Ольга Матвеева — молекулярный биолог (Массачусетс, США). Работала в Институте молекулярной биологии им. Энгельгардта в Москве, потом в Университете Юты (США). Занимается онколитическими вирусами. Основатель биотехнологической компании Sendai Viralitics (США).
— Омикрон — это клубок разных «новостей»: плохих, не очень плохих, а в чем-то даже и хороших. Главное, что на многие вопросы, возникавшие у нас с его появлением, по мере поступления информации из разных стран появляются ответы, в которых и переплетено плохое с хорошим. Я думала, что сначала расскажу вам о плохом, потом — о хорошем. Но все это сплетено в такой клубок, что, видимо, разделить не получится, все время надо рассматривать вирус с обеих сторон.
— И это мы видим только надводную часть айсберга. При этом уровень заболеваемости, который виден «на поверхности», очень зависит от уровня тестирования в разных странах. То есть первый критерий — это заболеваемость, видимая в результате тестирования. Второй критерий, по которому можно оценивать опасность штамма, — это число госпитализаций, внутри этих данных — число больных, которые перешли на кислородную поддержку, и тех, кто попал в реанимацию. Но полных данных по всем странам у нас нет, поэтому получается такое «лоскутное одеяло»: здесь есть информация, а здесь нет. В некоторых странах и в некоторых штатах США применяют еще один способ отслеживания вспышки эпидемии: по сточным водам. Он очень хорошо помогает увидеть, когда эпидемия начинается, когда достигает пика, когда сходит на нет.
— Это как?
— Точно так же, как делают мазки: методом ПЦР. Только генетический материал вируса изучают не в мазках, а в сточных водах.
— В сточных водах — в прямом смысле? В канализации?
— Да, да: фекалии и прочее, что находится в сточных водах.
Связано это с тем, что вирус попадает в кишечник, там его достаточно много. Потом, соответственно, он оказывается в канализации, где его и можно отследить.
Если ориентироваться только на тестирование, то видимый спад заболеваемости может быть связан с тем, что где-то просто закончились тесты, там стали меньше тестировать. Вам кажется, что плато связано с меньшей заболеваемостью, а на самом деле где-то перестали тестировать людей. Канализация лучше отражает объективную картину.
— В США, насколько я знаю, в последнее время с тестами возникли проблемы: с одной стороны, они бесплатные и их проводят невероятно много, с другой — самих тест-систем перестало хватать, на ПЦР надо записываться за несколько дней.
— В Нью-Йорке в декабре людям приходилось по три часа стоять в очередях, чтобы протестироваться. Особенно это обострилось в канун Рождества, когда все хотели собираться семьями и боялись заразить родных. Возник дефицит даже «быстрых» тестов — на антиген, их стало трудно купить. И именно поэтому, если мы говорим об отслеживании эпидемии, особенно ценен анализ сточных вод, он очень точно отслеживает подъемы и спады. И вот на днях появились новости: как раз в Массачусетсе, где я живу, по сточным водам определено, что пик инфекции пройден, уровень заболеваемости начал падать, хотя по тестированию еще не было видно, что кривая «загнулась» вниз. Если сравнить эту кривую с горой, то сейчас у нас уже пройдена половина склона вниз.
Сейчас заканчивается волна в Южной Африке. Следующая за ЮАР страна, где волна носила взрывной характер, — это Великобритания, причем там делают огромное количество тестов, и там мы видим падение заболеваемости в течение последней недели. Есть еще несколько стран, где заметно уменьшение числа случаев: это Греция, Кипр, на плато вроде бы вышли Ирландия и Канада. Хотя как раз про Канаду пишут, что там это связано с нехваткой тест-систем. Объединяет все эти страны то, что там рост заболеваемости начался примерно в начале декабря, к середине месяца он стал резким, а после Нового года заболеваемость начала спадать. К этим странам я бы добавила еще два штата США — Массачусетс и Нью-Йорк.
— Если ориентироваться на страны, где волна спадает, как бы вы ее оценили? Длиннее она или короче той, что была вызвана дельтой? Больше или меньше людей болеет?
