ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Feb. 10, 2021

Когда Ксения Соловьёва, главный редактор журнала, который вы держите в руках, в своей типичной манере смертельно напуганного человека в платье-футляре (как бы чего не вышло, не обидело очередную куртизанку со связями) позвонила мне с неожиданным предложением воспеть Ренату Литвинову, я согласилась сразу. Хотя ни светская жизнь, ни зацикленный на ней «Татлер», еле-еле бороздящий тухлые воды отечественного глянца, мне ни в коем разе не интересны. Но Рената Муратовна, она же не про светскую жизнь, не про накипь дней из сторис инстаграма. Моя профессия – кинокритик, и для меня Литвинова в первую очередь выдающийся кинематографист, неважно, в какой именно ипостаси – комической актрисы или режиссера драм. Литвинова про искусство, в том числе про искусство быть собой, конечно.

Понятно, что с Ренатой надо углубляться в Киру Георгиевну и Алексея Октябриновича, но столько уже она про них рассказывала другим вопрошающим, столько раз два ярчайших гения постсоветского кино совершали вечное возвращение в ее интервью, что я умышленно беру курс не на восток, а на запад. Не в Одессу или Ленинград, а в Париж намерена я отправить Литвинову. Кажется, она даже рада. «Не помню ничего, очистить все огнем», и воспоминания тоже», – говорит она, чуть посерьезнев. «Французское кино полно небожителей, но Ален Делон такой красивый», – мечтаем мы вслух и в унисон. «Я видела его на фестивале в Риге. Организаторы привезли Делона и Брандауэра, они щурились друг на друга, словно две акулы, аж искры летели. Делон тогда дружил с Лебедем, помните? (Помним, помним.) Считал себя маргиналом, но он же икона, личность с характером. Не собиралась произносить это слово, господи, но у него и вправду есть яйца, ему не надо их вешать перед носом». Дальнейший обмен репликами демонстрирует недюжинную осведомленность Ренаты в теме «папиного кино» и уничтожившей его «новой волны». «Делону надо было сыграть Пеперкорна из «Волшебной горы» Манна. Увы, Висконти умер, и Ален, чтобы не мельчить, переквалифицировался из демонических проходимцев во флики».

Владение материалом, по-настоящему глубокое знание истории кино, которое и есть ее истинная любовь навек («мои спектакли – это репетиция моих фильмов»), – суть главное, что следует понимать про Литвинову. А остальное – мужья, жены, всякая полиамория и гламурная параферналия или даже приятельство с Сурковым – все вторично. Нет, разумеется, можно поинтересоваться, что их все-таки связывает и каково ее мнение о дебюте Владислава Юрьевича в роли Мефистофеля у Константина Юрьевича в «Бесах». Ну я интересуюсь для проформы. Ответ следует туманный, мутный, как запотевшее от духа времени стекло. «Владислав Юрьевич – «часть той силы... что вечно совершает благо», сколько я его знаю – всегда кого-то лечит, помогает. И потом он блестящий мужчина».

Слушать подобные сентенции и впрямь невыносимо. Даже если на следующий наводящий вопрос «В сегодняшней России человек разумный может поддерживать власть?» звучит ответ-предсказание из китайского печенья: «От власти надо держаться, думаю, подальше». И поэту, и гражданину. Но почему-то этого не происходит. Близость к кремлевским кукловодам или заказные посты в соцсетях про «похорошела» – подобные экивоки материальных благ ради совершают, к сожалению, многие видные деятели культуры и искусства. Литвинову отличает от них лишь одна деталь. Вместо постиронии и вечного «ну мы же все понимаем, что в России никогда не было иначе и в обозримом будущем тоже не будет» она предпочитает комедию, постдраматический театр того же Богомолова. Кстати, ее приятеля, но от его творчества у нее «когда-то лопнул сосуд в глазу».

Мало-мальски неудобные сюжеты вызывают к жизни ее прошлых персонажей. О политике рассуждает героиня «Жмурок», бессмысленно настаивать и копать, вас моментально затянет во вселенную Льюиса Кэрролла. Рената в Стране чудес. Нам же всем не первый десяток лет нравится называть ее странной, смешной, распущенной, поигрывающей словами – неологизмами покруче платоновских. Получите, распишитесь. И даже обсуждая превосходный свежий док Виталия Манского («фильмы которого Литвинова любит») «Горбачёв. Рай», она снова уклоняется от оценок. «Кто для вас Горбачёв – герой-освободитель или разваливший страну предатель, виноватый в крупнейшей геополитической катастрофе?» – «Я помню его косноязычным, блеклым функционером с малиновым пятном на черепе. И вдруг он сделался избранным, попав в судьбоносную композицию развала советской империи. И вот еще момент – Горбачёва не случилось бы без Раисы Максимовны, вот она была – сила. Ну а свобода, стало ли ее больше? Меня принимали в пионеры и выгоняли из комсомола, а потом, помню, я пришла в парикмахерскую состричь химию, сделанную специально для съемок у Киры Георгиевны, а тут танки двинулись по улицам, и мой парикмахер сбежал, обстриг только половину головы. И я так и пошла наполовину лысая навстречу танкам и ликующей толпе. Скорее, я шла против их движения со своим личным мелким несчастьем». Точка. Полемики не будет. Опять пошло кино.

