ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Май 8, 2020

Время логики

Третье сентября 1939 года — день, когда Англия и Франция объявили войну Германии, — стало поворотным моментом в жизни главы Третьего рейха Адольфа Гитлера. Если раньше он планировал свои действия в соответствии со собственными желаниями, то с этого дня все его ключевые решения жестко диктовались суровой необходимостью. И оккупация Норвегии для сохранения доступа Германии к основному источнику железной руды; и завоевание Люксембурга и Бельгии для нанесения удара по Франции (которая, повторим, сама объявила войну Германии) в обход линии Мажино; и захват Голландии с целью лишения англосаксов плацдарма для высадки войск в Северо-Западной Европе — все это были действия, необходимые для выживания Германии в складывавшейся обстановке.

Но к лету 1940 года, одержав целый ряд блистательных военных побед, Гитлер оказался в сложнейшей ситуации. С одной стороны, Германия находилась в состоянии войны с Великобританией, поэтому естественным направлением военных усилий Третьего рейха должен был стать разгром англичан. С другой — на востоке с каждым месяцем увеличивал свою военную мощь Советский Союз, и Гитлер не сомневался, что, стоит ему увязнуть в войне с Британией, как Сталин нападет на Германию, невзирая на мирный договор.

Расклад был ясен: у Третьего рейха два врага — Британия и СССР, Германия из-за нехватки ресурсов может вести только «молниеносные» войны, но блицкриг с высадкой на Британские острова невозможен даже теоретически. Остается один возможный блицкриг — против СССР. Разумеется, не с целью оккупации гигантской страны, а с целью принуждения Сталина к заключению нового мирного договора, который, с одной стороны, сделает невозможным нападение Советов на Третий рейх, с другой — обеспечит Германии доступ к природным богатствам России.

Для этого необходимо: во-первых, разгромить основные силы Красной армии в приграничном сражении. Во-вторых, оккупировать основные промышленные и сельскохозяйственные районы на Украине, в Центральном и Северо-Западном районах СССР, занять или разрушить Ленинград, где концентрировалось около половины советской тяжелой промышленности, и прорваться к нефтяным месторождениям Кавказа. И наконец, в-третьих, перекрыть каналы поставок в Советский Союз военной помощи и стратегических материалов из США и Англии через Мурманск и Иран. То есть пробиться к Белому морю (в идеале — к Архангельску) и к Волге (в идеале — захватив Астрахань).

Оставшись без армии, без важнейших объектов промышленности, без главной хлебной житницы и без англо-американской помощи, Сталин скорее всего согласится заключить с Германией новый «похабный мир» наподобие Брест-Литовского. Конечно, мир этот будет недолговечным, но Гитлеру-то и надо лишь два-три года, чтобы додушить морской блокадой и бомбардировками Британию и добиться от нее мирного договора. А потом можно будет объединить все силы «цивилизованной Европы» для удержания русского медведя на рубеже Уральских гор.

Спустя два месяца после победы над Францией Гитлер отдал распоряжение командованию вермахта подготовить расчет сил и средств для реализации этого плана. Однако в ходе работы военных план претерпел существенные изменения: одной из главных целей назывался захват Москвы. Основной аргумент немецких генштабистов в пользу взятия советской столицы заключался в том, что для ее защиты Красная армия вынуждена будет собрать все свои резервы, соответственно, у вермахта будет возможность разгромить последние силы русских в одном решающем сражении. Кроме того, захват Москвы — крупнейшего в СССР транспортного узла — значительно осложнит переброску сил Красной армии.

Логика в этом соображении была, однако фактически гитлеровскую концепцию войны с экономическими целями военные пытались свести к классической войне «на сокрушение». Учитывая ресурсный потенциал Советского Союза, шансы Германии на успех при такой стратегии были существенно ниже. В результате Гитлер выбрал компромисс: план наступления на СССР был разделен на два этапа, а вопрос атаки на Москву ставился в зависимость от успеха первой фазы наступления. В Директиве по сосредоточению войск (план «Барбаросса») заявлялось: «Группа армий “Центр” осуществляет прорыв в направлении Смоленска; поворачивает затем танковые войска на север и совместно с группой армий “Север” уничтожает советские войска, находящиеся в Прибалтике. Затем войска группы армий “Север” и подвижные войска группы армий “Центр” совместно с финской армией и подброшенными для этого из Норвегии немецкими войсками окончательно лишают противника последних оборонительных возможностей в северной части России.В случае внезапного и полного разгрома русских сил на Севере России поворот войск на север отпадает и может встать вопрос о немедленном ударе на Москву (выделено нами. — “Эксперт”)».

