7 мая президент России Владимир Путин в Кремле принес присягу на верность российскому народу и своей должности, которой служит уже не первое десятилетие, как и она ему. О том, как двойник Владимира Путина на церемонии наотрез отказался читать текст Конституции,— специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников из Большого Кремлевского дворца.
За сутки до инаугурации в Большом Кремлевском дворце (БКД) и на Соборной площади прошла генеральная репетиция инаугурации. Все было точно так же, как будет на следующий день, только оригинального Владимира Путина не было: его заменил более или менее (впрочем, скорее все-таки менее, чем более) тщательно подобранный двойник — примерно такого же роста и вида, чтобы на нем можно было отработать все приемчики, которым телевидение обучилось за годы своего яркого, а вернее, цветного существования.
Человек, которому доверили нести эту тяжкую ношу, делал свое, а точнее, чужое дело в целом с достоинством.
— Здравствуйте, товарищи военные! — приветствовал он строй проходящих мимо него парадом по Соборной площади бойцов роты почетного караула и разных родов войск, которым предстояло сделать то же самое главным образом на следующий день.
А вот у него это был один такой единственный случай в жизни. И он стоял и принимал свой парад в свою честь, продолжая кивком головы приветствовать проходящих под ним, а потом и гарцующих на лошадях, и оставалось только догадываться о том, как он будет жить потом, с такой-то сокрушительной психотравмой.
Но нет, решено вдруг было, что они еще раз должны пройти на всякий случай, и история повторилась: он вышел оттуда же, спустился тем же маршрутом, снова приветствовал всех своим глуховатым, но это от легкого волнения, голосом, и они отвечали ему так, как было положено, и многоголосое их эхо будет стоять у него в ушах теперь всю его, может, жизнь.
А возможно, он просто со смехом расскажет за ужином жене на кухне, как ему удалось сегодня целый час побыть Путиным, да еще где, на инаугурации.
А в БКД по длиннейшему коридору, соединяющему Георгиевский, Александровский и Андреевский залы, шел уже другой человек, и тоже так точно, как потом сделает это Владимир Путин, и это была уже другая история. Потому этот человек, во-первых, шел в наушниках, чтобы слышать только то, что ему было нужно в это мгновение, и шел, возможно помимо своей воли, примерно так, как делает это его двойник, на которого он, впрочем, уж совсем не был похож: так же притормаживая немного правой рукой пространство вокруг себя и так же глядя прямо перед собою и только бросая исподлобья цепкие взгляды налево и направо и ни одного, между прочим, прямо.
И вот этот человек, казалось, взял, как говорят актеры, материал на сопротивление, он хотел, кажется, сыграть эту роль так, чтобы ему не в чем было себя потом упрекнуть перед внуками, и старался, он так старался и готов был идти до самого конца, и дошел — до стойки с двумя микрофонами, за которыми скрылся, казалось, весь сразу, а ему сказали: «Читай Конституцию!» — и тут он сорвался.
— Вы что, серьезно?! — крикнул он вдруг и читать наотрез отказался.
То есть с ролью своей не справился. Не покорил сопротивлявшийся материал. Не прочел.
А кто бы прочел?
Каким актером надо было быть, чтобы стать или даже поставить себя выше всех, кроме одного человека, а может даже и его, в такой ситуации? Олег Табаков, тот бы смог.
Но справились с собой зато те, кто в этот день был Вячеславом Володиным и Валентиной Матвиенко. А единственным человеком, который оказался в этот день самим собой, стал председатель Конституционного суда Валерий Зорькин, которому вроде репетиции и не нужны: это не первая у него инаугурация тоже, в конце концов. И у него, между прочим, скорее всего, и не последняя, в отличие от некоторых.
К 11 часам дня у входа в БКД со стороны Благовещенского переулка образовалась очередь, к тому же росла стремительно и неумолимо: вдруг стали подходить со стороны Кутафьей и Спасской башен буквально десятки людей.
Впрочем, честно говоря, внутрь что-то и не тянуло: тут, на Соборной площади, было хорошо. Солнца было много и откровенного, даже слишком, майского тепла. Кругом стояли волонтеры, готовившиеся встретить президента сразу после инаугурации, и это должно было отличать церемонию 2018 года от прошлой, 2012-го, когда все, а прежде других, надеюсь, сам Владимир Путин, заметили ее не просто безлюдность, а просто безжизненность какую-то вплоть до момента вступления инаугурируемого на парадную лестницу Большого Кремлевского дворца.