В общем, да, Рената, как и остальные прочие наши современники, не хочет иметь никаких взглядов на Родину и место в ее истории личностей власть предержащих. И в то же время Рената – не остальные. Рената – гений, с которым, естественно, определенные «деяния», необязательно зло, совместимы. Политическая близорукость или попытки цензуры. Тележурналист Антон Желнов так и не выпустил свой фильм про Земфиру, Литвинова решила судьбу картины, вернее, порешила. Никакой энигмы, которую пыталась разгадать, например, Ксения Собчак, только холодный расчет. Гений не позволит не гению выпустить про другого гения что-то далеко не гениальное. Говорю же, Литвинова – про искусство. Катарсис, а не сенсация – ее точка отсчета. Этим ей, кстати, и не симпатичен Богомолов как художник – отрицанием высокого предназначения искусства врачевать души. По мнению Константина, диалектика «возвышающий обман vs низкие истины» родом из советской школы. Для Ренаты это вопрос архиважный – этика или эстетика. Тем более если «эстетика позаимствована у Анатолия Эфроса, когда он просил артистов ровно, не окрашивая, читать свои роли, например Чехова (это у него описано в дневниках), и у Кости это доведено до предела – так мне видится его метод». Забавно, что и Богомолова-старшего (советского и российского киноведа. – Прим. «Татлера») она тоже не особо жалует – за разгромные рецензии на фильмы Муратовой. Рената все помнит или может вспомнить все в стратегически правильный момент. Поэтому некоторые критики для нее – почти враги, ну или недостойные соперники. Не лишенная резонов неприязнь.

Критикам удобнее думать о Литвиновой как о диве золотого века Голливуда. Бледное лицо, кровавый рот, блеск платины в волосах, бриллиантов в ушах. Примерно так она и выглядит в своем новом фильме «Северный ветер», вольной экранизации одноименной пьесы, что идет в МХТ уже несколько лет. Там Рената в стране матриархата, на часах в ее фамильном замке имеется дополнительный волшебный тринадцатый час, а на правой ее руке – длинный-предлинный, закованный в железо палец. Перст, недвусмысленно фаллический. Ибо Литвиновой, как и Делону, давно уже не надо ничего вешать перед носом у других мужчин или женщин.

Из-за ковидных проволочек релиз «Северного ветра» несколько раз переносили, а ведь картине о вечном праздновании Нового года, который ничего нового протагонистам не приносит, а только сжирает накопленное – силы, облигации, душу, – как раз в декабре бы прокат и завоевывать. Рената опять сняла сказку о том, что нет смерти для нее. И вообще это кино, напоминающее двухчасовой опус для британского Vogue, который стилизовал Тим Бёртон («Щелкунчик» здесь встречается с «Сонной лощиной»), – о непреходящих для Литвиновой ценностях. Вечном умирании и неизбывном декадансе, но и о вечном перерождении Героини во что-то еще более зыбкое и фантомное. Однако не все то глянец, что блестит и шуршит кутюрными юбками. «Северный ветер» – также и феминистская реконкиста в изложении Литвиновой. Автора, а не авторки. Геттоизацию дискурса, приставку «женский» в отношении кино она не приемлет. Симона де Бовуар ей ближе и понятнее Роуз Макгоуэн, с автобиографии которой стартовал поток признательных показаний жертв харассмента и абьюза по всему миру. «Я прочла ее книгу, вон на полке стоит, надо выбросить. Она словно перекладывает вину за неудавшуюся жизнь на плечи других. Мне это не близко. Я всегда виню только себя, какими бы подлецами ни были мужчины там или просто люди. Цели феминизма очень правильные и нужные, я за равенство, но есть обвинения в соцсетях, которые недоказуемые, за которые любой из нас, любой человек попадает в эдакую интернет-тюрьму. Жизни рушатся!» Чуть подумав, она добавляет то, что ей явно, без активистского позерства, кажется важным. «Давайте скажем обязательно, что насилие в адрес женщин недопустимо, а в России, увы, оно повсеместно. Обидеть, ударить женщину – обычная практика!» Еще через паузу Рената задает себе, мне, блеклому зимнему небу неизбывный вопрос, кто виноват. «Не исключено, что мы сами, ведь это мы, женщины, матери, воспитываем этих мужчин». В «Северном ветре» она сообщает в закадровом интро: в ту эпоху мужчины были детьми, мужчины не хотели взрослеть. И все же, несмотря на скепсис в адрес мужчин и тем более феномена «новой (слезливой) маскулинности», Литвинова не поклонница и забуксовавшего, по ее мнению, тренда по демифологизации женского предложения как исключительно придаточного и сложноподчиненного, запущенного в 1998-м «Сексом в большом городе», а затем продолжившегося франшизой «Бриджит Джонс», «Дрянью» и «Девочками».