Тем не менее с этого момента во всех планах германского командования центральное направление стало считаться основным, именно здесь концентрировались основные силы германской армии в ущерб «периферийным» направлениям, в первую очередь северному. Так, задача немецких войск, которым предстояло действовать на Кольском полуострове (армия «Норвегия»), формулировалась так: «Совместно с финскими войсками продвинуться к Мурманской железной дороге, чтобы нарушить снабжение Мурманской области по сухопутным коммуникациям». Против таких метаморфоз резко выступил начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии Вильгельм Кейтель, пытавшийся объяснить коллегам, что «Мурманску, как главному опорному пункту русских в летнее время, особенно в связи с вероятным англо-русским сотрудничеством, необходимо придавать куда больше значения. Важно не только нарушить его сухопутные коммуникации, но и овладеть этим опорным пунктом…».

Однако, не обращая внимания на эти разумные доводы, начальник Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер и командующий группой армий «Центр» Федор фон Бок с увлечением принялись планировать захват Москвы. Гитлер в спор своих военачальников не вмешивался, рассчитывая, что ход войны в период первой фазы операции «Барбаросса» покажет, кто из них прав.

Аномальный разгром

Директива по сосредоточению войск по плану «Барбаросса» была подписана Гитлером 15 февраля 1941 года. А 23 марта разведуправление Красной армии в сводке для руководства страны доложило, что, по сообщению заслуживающего доверия источника, «из наиболее вероятных военных действий, намеченных против СССР, заслуживают внимания следующие: по данным на февраль 1941 года, для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба наносит удар в направлении Ленинграда; 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока — в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта — в направлении Киева». «Заслуживающим доверия источником» была Ильза Штебе (агентурный псевдоним Альта), сотрудница германского МИДа, которая регулярно передавала Москве первоклассную внешнеполитическую информацию — в частности, она же первой в декабре 1940 года сообщила о подготовке Гитлером плана нападения на СССР.

Отметим: в исторической и околоисторической литературе постоянно идут дебаты о том, почему советское командование не угадало дату нападения. В качестве объяснения упоминается тот факт, что, по подсчетам некоторых историков, разведка называла Сталину 14 сроков нападения Германии на СССР, и, естественно, он не мог знать, какая дата верна. Однако направление главных ударов — гораздо более важная информация: она позволяет планировать не только непосредственную реакцию на агрессию, но и весь ход войны. И в последующих сообщениях разных агентурных источников говорилось одно и то же: немцы планируют нанести три главных удара — по Ленинграду, по Москве и по Киеву. Все они советским руководством игнорировались. По свидетельству начальника разведуправления Генштаба Филиппа Голикова, даже 21 июня 1941 года Лаврентий Берия говорил Сталину: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня дезой о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это нападение начнется завтра. То же радировал и генерал-майор Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на берлинскую агентуру».

Столь эмоциональная реакция Лаврентия Павловича объяснялась просто: это был страх. Дело в том, что осенью 1939 года по предложению Берии резидентом советской разведки в Германии был назначен Амаяк Кобулов (псевдоним Захар) — брат бериевского заместителя Богдана Кобулова. Немецкого языка Захар не знал, но ему повезло: в начале августа он познакомился в Берлине с латвийским журналистом Орестом Берлинксом, который, как сообщил Кобулов в Москву, «трезво оценивает установление советской власти в Прибалтике» и готов «делиться полученной в кругах германского МИДа информацией». Вскоре новый источник начал сообщать, что главные интересы Германии — война с Англией и оккупация Ирана и Ирака, а наращивание рейхом вооруженных сил у советских границ преследует цель оказать политическое давление на Москву, дабы получить право участия в эксплуатации бакинских нефтепромыслов и возможность прохода через советскую территорию немецких войск в Иран. На самом деле Берлинкс был агентом гестапо и скармливал Кобулову дезинформацию, сфабрикованную в Главном управлении имперской безопасности. Кобулов передавал дезу непосредственно Берии, а тот докладывал Сталину. Признать, что несколько месяцев дезинформировал вождя по ключевому вопросу, Лаврентий Павлович просто не мог — он лучше всех знал, чем это может закончиться.

