помидоры 650 рублей килограмм, - сухо сообщил он. - Мясо - столько же. Люди получают 30 - 40 тысяч вместе с северным коэффициентом. Почти все мечтают уехать... Еще заметил - очень много узбеков...

При слове «узбеки» наш водитель Василич как-то нехорошо ожил.

– Здесь только нерусским и вахтовикам жить можно, - проворчал он. - Отработают год, посидят на дошираках, заработают миллион - и на родину, деньги тратить. Там-то дешево. А нам, местным, тут ловить нечего...

- А как ты на Колыме оказался, Василич? - спрашиваю.

- Отец хулиганом был, - говорит гордо. - В 60-е бежал сюда от милиции. Тут через одного такая в людях ядреная генетика, именно поэтому (значительно смотрит) мы такие добрые...

- Но, Василич, - говорю. - У вас под ногами золото, чего ж вы так живете...

- Так живете, - передразнивает. - Эх, москвич-москвич... Что ты о жизни знаешь?!

ДЕНЬ ВТОРОЙ:

ПАЛАТКА, МАКЕДОНСКИЙ И ФОНТАНЫ

Маленький поселок Палатка - архитектурный ребенок крупного золотопромышленника Александра Басанского.

Красиво в ней. Уютно.

На разноцветных улицах стоят пятиметровые тюльпаны и гвоздики. На центральной площади циклопический (не еврейская минора, нет) торшер. Палатка занесена в рекорды Гиннесса как самый офонтанированный в мире населенный пункт: на 4000 человек - пять фонтанов.

Детские городки, храм, клуб, памятники (Александру Македонскому, Петру с Февроньей, дельфину, пушке и танку) стояли на маленьком пятачке средь диких сопок, прижавшись друг к другу, как мираж.

Какой-нибудь кудрявый сноб из гнилой Москвы наверняка бы написал, что здесь столь же естественно бы выглядел цыганский особняк в стиле рококо. Что на фоне сверкающего центра поселка стоят разбитые бараки, что Палатка - уменьшенная модель обустройства государства Российского, ну и прочую политизированную ерунду. Но мы думали только о золоте. Оно многообещающе жирно блестело в куполах, зданиях, оно сочилось, сверкало брильянтовым туманом и кричало:

«Не в офшоры надо деньги прятать, а в Родину вкладывать, любить ее, украшать, пусть даже вот так, по-басански...»

Выехав из трансцендентальной Палатки, мы двинулись дальше. Погода хорошая. Мы почти у цели. Еще пару марш-бросков - и...

Но Колыма оказалась не так проста.

ТОЛЬКО БЫ НЕ МЕДВЕДЬ

Дорога все хуже. Едем осторожно. Василич ищет ловушки-ямы, припорошенные снегом. Останавливается. Витя наловчился, не просыпаясь, бодро выходить из машины и мерить их штативом. Впереди стрелой летит ошалелая лиса.

- Только бы не медведь, - ворчит Василич. - Не дай бог поломка. Если медведь нас захочет, по-любому съест...

Люди здесь существа редкие. Лишние... Ты едешь по колымской планете, которая миллион лет обходилась без нас, и видишь, как она, бедная, старается - чтоб духу нашего не было.

Отвалы золотоискателей зарастают лесами, реки, исполосованные золотарями, обживают новые русла... Если перед тобой поселок, то скорее призрак с черными, выколотыми глазами окон и разорванными ртами подъездов.

Эх, старый-добрый советский социализм... Зачем ты построил у рудников дома, поликлиники, школы и привязал людей к этим суровым местам? Рассчитывал, что «недра принадлежат народу»? Что так будет всегда? Что люди здесь останутся и обживут дикий край?

И знал бы ты, как нелепа агония построенных тобой «золотых» поселков у золота. Под Новый год запил на кочегарке истопник. Пожар. Минус 40. Трубы разрывает. Эвакуация. И, к облегчению властей, не нужно никого расселять - нет городка...

ИНТЕЛЛИГЕНТЫ И… БАНДЕРОВЦЫ

Проезжаем мертвый поселок Нелькоба.

Когда-то многолюдный, в центре поселка пустой постамент – словно Ленин вздохнул: «Эх, ребята, все не так» и уехал на Материк...

Дома крепкие. Еще век простоят. Но ни души. Тишину брошенных деревень не спутаешь – особый кладбищенский покой.

И вдруг еле заметная тропиночка на снегу. След человеческий! Дом на краю... И Алла Бетюцкая, как была – с ведрами, застыла при виде нас в изумлении: «Люди!»

Живет отшельница с мужем. Внуки на лето приезжают... Взяла дальневосточный гектар – теперь вся Нелькоба принадлежит ей.

– Помещица, – смеется.

Не любит суеты, ностальгии. Да и «кому мы старики, на материке нужны»...

- Как вы оказались здесь? – что-то предчувствуя, спрашиваю на прощанье.

Господи, бедные люди...

Мама из Звенигорода. Отец из Воронежа. Молодые студенты учились каждый в своем городе. Арестовали почти одновременно. Познакомились здесь, на приисках...

