Один из самых востребованных молодых актеров уверяет, что переживает перед премьерами. «Очень не хочется, чтобы возник перебор, чтобы тебя оказалось слишком много на экране. Я согласен с Венсаном Касселем: поменьше нужно давать интервью, меньше появляться на телевидении и не терять времени на светских тусовках». О своем пути в профессии, значении штампа в паспорте и премьере картины «Дуэлянт» Петр Федоров рассказал в интервью нашему изданию.
— Свою первую роль в кино я сыграл в 17 лет — благодаря Марягину Леониду Георгиевичу. Спасибо ему огромное — этот человек открыл для меня кинематограф. Леонид Георгиевич снимал фильм «101-й километр» — о своей молодости, пришедшейся на 1950-е годы, — и искал главного героя, похожего на себя. Мне повезло, что я, на тот момент первокурсник, попал в руки настоящего мастера, очень серьезного режиссера, работавшего в паре с уникальным оператором Юрием Анатольевичем Невским. Спустя годы особенно хорошо понимаешь, насколько для актера важна «первая вода», начальный опыт. Потом может быть много самых разных проектов, но дебютный очень важен.
Прекрасно помню первый съемочный день. Накануне почти не спал, волновался, как перед линейкой 1 сентября, и решил поехать на площадку пораньше. Выхожу со станции метро «Киевская» и думаю: раз время есть, выкурю сигаретку. А вокруг какая-то суета, несмотря на ранний час. Люди с мегафонами бегают вдалеке, спешно разъезжаются маршрутки и автобусы. Когда я собрался сесть в 14-й троллейбус до «Мосфильма», то понял, что транспорта в округе нет! Спрашиваю у кого-то, где все, а мне в ответ: «Так последний троллейбус только что ушел, объявляли же специально!» Оказалось, что именно в то утро передвигали Краснолужский мост: его на баржах тянули на несколько километров выше по течению. А мне что делать?! Я бежал по Бережковской набережной без остановки — не опоздал, но стресс был дикий. И до сих пор перед глазами стоит фантастическая картинка: мост, медленно плывущий по реке, и тут же, на баржах, пляшет какой-то ансамбль — в качестве сопровождения. Провожали мост на новое место с песнями и плясками — в духе советских времен (на дворе был 1999 год), а я бежал на площадку, чтобы сниматься в своем первом фильме про 1950-е годы… Как-то так совпало.
Съемки проходили летом, но я все равно боялся, что об этом кто-нибудь узнает. Студентам же официально не разрешают сниматься во время учебы, во всяком случае это точно не приветствуется. Сначала полагается окончить институт, потом — маленькие роли в театре, и только затем, если очень повезет, начнется кино. Такие были представления о профессии у первокурсника. Я скрывал свою работу от худрука и дико из-за этого мучился. В какой-то момент не выдержал и признался мастеру в «грехе». И, как положено, принес «церковную десятину». В принципе это нормальная практика, когда снимающийся студент отдает часть гонорара на нужды курса. Ты делишься заработком, а тебя за это прикрывают на занятиях, составляют график учебных репетиций с учетом твоих пропусков и так далее. Все так делали.
За съемки в «101-м километре» я получил тысячу долларов и купил на них видак, музыкальный центр и телевизор. Я же дитя 1990-х, без видака никак нельзя было! (Смеется.)
— Вы ведь не собирались идти в актеры — планировали в «Строгановку» поступать, могли бы художником стать. Почему передумали?
— На это решение повлияла смерть отца, слова определенных людей. У меня по папиной линии все актеры (дедушка Петра — заслуженный артист России Евгений Федоров, отец — актер и телеведущий Петр Федоров-старший. — Прим. «ТН»), а по маминой — никого, и мне казалось, я больше в ее породу. А потом на поминках ко мне подошла актриса Театра им. Вахтангова Галина Львовна Коновалова и своими словами меня будто закодировала. Поинтересовалась, не собираюсь ли я продолжить то, чем занимался отец и дед. Почему нет? Говорила, что стоит попробовать. Для меня все это было чудно, я тогда учился в театрально-художественном техническом училище — собирался через годик в «Строгановку» поступать. Но решил сходить на прослушивания. Никому об этом не сказал, выучил полагающиеся басню, прозу, стихотворение и пошел. Мне повезло, что я выбрал в качестве материала «Конька-Горбунка» Ершова. Первым, кто меня слушал, оказался Павел Евгеньевич Любимцев — позже я узнал, что он читал в филармонии (и делает это до сих пор) эту сказку в стихах для школьников средних и младших классов. И я попросту оскорбил его своим прочтением. Он похвалил меня за выбор произведения, но сказал, что обязательно нужно будет подправить определенные вещи, и взялся помочь в этом.