Между тем 22 июня сведения Деканозова и Тупикова о нападении Германии на СССР полностью подтвердились, и можно было сделать вывод, что и вторая часть их информации — о направлении главных ударов гитлеровской армии — тоже окажется правдивой. Тем не менее вечером 22 июня 1941 года нарком обороны маршал Тимошенко направил командованию западных фронтов директиву № 3, в которой утверждалось, что «противник наносит главные удары на Алитус и на фронт Владимир-Волынский — Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит — Шяуляй и Седлец — Волковыск». Самый мощный удар немцев — по Минску и Смоленску — в директиве вообще не упоминается. А то, что упоминается как «вспомогательный удар в направлении Тильзит — Шяуляй», на самом деле было стратегическим наступлением на Ленинград. Зато исходя из предвоенных планов советского командования эта директива предписывала Красной армии к 24 июня захватить польские города Люблин и Сувалки.

Дальше события на всех советских фронтах развивались по одной схеме. Сначала — попытка действовать в соответствии с директивой № 3 и предвоенными сценариями и всеобщая растерянность, когда выяснилось, что реальная ситуация не имеет ничего общего с планами командования. Затем — импровизированные контратаки на наступающих немцев разрозненными советскими частями, без поддержки авиации и тыловых служб, без разведки и связи с соседями. Результат — огромные потери в живой силе и технике, поражение, упадок морального духа, беспорядочное отступление, паника. Итог — развал фронтов и многочисленные окружения, в которых оказались сотни тысяч советских солдат и офицеров.

На Украине, где части Красной армии по численности в пять-семь раз превосходили немецкие войска, этот процесс затянулся до осени и обошлось без окружений. В Белоруссии и Прибалтике все решилось за несколько дней: здесь советские войска были вытянуты «в нитку» вдоль границы, что позволило немцам, сконцентрировав силы на направлениях главных ударов, создать шести-семикратное превосходство в численности войск, противостоять которому было невозможно. Проломив российскую оборону в нескольких местах, немецкие танки устремились к Москве и Ленинграду, оставляя окруженные и деморализованные части Красной армии в своем тылу.

Чудо под Мурманском

Единственным направлением, на котором немцам не удалось добиться намеченных целей, стало мурманское. Здесь в ходе операции «Серебристая лиса» планировалось силами армии «Норвегия» прорваться через реку Титовку, захватить полуострова Средний и Рыбачий, а затем — города Полярный (где располагалась главная база Северного флота) и Мурманск. Наступление началось на рассвете 29 июня, и к вечеру этого дня после тяжелого и кровопролитного боя наша 14-я стрелковая дивизия, оборонявшая переправу через Титовку, была разбита. Остатки дивизии группами по двадцать-тридцать абсолютно деморализованных бойцов отходили к укрепрайону на полуострове Рыбачий.

Всего в полусотне километров перед фашистскими войсками лежал Мурманск, абсолютно не прикрытый с суши войсками. И тут случилось чудо: вместо стремительного наступления на восток, к Мурманску, немцы повернули к северу и начали прорывать укрепрайоны, расположенные на Рыбачьем и Среднем. Командующий армией «Норвегия» Эдуард фон Дитль, вероятно, до самой своей смерти в 1944 году проклинал себя за эту ошибку, ставшую роковой для всей немецкой армии: пока немцы сражались с укрепрайонами, 54-я стрелковая дивизия закрыла путь на Полярный и Мурманск. Об оборону этой дивизии гитлеровским войскам предстояло безуспешно биться больше двух месяцев. Девятнадцатого сентября обескровленные части армии «Норвегия» были вынуждены отойти обратно за Титовку, а еще через три дня Гитлер распорядился остановить наступление на Мурманск.

После этого немцы перенесли попытки наступления южнее, на кандалакшское направление, с целью перерезать Мурманскую железную дорогу. Но и здесь все их атаки были отбиты. В результате 10 октября 1941 года фюрер вынужден был издать новую директиву — № 37, в которой признавалось: «Для того чтобы до наступления зимы занять Мурманск или же перерезать Мурманскую железную дорогу в Центральной Карелии, боевая численность и наступательная способность имеющихся там в нашем распоряжении войск недостаточна; к тому же упущено подходящее время года». Атака на Мурманск переносилась на следующее лето, а о выходе к Архангельску Гитлер теперь даже и не упоминал.

Между тем 1 октября между СССР, США и Великобританией было подписано соглашение о взаимных поставках, согласно которому Англия и США взяли на себя обязательство поставлять Советскому Союзу ежемесячно с 10 октября 1941-го по 30 июня 1942 года включительно 400 самолетов (100 бомбардировщиков и 300 истребителей), 500 танков, 1000 тонн броневых листов для танков. А также порох, авиационный бензин, алюминий, свинец, олово, молибден и другие виды сырья, вооружения и военных материалов.