- Мама очень скучала по Подмосковью, – вспоминает Бетюцкая. - Утонченная девушка, мечтавшая стать ученым, привезли сюда... (отворачивается и долго смотрит на сопки) Но мама избегала разговоров об аресте. Родители очень боялись. Не за себя, а почему-то за нас, детей... Родителей реабилитировали. Они, конечно, хотели уехать. Но куда? Нас было уже семеро...

Я вспомнил, как один из местных краеведов, сильно раздраженный фильмом блогера Дудя «Колыма - Родина нашего страха», говорил мне:

- Такое, Володь, было время. СССР в начале 30-х на грани банкротства. Запасы исчерпаны, церковное золото заканчивалось... Именно тогда во все концы страны были отправлены поисковые экспедиции. Они нашли золотые месторождения, на которых современные золотопромышленники сидят до сих пор. Пойми, если бы заключенных хотели замучить до смерти, нет смысла везти их в такую даль. Экономнее пристрелить на Материке. Здесь, в «Дальстрое», нужны были рабочая сила, специалисты. Да, не приспособленные к труду интеллигенты с нежными пальчиками умирали. Но работяг и ценные кадры здесь берегли, чтобы выполнить план... Например, бандеровцы. Хуторские ребята, с детства приученные к труду, выживали, после отсидки оставались здесь на поселении. И взглянешь на списки передовиков - одни Приседайко или Непейпиво. Награды им, конечно, не давали из принципа, но премии платили. И денег на сберкнижках у бандеровцев было много. И ты думаешь все, кто сгинул здесь, были невиновны?!

Если ты на Колыме, ты обречен на мучительный спор - о сидевшем здесь Королеве и его «вредительском техническом задании», о костях русской интеллигенции, разбросанных по округе, о расхитителях социалистической собственности...

Но краевед был справедлив. Он вдруг помрачнел. Вспомнил.

- Нужны были землемеры, - говорит. - Судьба одного типична - присылают нам одного специалиста. Он в своей деревне делил землю, как он думал, по справедливости. Каждому колхозу он нарезал равные части хорошей и плохой земли. Кто-то донес. Нарушение какой-то инструкции. А значит, вредительство. С высоты нашего времени скажешь - дикость. Но тогда: а) приговор суда, основанный на конкретном нарушении; б) жизненная для государства необходимость освоения недр.

- Что стало с землемером? - спросил я.

- Ничего, - грустно кивнул краевед. - Только привезли. А он простыл и умер.

ЦИТАТА

Из воспоминаний заключенного Сергея Павловича Королева, работавшего на золотом прииске Мальдяк:

«Я почти год по восемь, а то и более часов в сутки возил из карьера золотоносный песок. Песок, песок, песок… Ради горстки золотых крупинок… Стоит ли золото такого тяжкого, изнуряющего, безумного труда?! Пусть бы лежало вечно в земле, неведомое людям. Для меня оно ломаного медного гроша не стоит. Так я перестал уважать и тех, кого называю золотоносцами.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ:

ЖИЗНЬ, МИСКА И... СНОВА БАНДЕРОВЦЫ

Огни... Рев моторов. Лай собак. Жизнь!

Меж сопок вынырнул «город» старателей. Теплые гаражи, гостиница для рабочих и гордость прииска - огуречная оранжерея. Кругом гроздья видеокамер, следящих за древним общением человека и золота.

Старательский труд - адский. Одни делают «вскрышу» (убирают бульдозерами пустую породу), другие грузят золотоносные пески во вращающиеся барабаны, которые встряхивают, просеивают, промывают, отделяя металл от камней по школьному принципу «золото тяжелее».

И эта длинная цепочка грохочуще-мокрого железа заканчивалась лотком - металлическим квадратным «тазом»...

- Что это? - тихо спросил Гусейнов, растерянно тыкая пальцем в алюминиевую миску.

Он еще не понимал всей глубины своей трагедии.

- Не ори, - шепчу, откладывая скандал.

В этот момент паренек из Днепропетровска (он называл свой город Днипро) рассказывал, что приезжает на вахту уже пять лет. Что его друзья едут на заработки в Европу и получают те же деньги, но ему лучше на Колыме... Что обзавелся подругой из Магадана...

Хороший парень. Наверняка возьмет российский паспорт. Настораживало только - вокруг одни украинцы и белорусы. Рядом паренек из Львова. Говорит, девять месяцев вахты за миллион рублей (120 - 140 тысяч в месяц) неплохо.

Через пару дней мы, проехавшись по приискам, убедились: россиян тут мало, а магаданцев, от безденежья массово бегущих на Материк, еще меньше...

Парадокс.

- Я ж говорю, ничего не изменилось - как и 80 лет назад вкалывают одни бандеровцы, - наверняка бы ухмыльнулся циничный краевед.

- Но почему, черт возьми?! - не понимал я.

И тут наконец взвыл Гусейнов

- Не будет нормального кадра! - понял он.

И тыкал в миску, в которой на донышке было все, что произвел сегодня город старателей, - 250 граммов золотого песка.