— От начала роста заболеваемости и до момента, когда кривая загнулась вниз, прошло полтора месяца. Волна еще не закончилась, мы только говорим о пройденном пике, но это я как раз считаю хорошей новостью: пик был достаточно узкий. При этом по числу выявленных инфекций он был гораздо выше, чем во все предыдущие волны. Иначе говоря, вирус более заразный, но вспышка короче, чем была с дельтой.
Если сравнивать графики заболеваемости в предыдущую и нынешнюю волны, то с дельтой это был такой невысокий округлый бугорок, а сейчас — острый и очень высокий пик.
На днях в Университете Беркли вышел препринт с предварительными сравнительными оценками из Калифорнии, где в декабре одновременно разгуливали и омикрон, и дельта. По данным авторов, при положительном тесте ПЦР и симптомах ковида шанс пациента с дельтой оказаться в больнице составляет 0,13%, с омикроном — 0,05%, то есть в два раза меньше. Вероятность попасть не просто в больницу, а в реанимацию с омикроном в 4 раза ниже, чем с дельтой. Это хорошая новость. При этом в Великобритании, где делают больше всего тестов, в неделю выявлялось заболеваний в среднем в 3-4 раза больше, чем во время атаки дельты. В некоторых штатах США недавний пик был даже в 6 раз выше, чем во время дельты. В итоге получается, что течение болезни в целом легче, но меньшее количество осложнений, требующих госпитализации, отчасти нивелируется более высокой инфекционностью вируса. Больше людей болеют легко, особенно те, кто вакцинирован, но за счет масштабов инфекционности омикрона получается, что в абсолютных цифрах людей, болеющих тяжело, столько же или даже больше, чем было в предыдущие волны.
Об инфекционности омикрона недавно была публикация о случаях заболевания в отеле Гонконга. Там болел один постоялец, остальные сидели на карантине, не выходя из номеров, еду им приносили. И вдруг вирус нашли у человека, жившего через холл от больного. Начали целое расследование, изучали циркуляцию воздуха в отеле. Больной признался, что один раз забирал поднос с едой, не надев маску. Инфекционность омикрона такова, что этого оказалось достаточно для заражения человека, жившего через холл и с больным напрямую не контактировавшего.
— С дельтой был связан рост заболеваемости среди молодежи и детей. Для омикрона это актуально?
— Более того: молодых людей и детей сейчас болеет больше. Раньше мы смотрели на кривую госпитализаций детей, например, в Нью-Йорке — она была почти постоянно плоская. Сейчас она превратилась в «горбик». И выясняется, что педиатрия была совершенно не готова к этому. Педиатрические палаты интенсивной терапии переполнены.
— Зато смертность от омикрона, судя по данным Университета Хопкинса, гораздо ниже.
— Что касается смертности, ее оценить мы пока до конца не можем, все-таки смерти запаздывают на две-три недели. Это грустно говорить, но еще не все погибли, кому это грозит, люди еще борются.
Высокая заболеваемость видна и по нагрузке, которая легла сейчас на медицину. Из-за большей инфекционности вируса болеет огромное количество медиков. Недавно в Массачусетсе было опубликовано заявление Ассоциации врачей о том, что ситуация сейчас даже хуже, чем в первые месяцы пандемии, что заканчиваются койки, что больницы уже не могут принимать плановых пациентов, что врачи, и особенно средний медперсонал, «измучены и деморализованы». Они просят: пожалуйста, носите маски, делайте прививки, пресса об этом пишет сейчас меньше, чем в начале пандемии, но мы задыхаемся, мы не справляемся с этим потоком.
— Тогда в чем то «хорошее», как вы сказали, что дополняет «плохое»?
— Все-таки огромное количество людей сейчас болеет легко. Особенно те, кто вакцинирован, тем более — те, кто сделал бустерную прививку.
— Более легкое по сравнению с дельтой течение болезни объясняется именно мутациями в омикроне? Или причина в том, что гораздо больше людей привиты, многие повторно?