Шестого октября Черчилль направил Сталину личное послание: «Мы намерены обеспечить непрерывный цикл конвоев, которые будут отправляться с промежутками в десять дней. Следующие грузы уже находятся в пути и прибудут 12 октября: 20 тяжелых танков и 193 истребителя. Следующие грузы отправляются 12 октября и намечены к доставке 29-го: 140 тяжелых танков, 100 самолетов типа “Харрикейн”, 200 транспортеров для пулеметов типа “Брен”, 200 противотанковых ружей с патронами, 50 пушек калибром 42 мм со снарядами. Следующие грузы отправляются 22-го: 200 истребителей и 120 тяжелых танков». Всего за время войны в Мурманск и Архангельск пришло 78 конвоев, включавших в себя в общей сложности 1400 судов и доставивших более пяти миллионов тонн стратегических грузов. «Северный коридор» оставался главным каналом поставки союзнической помощи СССР до конца 1943 года, когда американцы построили новую трансиранскую железную дорогу, и через Иран Сталин начал получать до миллиона тонн стратегических грузов ежемесячно.

Время логики-2

Четвертого августа 1941 года Гитлер прилетел в Борисов, в штаб группы армий «Центр». Главным на совещании фюрера с военачальниками был вопрос, где сосредоточить основное усилие — на наступлении на Москву или на взятии Киева. «Я рассчитывал, что группа армий “Центр”, достигнув рубежа Днепр — Западная Двина, временно перейдет здесь к обороне, однако обстановка складывается так благоприятно, что нужно ее быстро осмыслить и принять новое решение, — заявил Гитлер. — На втором после Ленинграда месте по важности для противника стоит Юг России, в частности Донецкий бассейн, начиная от района Харькова. Там расположена вся база русской экономики. Овладение этим районом неизбежно привело бы к краху всей экономики русских… Поэтому операция на юго-восточном направлении мне кажется первоочередной, а что касается действий строго на восток, то здесь лучше временно перейти к обороне». Таким образом, Гитлер собирался вернуться к концепции войны с экономическими целями. Военные опять воспротивились. «Наступление на восток в направлении Москвы будет предпринято против основных сил противника, — заявил фон Бок. — Разгром этих сил решил бы исход войны».

И все же окончательное решение Гитлера было экономическим: «Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками». В связи с этим фюрер приказал повернуть 2-ю армию и 2-ю танковую группу с московского направления на украинское, в помощь группе армий «Юг». Это вызвало неоднозначные оценки в среде немецкого командования. Командующий 3-й танковой группой Герман Готпринял сторону Гитлера: «Против продолжения наступления на Москву в то время был один веский аргумент оперативного значения. Если в центре разгром находившихся в Белоруссии войск противника удался неожиданно быстро и полно, то на других направлениях успехи были не столь велики. Например, не удалось отбросить на юг противника, действовавшего южнее Припяти и западнее Днепра. Попытка сбросить прибалтийскую группировку в море также не увенчалась успехом. Таким образом, оба фланга группы армий “Центр” при продвижении на Москву подверглись опасности оказаться под ударами, на юге эта опасность уже давала о себе знать…»

Командующий 2-й танковой группой Гейнц Гудериан, которому предстоял 400-километровый марш-бросок с московского направления на киевское, был против: «Бои за Киев, несомненно, означали крупный тактический успех. Однако вопрос о том, имел ли этот тактический успех также и крупное стратегическое значение, остается под сомнением. Теперь все зависело от того, удастся ли немцам добиться решающих результатов еще до наступления зимы, пожалуй, даже до наступления периода осенней распутицы».

Практика подтвердила правоту Гитлера: удар группы Гудериана во фланг и тыл Юго-Западного фронта привел к окончательному разгрому советских войск на Украине и открыл немцам путь в Крым и на Кавказ. И тут фюрер, на свою беду, решил немного потрафить военачальникам.

Чудо под Москвой

Шестого сентября 1941 года Гитлер подписал директиву № 35, санкционирующую наступление на Москву. Обрадованный фон Бок 16 сентября отдал войскам группы армий «Центр» приказ о подготовке операции по захвату советской столицы под кодовым названием «Тайфун».