Среди абитуриентов было много ребят из провинции, которые поступали в театральные вузы по многу лет и досконально знали всю кухню. То были деды, как бы их назвали в армии, которые приехали брать эту жизнь за горло. Я к таким не относился, ни в чем не был уверен, но помню совершенно осознанную радость, когда до меня дошло, что поступил в Щукинское училище. В потоке я был самым младшим — у нас учились ребята, которые уже имели по двое-трое детей. Взрослые люди, я среди них мелкаш. На тот момент ничего про себя не понимал, но интуитивно сразу потянулся к лидерам-однокурсникам — Саше Устюгову, Грише Антипенко, которые изначально мощно заявили о себе.
Первый актерский успех случился на третьем курсе, я это хорошо запомнил. Мы с Женей Косыревым и Аней Казючиц поставили отрывок по Даниилу Андрееву, который был признан очень успешным. Даже Владимир Абрамович Этуш подошел к нам и сказал: «Снимаю шляпу!» Похвала от такого человека окрыляла, конечно. На четвертом курсе у меня был свой самостоятельный спектакль по Хармсу.
Отличие учебы в институте от школы было в том, что тебе уже ничего не вдалбливают в голову — ты сам должен смотреть, учиться и брать необходимое. Конечно, был и большой объем хорошей литературы, обязательной к прочтению. И я все с интересом читал. Хотя, например, недавно поймал себя на мысли, что только теперь готов вернуться к школьной программе. Именно сейчас я дозрел до Толстого, Достоевского. С удовольствием недавно перечитал «Анну Каренину». Раньше думал: «Какие же они все там замороченные!» А на самом деле у Толстого все очень просто, все по полочкам! И моя любимая героиня, конечно, Каренина. (Улыбается.)
— Вы много снимаетесь — у вас премьера за премьерой. А в какой момент поняли, что статус изменился: уже не вас выбирают, а вы?
— Я довольно давно работаю. 16 лет в кино — это уже немало. Ничем, кроме профессии, не занимаюсь, и согласие участвовать в том или ином проекте определяется исключительно моим творческим интересом и ответственностью перед аудиторией. Тут другое важно: когда начинаешь выбирать, понимаешь, что по большей части предлагают шлак. Хороших ягод всегда меньше, чем плохих. А я продолжаю актерскую династию, несу ответственность за свою фамилию и не могу соглашаться на всякую шляпу. Я не буду сниматься в 100-серийном сериале — мне не настолько нужны деньги. У меня нет потребности в двадцати квартирах и сорока машинах. Притом что, конечно, я люблю хорошие авто — это нормально, все любят комфорт. Но всех денег не заработаешь, есть вещи поважнее. Про актеров же многие как думают: «Ну что у них там за работа? Какие-то снобы разыгрывают сценки». Я таких людей — среди них есть и знакомые, и незнакомые — всегда приглашаю на съемочную площадку. Не было ни одного, кто бы после не сказал: «Ой, а зачем вам это надо? Не, мы бы так не смогли!» Оказывается, не так-то это просто, как кажется. Судить о чем-то довольно сложно, пока сам не попробуешь. Просто актерская работа такова, что ее результат выставляется на обозрение. Тебя всегда судят и оценивают.
Кино — это территория выражения определенных чувств. Так устроено, что пример парня из соседнего двора нас меньше вдохновляет, нежели история героя с экрана. Сопереживая тому или другому персонажу, осмысляя тот или иной момент, мы движемся к оформлению собственных чувств и мыслей. Я сам расту вместе со своим зрителем, я должен развиваться вместе со своей аудиторией. Давно встречаю людей, которые говорят, что выросли на сериале «Клуб» (который был признан одним из самых успешных проектов канала MTV Россия. — Прим. «ТН»). А есть те, кто, кроме этого сериала, ничего со мной не видели. И когда они спрашивают: «Чувак, а где ты еще снимался?» — я не знаю, что им ответить. Поэтому говорю: «Братан, я снимался в разных фильмах, посмотри в Интернете — моя фамилия Федоров». Я, правда, не знаю, какие фильмы посоветовать этому человеку — мы, наверное, уже слишком разные с ним.