Женственность в качестве и аппетайзера, и основного блюда на обеденном столе в виде непрерывного трагикомического стендапа с откровениями про моторику оргазмов и специфику климакса Литвиновой претит. В «Северном ветре» она «революционное типичное» высмеивает. «Вот вы там все время про какие-то оргазмы говорите», – жалуется Лотта, старшая сестра ее героини. «Ну а все же, – спрашиваю я, зная нелюбовь Ренаты к физиологии на экране, – что там с оргазмами в жизни и с сексом в кино?» «Оргазм – вещь труднодостижимая, ему учатся всю жизнь. Оргазм в кино снимать сложно. Вечно какая-то пошлость. И в русском кино это особенно не получается почему-то. Вот он быстрыми поцелуями спускается по ее животу, крупный план на лицо в экстазе, ЗТМ (затемнение. – Прим. «Татлера»). Клише, не «Последнее танго в Париже». Мне многие режиссеры предлагали сниматься в отважных голых сценах. Кира Георгиевна как-то написала в одном из сценариев эротическую сцену «без трусов». Мы долго спорили о целесообразности. Я тогда отказалась. Но в случае с Кирой я была неправа, сейчас бы согласилась – гениальным режиссерам нельзя отказывать. Эта сцена была ей важна, а я была слишком... стыдливой. Актерская профессия предполагает отдавать и свое тело в аренду творческому замыслу». Я охотно соглашаюсь, что с сексом беда в кинематографе РФ, да и со всем остальным тоже. Неуверенно вспоминаю «Верность» Нигины Сайфуллаевой. «Не мое, совсем не мое, и нельзя же феминизм сводить к одной только физиологии. Я, честно, мало смотрю русских фильмов в последнее время. Кроме «Одессы» Валеры Тодоровского не знаю даже, что перечислить вам из понравившегося увиденного. Ничего. Я не смотрю, не снимаюсь, а снимаю».

Не смотрит, не снимается, стоит особняком. Отдельно от тела национальной кинематографии. Но снимает-то все-таки наших, тех, кто ходит строем. В «Северном ветре» есть ее дочь Ульяна, она хоть и выросла, как Робертино Лоретти, но ах как хороша. Однако вторая главная роль не у нее, а у Софьи Эрнст. Пользуясь случаем спрашиваю ехидно, как Дудь Долина про Петрова: «А что, Софья Эрнст хорошая актриса?» «Актер не может сыграть хорошо в отрыве от режиссера, так же как и оператор – снять хороший фильм помимо плохого режиссера. У меня Софья Пална снялась отлично. Роль удалась. И это был наш совместный труд, не в отрыве друг от друга». Верю на слово, оставляю сию ремарку на ее совести. Супруг Софьи Палны – глобальный игрок, лучший из актеров и всегда в главной роли.

Но даже компромиссы в плане кастинга не делают Ренату ближе к почве. Одной ногой она все равно за рубежом, в лучшем мире, и даже в лучшем из существующих миров – в Париже. У нее там квартира, за которую она выплачивает кредит, и ей знакомы ограничения. Но не исключено, что совсем скоро ей не придется больше экономить. Ибо вот она, долгожданная светская сенсация. В пятьдесят три Богиня готова снова полюбить (к моменту публикации этого текста Литвиновой исполнится пятьдесят четыре. – Прим. «Татлера»). И не кого-то там банального, юного эфеба из массовки, взятого под крыло из почтения перед прекрасным. И не пиджака из местных, дядечку, что будет душно ей покровительствовать, выделять средства во имя эксцентрики, по причине экзистенциальной пустоты. Нет, у Ренаты новый кавалер из crème de la crème, из привилегированной касты французских миллионеров, владелец замков и отелей и, наверное, газет и пароходов. Месье Х, открывший ради нее в разгар пандемии легендарный кавьяр-ресторан на пляс Мадлен. Несут самолеты, везут паровозы охапки роз и россыпи бриллиантов из Парижа – привет Ренате. Привет и завистникам, чьи лица позеленеют и вытянутся от подобной аберрации: в пятьдесят три – замуж за миллионера, да еще и француза, выходца из культуры, в которой понятия о возрасте и женской красоте растяжимы до неизвестного предела. И за пятьдесят Рената – богиня опять, северного ветра попутного в спину. Пари в Paris и нас не забывай. Нет никакой загадки, просто Рената любит сказки. И делает их былью. Для других, для зрителей, для клаки, чтобы отомстить. А для себя?

«Вы счастливы?» – с напускной наивностью спрашиваю я. «Давайте скажем так, я хочу быть счастливой».