— Именно этот вопрос больше всего сейчас волнует ученых, и первые публикации на этот счет уже появились в ЮАР. Действительно, гораздо меньший процент заболевших переносит болезнь тяжело, и ученые спрашивают: это потому, что вирус приземлился уже на какую-то «подушку безопасности» из вакцин, или он все-таки слабее, он поражает чаще верхние дыхательные пути, не опускаясь в легкие? Пока единственное, что можно сказать точно, — здесь работают оба фактора: и иммунизация, и вирус стал все-таки мягче.
— Но должна же быть какая-то конкретная статистика: количество привитых среди зараженных, количество тяжело больных среди непривитых и так далее? При дельте — такое-то, при омикроне — другое. Кто-то ведь сравнивал цифры?
— Чтобы сравнить эти цифры, требуются чрезвычайно тщательно собранные данные из большого количества мест. Пока мы знаем, что за полгода все вакцины серьезно теряют свои протективные свойства — именно против симптоматического течения болезни. От тяжелого течения болезни вакцины защищают дольше, хотя тоже не год, поэтому появились рекомендации делать бусты. Американский регулятор CDC (Центры по контролю и профилактике заболеваний США. — И. Т.) опубликовал такие данные: эффективность мРНК-вакцин против омикрона снизилась до 35%, но если сделать буст, то эффективность восстанавливается до 70%.
— Какие данные в этом смысле есть по «Спутнику»?
— В России, к сожалению, данные обычно появляются после вспышки, эффективность «Спутника» против омикрона можно будет оценить позже. Тем не менее в институте Гамалеи уже сейчас пытаются предсказать, в какой степени снизилась эффективность их вакцины против омикрона. И есть один показатель:
согласно проведенным исследованиям, получается, что для защиты от омикрона требуется антител значительно больше, чем для нейтрализации исходного уханьского варианта.
Точно можно сказать, что все эффективные вакцины дают достаточно хорошую защиту от тяжелого течения болезни и меньшую — от легкой формы. После бустерной вакцинации иммунная защита улучшается не только от тяжелой, но и от легкой формы заболевания. При этом омикрон может прорывать иммунную защиту не только вакцинированных, особенно вакцинированных давно, но и тех, кто ранее переболел. Дополнительная вакцинация помогает уменьшить шанс такого прорыва, укрепляет «броню» иммунной защиты.
— А если пройти ревакцинацию не через полгода, как нам до сих пор предписывали, а, например, через три месяца, это еще лучше защитит от вируса?
— По такому пути пошли, например, в Израиле. И с точки зрения биологии, это, скорее всего, правильно.
— Мы в итоге не придем к тому, что прививаться от ковида придется раз в месяц?
— Это многих сейчас волнует. Поэтому я надеюсь, что омикрон сослужит хорошую службу: в результате последней вспышки сформируется популяционный иммунитет и надо будет прививаться не чаще раза в год.
— Есть еще такая точка зрения: надо привиться, а потом нарочно заразиться ковидом, вот тогда защита будет бронебойная. Это правильно?
— С этим я не согласна категорически. Заболевания надо избегать максимально, особенно если вы относитесь к группе риска.
— Чего от вируса ждать в будущем, в какую сторону он будет дальше мутировать?
— Иммунологи считают, что омикрон — это последняя сильная вспышка, дальше коронавирус будет слабее и постепенно превратится в такой эндемичный вариант, который будет давать вспышки, похожие на грипп. Не такие тяжелые, менее выраженные по амплитуде.
— Есть еще один фактор, который может влиять на интенсивность волны омикрона. Прежние штаммы развивались в условиях жесткого локдауна в разных странах. К приходу омикрона всем это надоело, ограничения становятся формальными или вовсе снимаются. Может, омикрон такой заразный из-за увеличения числа контактов между людьми, а не из-за собственных мутаций?