Наступление началось 30 сентября, 13 октября гитлеровцы овладели Калугой. 15 октября танковая группа Эриха Гепнера прорвалась через Московскую линию обороны; в журнале боевых действий группы появляется запись: «Падение Москвы кажется близким».

Однако советское командование усилило обороняющиеся войска частями, переброшенными из Сибири и с Дальнего Востока. В результате к концу ноября немецкое наступление полностью выдохлось, а 5 декабря Красная армия перешла в контрнаступление силами трех фронтов — Калининского, Западного и Юго-Западного. Оно развивалось настолько успешно, что 16 декабря Гитлер вынужден был отдать «стоп-приказ», запрещавший отход крупных соединений сухопутной армии на больших пространствах. Группе армий «Центр» ставилась задача, стянув все резервы, ликвидировать прорывы и удерживать линию обороны. Через несколько дней своих постов лишились главные противники «войны с экономическими целями» — главнокомандующий сухопутными войсками Вальтер фон Браухич, командующий группой армий «Центр» фон Бок и командующий 2-й танковой армией Гудериан. Но было уже слишком поздно.

Разгром немцев под Москвой стал возможен только благодаря тому, что советское командование перебросило дивизии с Дальнего Востока. Это факт, с которым никто не спорит. Переброска дивизий стала, в свою очередь, возможной после получения советским командованием надежных данных разведки о том, что Япония не планирует нападать на СССР. Само же решение японцев воздержаться от войны против Советского Союза было в значительной мере следствием чистой случайности или, если хотите, чуда.

В начале 1941 года поездом Москва — Владивосток в столицу СССР ехал новый спецкор японской газеты «Майнити симбун» Емо Ватанабэ — талантливый филолог, знаток русского языка, фанатичный поклонник русской литературы; он смотрел из окна на сибирские просторы и замирал от восхищения. Его восхищение Россией выросло еще больше, когда среди пассажиров этого поезда он увидел Наташу — студентку Московского пушного института, возвращавшуюся в столицу с каникул. Они познакомились, и именно это случайное знакомство во многом предопределило исход Московской битвы. Дело в том, что после приезда в Москву Емо и Наташа продолжали встречаться, и эта дружба не прошла мимо внимания компетентных органов: Наташу пригласили на Лубянку и попросили познакомить с Ватанабэ сотрудника НКВД. Отказаться она, конечно, не могла и вскоре представила японскому другу «дядю Мишу, брата отца». Ватанабэ прекрасно знал реалии советской жизни и сразу понял, что перспектива его встреч с Наташей прямо зависит от дружбы с «дядей Мишей». И стал одним из ценнейших агентов советской разведки.

Уже в марте Ватанабэ (который сам выбрал себе агентурный псевдоним Тотэкацу — «боец») передал бесценную информацию: в Берлине немцы и японцы обсуждают возможность одновременного нападения на СССР летом 1941 года. Через несколько дней посол Японии в СССР Мацуока был приглашен на беседу к наркому иностранных дел Вячеславу Молотову. К удивлению японского дипломата, к этой беседе присоединился и начальник Генерального штаба Георгий Жуков, которого японцы хорошо знали по Халхин-Голу. Молотов и Жуков без обиняков обвинили Японию в тайном сговоре с Гитлером с целью агрессии против Советского Союза. Судя по всему, в ходе беседы у Мацуоки сложилось впечатление, что, во-первых, советская разведка посвящена во все секреты Гитлера, во-вторых, Красная армия готова принять превентивные меры, устроив японцам второй Халхин-Гол. Прямым результатом этого стало подписание 13 апреля 1941 года советско-японского Договора о ненападении — основного фактора, удержавшего Японию от вступления в войну.

Десятого октября 1941 года резидент советской разведки в Стране восходящего солнца Рихард Зорге (Рамзай) сообщил, что Япония не вступит в войну против СССР, а будет воевать на Тихом океане против США. Сталин Рамзаю не доверял, поэтому проверить поступившую от Зорге информацию попросили Ватанабэ. Через несколько дней Тотэкацу подтвердил информацию Рамзая: Япония собирается напасть на США, а японская Квантунская армия не планирует никаких активных действий против СССР. И советское командование начало переброску сибирских дивизий под Москву.