Я сейчас очень переживаю перед премьерами. У меня выходят сразу две большие картины — «Дуэлянт» и «Ледокол». Потом сериал «Город», который мы делали три или четыре года назад. От актера ведь не зависит, когда продюсеры или канал посчитают нужным выпустить картину. А очень не хочется, чтобы возник перебор, чтобы тебя оказалось слишком много. Бацилла под названием «пиар» многих наших погубила. Есть мое любимое интервью Венсана Касселя, в котором он призывает коллег поменьше давать интервью, меньше появляться на телевидении и не терять времени на светских тусовках. Другими словами, не разбазаривать свой инструментарий. Иначе возникает, как я это называю, эффект родственника, когда твое лицо становится знакомым каждому.
— А как мама оценивает ваши работы? Хвалит, как и полагается любящей маме?
— Мама — лучший зритель, я всегда к ней прислушиваюсь. Конечно, если мой герой на экране страдает или, того хуже, умирает, она очень переживает. Но после просмотра мама выдает такие вещи, по которым я понимаю, состоялась работа или нет. Это может не буквально прозвучать, но я почувствую. И самое ценное — наблюдать, когда родные люди, близкие друзья в первых твоих работах воспринимают тебя как Петьку, нашего Петьку, который вдруг в кино снимается, а потом начинают видеть уже не тебя, а твоего персонажа. Это переломный момент, когда мать видит на экране не своего сына, а его героя. Причем все это без помощи пластического грима или каких-либо наклеек с накладными усами.
У меня крупные черты лица — мне в этом смысле труднее работать. Мне с самого начала на это указывали, а я не понимал: ну брови широкие, да, крупный рот, смуглая кожа… А на самом деле я должен по миллиметрам отмерять эмоции на крупных планах. Чуть пережму — будет выглядеть жутким кривлянием. С этим я тоже учился работать. Природу нельзя осуждать: кому-то в этом плане чуть больше повезло, кому-то меньше, нужно понимать про себя все и уметь распоряжаться. Меняться, становиться другим, не меняясь внешне, — вот на самом деле высший пилотаж в профессии. Для этого есть определенный инструментарий, но самое главное — энергия: все на ней держится. В этом смысле одним из последних открытий для меня стала работа с Алексеем Мизгиревым над фильмом «Дуэлянт» — там мы работали в том числе с физиологией, задействовали определенные инструменты. И я окончательно убедился в том, как важна в кино личность. Раньше думал, что главную роль играет сценарий. Нет, важнее, кто рассказывает историю. Каждый сделает это по-своему. Алексей Мизгирев — очень точный, мощный режиссер, который с нуля придумал огромный мир «Дуэлянта» и всю группу увлек за собой.
— Зачем режиссер просил вас двое суток перед пробами не спать? И какой была ваша реакция?
— Сначала я испугался и подумал, что он хочет меня завалить! Я сказал, что и так пробы не люблю — сам легко могу провалить. (Смеется.) Но, конечно, просьба Алексея Юрьевича была неслучайной. Ведь мой герой Яковлев — отставной офицер, участвующий вместо других людей в дуэлях за деньги, смертельно уставший человек. Он одновременно и поэт, и убийца. Его как будто заговорили, он практически дьявол — всегда стреляет без промаха. Он опаздывает на поединки, приезжает с дикого похмелья, целится своим замутненным алкоголем глазом — и попадает точно в цель. Борется со злом, но им же и порожден. Яковлев не боится смерти — в этом его проклятие. Это вообще интересная философия, как у японцев: научись жить так, будто ты уже умер. Наш фильм — отчасти история о преодолении первобытного страха смерти.