Нет, теперь тут все должно было выглядеть по-другому, и даже, может, просто до неузнаваемости наоборот. Голосисто, что ли.
А здесь, на Соборной площади, все сейчас встречались со всеми и даже, такое первое поверхностное впечатление, были рады друг другу (хотя разве могло такое быть на самом деле?). Режиссер Тигран Кеосаян только казался расстроенным: не покурил около Государственного Кремлевского дворца, где можно было, и стоял теперь на Соборной площади, где нельзя. Завидовал Игорю Матвиенко, у которого мундштук такой, что не производит впечатления курительного средства, даже если в нем сигарета…
А очередь не просто росла, но и ширилась, и я уже подумал, что ни в жисть уже не успеть до начала церемонии пройти ее и что эта очередь и будет моей церемонией, и даже не очень расстроился, потому что в такой очереди время провести не всегда в конце концов удается, но тут со стороны другого входа в БКД вышел многозначительный человек, который увел с собой чуть не половину все сразу сообразившей этой очереди: второй вход на самом деле просто пустовал.
И его уже обгоняли люди, которым не нужно было два раза что-то объяснять: они поняли его вообще без слов, и тут не было ничего противоестественного: кто бы они все были, если бы чего-то в жизни не умели понимать именно что без слов? Разве бы стали такими, которых позвали постоять в этой очереди? И разве умели бы реагировать так быстро, что поспеть за ними могли только люди из этой очереди, а те, кто попал бы в нее по какой-нибудь случайности, а не по заслугам, из которых состояла жизнь приглашенных, так и остались бы стоять на месте и, может, правда ни на какую церемонию ведь и не попали бы.
Интересно, что внутри 5 тыс. человек разместились на просторах Андреевского, Александровского и Георгиевского залов без особой толкотни. Хотя ведь на прошлой инаугурации было не больше 2 тыс. человек (ну да, в число этих 5 тыс. входили еще и те, кто стоял снаружи, на Соборной).
Самым большим и дальним залом был Георгиевский, сквозь него президент должен был всего-навсего пройти, как через Александровский, и остаться в Андреевском. Так что, конечно, Андреевский зал, самый маленький, но с царским троном, следовало признать самым востребованным и желанным. Между прочим, заполнен он оказался не только министрами и вице-премьерами, ожидавшими в этот день решения своей собственной участи, и не только руководством Совета федерации и Госдумы, а и доверенными (правильнее будет сказать, особо доверенными) лицами, которые во время предвыборной кампании, по мнению ее организаторов, действительно проявили себя и, может, даже с готовностью положили голову на плаху своего доверия или доверчивости (а если бы не выбрали?). То есть был здесь и режиссер Владимир Машков, и хоккеист Илья Ковальчук, и фигурист Евгений Плющенко (все — в первый раз), и саксофонист Игорь Бутман, и гимнаст (да, настаиваю, до сих пор) Алексей Немов (они-то далеко не в первый)…
Я увидел Наталью Солженицыну, спросил у нее, чего она ждет от нового президента России и ждет ли она чего-то вообще, и она сказала, что главное — хоть что-то сделать за шесть лет из того, чего нельзя не сделать, то если, например, судебную систему поднять на ту высоту, где она должна быть, то она уже сама по себе все остальное потянет, и что надо же наконец это сделать…
— Мой муж,— сказала она,— когда встречался с Владимиром Владимировичем Путиным, все это ему говорил. И про то, что тот спас Россию, и про то, что касается внешних дел, у нас все хорошо, а что касается внутренних, то у Путина не получается пока…
Я хотел ей сказать, что сейчас, конечно, многое изменилось: то есть что касается внутренних, то до сих пор пока не получается, а что касается внешних, то лучше даже и не думать об этом, тем более в такой день.