В 1946 году Ватанабэ вернулся в Токио, где продолжил работу в «Майнити симбун», а заодно стал резидентом советской разведки в Японии вместо погибшего Рихарда Зорге. В 1954 году офицер КГБ Юрий Растворов, сбежавший в США, выдал Бойца американцам, а те сообщили о нем японской контрразведке. Ватанабэ был арестован, предстал перед судом и… был оправдан: судьи признали, что передаваемая им Советскому Союзу информация наносила вред США, но не Японии. Сам Боец заявил на суде, что таким образом мстил американцам за бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Впрочем, для нас важнее два принципиальных момента: Емо Ватанабэ очень поспособствовал, во-первых, заключению советско-японского Договора о ненападении, во-вторых — переброске сибирских дивизий под Москву. Но что если бы Наташа села в другой поезд?

Точки выхода

Пятого января 1942 года на заседании Ставки Сталин заявил: немцы в растерянности от поражения под Москвой. Они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление. Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны. Седьмого января 1942 года штабы фронтов получили директивное письмо Ставки Верховного главнокомандования: «Учитывая успешный ход подмосковного контрнаступления, целью общего наступления поставить разгром противника на всех фронтах — от Ладожского озера до Черного моря». На подготовку всеобщего наступления войскам дали всего неделю — оно началось 15 января. И вскоре провалилось: несмотря на то что Сталин ввел в бой стратегические резервы Ставки — 20-ю и 10-ю армии, 1-ю ударную армию, другие части усиления и всю авиацию, — Красной армии не удалось прорвать оборону немцев ни на одном участке. Начальник Генштаба Александр Василевский в своих мемуарах о затее Сталина отозвался коротко: «В ходе общего наступления зимой 1942 года советские войска истратили все с таким трудом созданные осенью и в начале зимы резервы. Поставленные задачи решить не удалось».

На советско-германском фронте установилось стратегическое равновесие — обе стороны истратили свои резервы и не имели ресурсов для активных действий. Гитлеру было ясно, что блицкриг провалился и война переходит в затяжную стадию, к чему Германия не готова экономически. Советский Союз, в свою очередь, понес колоссальные потери в людях, военной технике, экономическом потенциале, и перспективы восстановления всего этого представлялись весьма туманными. Лучшим выходом для обеих сторон в этой ситуации могло бы стать длительное перемирие, и можно не сомневаться, что, выступи одна из сторон с подобной инициативой, вторая ухватилась бы за эту возможность с радостью. Но инициативы никто не проявил, и Гитлер решил сделать еще один ход в игре: в июне немецкая армия развернула генеральное наступление на Юге и прорвалась на Кавказ и к Волге.

Беспримерные по жестокости бои за Сталинград историки оценивают как бессмысленные с военной точки зрения, пытаясь найти объяснение упорству обеих сторон в Сталинградской битве символическим значением города. Это ошибка. Для Красной армии потеря Сталинграда означала одно: вернуться на западный берег Волги будет почти невозможно. Для Гитлера же взятие Сталинграда могло бы стать решающим козырем для начала переговоров о перемирии: у Германии иссякали ресурсы для продолжения войны, в первую очередь людские. Фюрер даже вынужден был обратиться к своим союзникам с просьбой прислать войска на подмогу и поставить итальянские, румынские, венгерские дивизии в первую линию, хотя все понимали, что они не в состоянии выдержать более или менее серьезного удара советских войск (как оно в конце концов и случилось).

У Красной армии дела были не намного лучше. Знаменитый сталинский приказ № 227 «Ни шагу назад» от 28 июля 1942 года был отчаянным призывом командования к умам и душам бойцов: «Братцы, хватит драпать!» — и демонстрировал всю сложность ситуации в советских войсках. Однако долгосрочные перспективы у русских были очевидно лучше, чем у немцев: разница ресурсных потенциалов (да еще с учетом поступающей в СССР помощи союзников) ощущалась уже весьма отчетливо. Не зря, по свидетельству германского министра вооружений Альберта Шпеера, осенью 1942 года (но еще до начала советского наступления под Сталинградом) второй человек в рейхе — Герман Геринг — в частной беседе сказал ему: «Германии очень повезет, если она сможет сохранить свои границы 1933 года».

В этот период, когда оба противника балансировали на лезвии ножа и невозможно было точно предсказать, кто же окажется в выигрыше, у Гитлера был второй реальный шанс добиться перемирия и таким образом позволить Германии выйти из войны более или менее достойно. Стараясь получить главный козырь — Сталинград, фюрер этот шанс упустил. А в январе 1943 года на конференции в Касабланке США и Великобритания приняли требование о безоговорочной капитуляции Германии, и более или менее почетный для немцев мир стал невозможен. Так Третий рейх был обречен на разгром.