На самом деле очень сложно рассказывать об этом персонаже. Потому что его определяют не слова, не реплики — это вообще последнее. Алексей Юрьевич многому нас научил: каждый, кто работал на этой картине, открыл у себя какую-то новую грань. У него все было выверено, продумано досконально. Были даже световые дублеры на площадке — люди со схожими фигурами и лепкой лица, которых так же одевали и выставляли на них свет, чтобы мы, актеры, за это время готовились к сцене. А, например, с Машковым мы встречались только в кадре — буквально как на ринге: дисциплина на площадке помогает этим ощущениям. Перед входом в кадр актеру важно ощутить себя той самой вишенкой, которая сейчас либо украсит торт, либо все испортит. Режиссер организовал все так, чтобы мы не разбазаривали себя праздными разговорами, а накапливали необходимую энергию. Я на площадке ни с кем не общался, сидел у себя в гримвагене один, курил один. И Машков также. Владимир Львович — человек, бьющий своей энергетикой наотмашь, он буквально цепляет ею, завораживает. Даже когда спиной сидит, все чувствуют исходящую от него энергию и мощь. Он меня тоже многому научил, причем не давая никаких советов. Я смотрел на него, и мне было проще играть. Мне кажется, «Дуэлянт» — это фильм про каждого из нас, снявшихся в нем, и, надеюсь, про каждого из тех, кто его посмотрит.
— Мы встречаемся с вами ранней осенью, у многих ностальгия по промелькнувшему лету. Вы успели его заметить?
— Я понял, что оно все-таки было, и, говорят, даже жаркое. (Смеется.) У кинематографистов ведь лето, как правило, рабочая пора. Много снимают летом, а не зимой: потому что световой день длиннее — чисто технические моменты, а вовсе не оттого, что все вокруг цветет. Зелень на самом деле сложнее снимать, чем снег. Все это лето я снимался у Вано Бурдули в проекте под названием «Савва» — мы там с совершенно удивительным Кириллом Пироговым маньяков разных ищем. Съемки проходили в Серпухове — потрясающе красивые места. И там как-то острее чувствуешь, как увядает красота лета и на смену ей приходят осенние краски. Едешь по шоссе, и только желтые листья подпрыгивают тебе навстречу. И тыквы яркими пятнами мелькают по обеим сторонам дороги. Бабушки все, что вызрело на огороде, тут же несут на продажу.
До переезда в Москву в восьмом классе мы жили на Алтае, в Уймонской долине, и тоже держали огород. Родители были вегетарианцами (я сам до 18 лет мяса практически не ел и, наверное, когда-нибудь, спустя годы, вернусь к этому опыту), поэтому все было натуральным, все с грядки. Картошка, морковка, свекла, зелень… Босиком с тяпкой в руках все это поочередно пропалываешь, потом наступает черед жуков колорадских с картошки снимать. Конечно, в детстве садово-полевые работы вызывали протест — хотелось же в войнушку с пацанами поиграть или яблок соседских наворовать, но земля мне многое дала. Когда босыми ногами по своей земле ходишь, чувствуешь ее мощную энергетику, подпитку.
На Алтае мы с мамой побывали спустя почти 20 лет после переезда. Ничего там не изменилось, но мы окончательно попрощались со своим домом, отпустили его. После нашего отъезда там поселились другие люди, которые следили за ним. Это правильно: земля должна служить людям, а они — ей, иначе запустение и разруха.
— У вас две младшие сестры. Интересно, они вам в свое время как-то помогли понять женскую природу?
— У меня две родные сестры и много двоюродных братьев и сестер. Я на шесть лет старше Маши, а Ленки, получается, на двенадцать. Да, они обе выросли на моих глазах — я их и нянчил, и дрались мы потом… Это тоже стало для меня хорошей школой, но женскую природу понять не помогло. Да я и не пытался — это же бесполезно. (Смеется.)
На мой взгляд, причина всех проблем проста. Все ходим по земле, и, конечно, каждый из нас должен встретить своего человека и найти свое дело. Но сначала нужно обрести себя. Когда ты находишься на своем месте, ты формируешь правильную сетку обстоятельств вокруг и все складывается. Наверное, так. Все остальное неважно.
— А штамп в паспорте важен, имеет значение?
— Я размышлял над этим… Предполагаю, что все-таки имеет. В этом есть некая тайна, психологический момент. Если серьезно, мы же говорим не просто о штампе, это ведь определенный обряд. Я сам через этот обряд не проходил, а вот мои друзья — да. Одна пара женилась тайно, так я вычислил время их росписи и в последний момент ворвался в ЗАГС с красными гвоздиками — получите! (Смеется.) Вообще, это такая процедура, отношение к которой с возрастом меняется. Мне очень нравится, когда люди, всю жизнь прожившие вместе, совершают этот обряд. В этом точно что-то есть.
0
25.00