Но она и сама добавила, посетовав, что Трамп, умный ведь человек, зря так давил, что казалось, третья мировая война начнется, а ему что, он из бизнеса пришел, в бизнес и уйдет, и он умный, гораздо умнее, чем многие про него думают, а так давил зачем-то, это же не от большого ума…
Я потом еще спросил ее, пришел бы Александр Солженицын на эту церемонию или нет, и Наталья Солженицына призналась, что она тоже задавала себе этот вопрос и пришла к выводу, что обязательно пришел бы, и что она поэтому тоже пришла.
— А где Алексей Геннадьевич? — обеспокоенно оглядывался в поисках губернатора Тульской области губернатор Московской Андрей Воробьев.
Ему сиротливо было тут без Алексея Дюмина, это же вратарь все-таки, тылы его (об этом подробнее — 10 мая…), но толчея поглотила не одного его, и следовало с этим смириться.
Не толчея, а довольно-таки ожесточенная давка была у самых канатиков в центре зала, образовавших коридор, по которому должен был пройти Владимир Путин, и мне казалось, некоторые занимали тут еще со вчера или по крайней мере говорили так тем, кто все же пытался еще сюда протиснуться.
Но тут люди держали свое место мертво, и попробуй сдвинь тут было бывшего мэра Москвы Юрия Лужкова, да смешно даже думать об этом. А Владимир Легойда из патриархата РПЦ поделился своим наблюдением: подошел было туда просто поинтересоваться, но встретил такое ожесточенное сопротивление со стороны двух дам, что интерес его оказался сразу и насовсем удовлетворен. А потому что дамы сопротивлялись локтями.
Впрочем, некоторые, из бывалых, сразу устроились на стульчиках возле стены и до поры не проявляли признаков сверхактивности, да и просто никакой активности. Возможно, берегли силы.
Стульчиков было мало. И их тоже приходилось занимать заранее. Здесь торжествовали легендарный полярник Артур Чилингаров и глава Якутии Егор Борисов.
— Да-а,— мечтательно сказал кто-то за моей спиной,— туда, к человеческому коридору, можно, наверное, теперь только ползком, на коленках, проползти…
Да, это уж кто как привык, конечно.
Здесь, в Андреевском зале, стояло шесть телеэкранов, и о том, что происходило, пока Владимир Путин не вошел непосредственно в Андреевский зал, можно было наблюдать с их помощью, но не так-то просто это было сделать, потому что они сильно отсвечивали и нелегко было под углом рассмотреть, что вот Владимир Путин поднялся из кресла в рабочем кабинете, накинул пиджак да и пошел на церемонию.
— Интересная идея,— говорил мне потом, между прочим, тоже постановщик больших шоу, хотя и ледовых, Илья Авербух.— Встал, отвлекся ненадолго от работы, сходил на инаугурацию...
Но что-то он все же слишком долго шел по коридору Первого корпуса Кремля. И снова вдруг возникли безжизненность и безлюдность, которых так старались избежать… Может, надо было, чтобы сновали вокруг машинистки, переводчики, вице-премьеры чтобы попадались навстречу, в том числе и будущие, и заместители главы администрации, а то и глава бы показался на пару секунд в проеме какой-нибудь двери… И все в делах… Но нет, ослепительно пустым был этот коридор, и Владимир Путин шел по коридору, и не было, по-моему, в зале ни одного человека, кто не выдохнул бы сейчас, хотя и мысленно: «Штирлиц идет по коридору…»
Но уже привстали и те, кто сидел пока что у стены, и заместитель председателя Госдумы Сергей Неверов уже одобрительно качал головой в сторону Егора Борисова, который распахнул книжку своего мобильного телефона над головой: «Надо же, Якутия как осовременилась… Если уж Борисов… Кто бы мог подумать…»
Но рано Егор Борисов это сделал. Владимир Путин еще только вступил на территорию БКД, преодолев 500 метров, отделявших его от выхода из Первого корпуса до входа во дворец, на автобронемобиле серии «Кортеж», и я слышал, как стоящий рядом батюшка обеспокоенно спрашивает соседа: «Правда, наша машина? Очень уж на Mercedes похожа… Может, все-таки Mercedes?.. А?..»
Владимир Путин вошел в человеческий строй, как нож в масло, и шел теперь, как тогда, в первый раз, ну точно как в первый раз, и очень похоже, как шел накануне тот человек в наушниках, который был вчера еще Владимиром Путиным и которого Валерий Зорькин приглашал дать присягу на верность своему народу…
Владимир Путин шел, время от времени с завидной, можно сказать, регулярностью бросая взгляды на гостей и время от времени кивая им, и только казалось, что идет в этот раз немного больше вразвалочку, чем тогда, и что даже, может, показывает своим видом, что вот опять я иду, да, в четвертый раз, и мне очень даже комфортно идти, между прочим, и я не горжусь, и меня не распирает, а я просто иду из своего кабинета угадайте куда, да, правильно, обратно в своей кабинет, и это просто такой длинный путь, которым я иду…
А на самом деле эта бросавшаяся в глаза расслабленность была, может, наоборот, оттого, что не мог не разволноваться и в четвертый раз (хотя, конечно, и не то это было, что в первый, когда накануне сам все-таки пришел и репетировал, ходил и ходил по этой дорожке…).
Тут я увидел, что вдруг плохо стало немолодому человеку рядом с нами и что губернатор Тверской области Игорь Руденя подхватил его, буквально подхватил, не дав упасть, и уложил, а не усадил на стул, и это был космонавт и дважды Герой Советского Союза Виктор Савиных, который легко пережил полеты в космос и совсем не так легко переживал эту инаугурацию.
Я подумал, что ведь в этот раз, в отличие от предыдущих, и окна были открыты, а это же просто событие с точки зрения работы служб безопасности. И свежий ветер должен был ворваться на эту церемонию, да, видимо, не ворвался… И уже из-за двери выскользнул молодой человек в темном костюме с галстуком и с чемоданчиком, то есть врач, но одетый не в белый халат, а по форме, которая оговаривалась в приглашении… Он склонился над космонавтом и стал что-то делать, стараясь делать это по возможности незаметно, а потом помог перейти Виктору Савиных на стул к стенке, где людей было поменьше… И я увидел, что космонавт ведь есть космонавт: превозмог себя и через несколько минут был почти в порядке, а не бел, как мел, как только что… И вот именно из этих людей гвозди бы делать… И делали… И через несколько минут он, между прочим, встал, потому что хор прямо напротив нас начал исполнять гимн.
Впрочем, этого не пережила спокойно теперь уже девушка в красивом, правда вечернем, бежевом платье недалеко от нас — и тоже стала опадать. Ну это было просто, я надеюсь, в результате избытка чувств… И она была теперь на том же стуле, и молодой доктор поднес к ее носу ватку с нашатырем, и даже я вздрогнул и приободрился… А она открыла глаза, но осталась сидеть, и это был единственный человек в зале, кто сидел во время исполнения гимна.
— До полярного края!..— удовлетворенно перешептал рядом со мной строчку гимна Артур Чилингаров.
А вот и девушка встала.
Речь президента в Андреевском зале была, между прочим, энергичной. Он поблагодарил граждан России «за сплоченность, за веру в то, что мы можем многое изменить к лучшему» Таким образом, те, кто еще верит, должны быть благодарны Владимиру Путину за то, что он помнит о них.
— В этой поддержке,— добавил он, – вера и надежда на то, что Россия и дальше будет укреплять свое могущество, а люди будут жить лучше. Такая поддержка важна и для отстаивания наших позиций на международной арене, и для решительных действий ради глубоких позитивных перемен внутри страны.
То есть остается не только верить, но и надеяться.
— Путь вперед,— рассказал Владимир Путин,— не бывает простым, это всегда сложный поиск. Но история не прощает только одного: безразличия и непоследовательности, расслабленности и самоуспокоенности, особенно сегодня, в переломное время, в переломную эпоху, в эпоху бурных изменений во всем мире.
Но ведь никто и не сомневается, что мы жили и будем жить в вечную эпоху перемен. Готовы жить и дальше.
— Задачи, которые предстоят,— сказал президент,— назревшие решения, которые нам необходимо принять, без всякого преувеличения, исторические. Они будут определять судьбу Отечества на десятилетия вперед.
А вот это было совсем тревожно. Опять предстоят исторические решения… Оставался хотя бы какой-то шанс, по моим представлениям, что они не будут самыми историческими изо всех исторических… Но теперь этого шанса нет. Это просто все должны понять и принять. И поверить. И надеяться.
— Нам нужны прорывы во всех сферах жизни! — говорил Владимир Путин.
Да, худшие предположения оправдывались.
— Но сейчас мы должны использовать все имеющиеся у нас возможности прежде всего для решения внутренних, самых насущных задач развития, для экономического, технологического прорыва, для повышения конкурентоспособности в тех сферах, которые определяют будущее. Новое качество жизни, благополучие, безопасность, здоровье человека — вот что сегодня главное, вот что в центре нашей политики,— из этих слов можно было сделать вывод, что сосредоточенность на внутренних делах станет преобладать ближайшие шесть лет: надеюсь, не потому, что во внешних исправить уже ничего нельзя.
Владимир Путин заверил, что «времени на раскачку нет», то есть опять, как всегда. Но при этом закончил поэтично:
— Но все мы хорошо помним, что за более чем тысячелетнюю историю Россия не раз сталкивалась с эпохами смут и испытаний и всегда возрождалась, как птица Феникс, достигала таких высот, которые другим были не под силу, считались недостижимыми, а для нашей страны, напротив, становились новым трамплином, новым историческим рубежом для дальнейшего мощного рывка вперед!
Я подумал, что трамплин для птицы Феникс с определенными шансами в очередной раз возродиться из пепла — это не совсем то, чего бы я желал для самого себя, но в конце концов почему бы и не попробовать.
Владимир Путин закончил, подошел к Дмитрию Медведеву и стоявшему рядом с ним Герхарду Шрёдеру (Кто-то, конечно, сразу неловко пошутил, что теперь не очень даже понятно, кто тут будет премьер-министром… А если господин Шрёдер… Тогда министр культуры — Жерар Депардье, видимо… Роскомнадзор — Эдвард Сноуден… И понеслось… Но нет, это было неловко…), тепло поздоровался с ними обоими… Что-то сказал. Но его уже ждали волонтеры и патриарх в храме. Диктор по внешней связи попросил никого не покидать зал, и это тоже звучало многозначительно, и обязательно кто-то должен был сказать, что, может, уже и не выйдем отсюда, и что не в этом ли состояла главная цель, и прорыв начнется без нас, с чистого листа, так сказать, и что это, может, даже правильно…
Но на самом деле остались смотреть по телевизору, как Владимир Путин разговаривает с волонтерами.
— Живенько и вкусно! — признался секретарь генсовета «Единой России» Андрей Турчак, увидев, как президент уже фотографируется с волонтерами на свежем воздухе.— Надо же!
Выходили из зала не такой уж веселой гурьбой.
— А мне про опору на традиции понравилось! — с некоторым вызовом сообщал вице-спикер Петр Толстой в этой тесноте, движущейся к выходу из Андреевского зала.— Ну нельзя привинтить к дубу стальную фигню и думать, что это такая ветка!
Я-то про опору на традиции не услышал, но, видимо, только потому, что не хотел услышать.
— Я и ЕГЭ имею в виду! — воскликнул Петр Толстой.— Специально для Ольги Юрьевны говорю!
Рядом с ним и правда оказалась министр образования и науки Ольга Васильева.
Кто-то из недр толпы, конечно, в связи с дубом сразу припомнил Петру Толстому кору дуба, которая помогает от всего в жизни.
— Да, меня Елена Малышева научила двум вещам! — подтвердил Петр Толстой.— Кора дуба крепит, а печень мужчины восстанавливается.
Оба положения звучали оптимистично.
— А печень женщины? — все-таки осторожно уточнил я.
— Ну, это я не знаю! — беспечно отвечал Петр Толстой.
Уже на улице никто сильно не спешил расходиться, и я слышал, как гости обмениваются заключительными впечатлениями:
— Ну что… Лошади тянули… Автомобиль доехал…
— Ты, кстати, номера запомнил?..
— Не-е-е-т… Есть вещи в жизни, которые лучше не запоминать…
Через некоторое время многих гостей можно было встретить расположившимися уже в Bosco-баре и Bosco-кафе в ГУМе, и тут уже разговоры были другими.
— Пойду я руки помою…— сказал один другому.— А то я там со столькими поздоровался…
0
75.00