— Ослабление карантинных мер везде проходит по-разному. В Великобритании, например, омикрон приземлился, когда действительно все расслабились, там еще в июле отменили большую часть ограничительных мер. В других европейских странах меры сохранялись — например, в Германии. И там сейчас вспышка гораздо меньше, чем была с дельтой. В восточных штатах США омикрон появился, когда еще в разгаре была дельта, поэтому все ходили в масках в любом помещении, ограничения сохранялись строгие, а заболеваемость все равно была высокая.
Жестких локдаунов, как в начале пандемии, действительно, не было. Зато с омикроном начали возникать так называемые естественные локдауны, когда все закрывается потому, что люди болеют одновременно. Авиарейсы, например, начали отменять не потому, что введен локдаун, а просто стали массово заболевать пилоты. В школе болеют учителя — детей переводят на дистанционное обучение потому, что их некому учить. Стала драматически разрушаться вся инфраструктура. В США из-за этого пришлось сокращать сроки карантина для переболевших. В некоторых штатах даже разрешают вернуться к работе тем, кто получил положительный ПЦР, но не имеет симптомов. Только требуют носить маску.
— Не лучше ли всем уже перейти на «шведскую модель» — ждать, пока больше народу переболеет, чтобы появился коллективный иммунитет?
— К «шведской модели» можно было бы перейти, если бы при этом не переполнялись больницы. Попробуйте об этой модели сказать врачам, работающим на последнем издыхании. Или пилотам, и они вам скажут: хорошо, только самолеты летать не будут, потому что мы все станем болеть. Детей некому будет учить. Мусор вывозить. В таких условиях ограничения нужны для того, чтобы, по возможности, сбить пик заболеваемости.
— Если эффективность вакцин против омикрона падает, при этом сам вирус становится мягче, может быть, прививки делать не стоит, а надо легонько переболеть?
— Такое накопление иммунитета, за счет естественной инфекции, происходит с большими жертвами. Часть людей при этом умирает — как раз из числа тех, кто не был вакцинирован. То есть цена такой иммунизации гораздо выше. Конечно, с каждой новой волной у людей появляется все больше и больше антител к коронавирусу, они накапливаются. Вырабатываются клетки памяти, помогая организму найти и что-то общее в защите от разных вариантов вируса. С каждой вспышкой коллективная защита становится сильнее. Но я бы не стала приравнивать это к прививке. Это слишком «злая» прививка.
Это как идти по сломанному мосту: давайте мы все перебежим, зато будем уже на той стороне. Мы-то, может, перебежим, а сколько народу провалится?
— Есть еще постковид и лонгковид, которые могут получить переболевшие «в нагрузку». И еще неизвестно, что хуже: сама болезнь или такие последствия.
— Меня, кстати, спрашивают, насколько вероятно такое осложнение после омикрона. Мы наблюдаем этот штамм недостаточно долго, чтобы можно было говорить о долгом ковиде, все-таки долгий ковид — это месяцы болезни, а вся вспышка омикрона пока длится полтора месяца. Но если предыдущие штаммы могли приводить к долгому ковиду, то я не вижу причин, почему его не может вызывать и омикрон.
— В течение всего нашего разговора вы приводите статистику не из России, а из других стран. Из России не поступают цифры?
— В России сравнительно мало секвенируется геномов вирусов. Поэтому нынешнюю волну можно отслеживать в большей степени по росту зарегистрированных инфекций. Хотя омикрон был зарегистрирован в России еще в декабре, я знаю об этом от коллег. Известно, что в Москве волна сейчас нарастает. Я концентрируюсь на других странах потому, что они для Москвы — будущее, ближайшие месяцы. Мне кажется, что в Москве вспышка начнет сходить на нет где-то в марте.
— Пока такое ощущение, что в России коронавирус версии омикрон не стал «добрее», потому что смертность очень высокая.
— В России все-таки ниже уровень вакцинации, поэтому тяжело заболевших будет, к сожалению, больше. Кроме того, оценка уровня смертности очень зависит от числа тестов, проведенных в стране. В России проводится меньше тестов, чем в США, поэтому возникает иллюзия, что относительно числа заболевших смертность выше. Если же вы говорите об избыточной смертности вообще, то здесь причины, видимо, низкий уровень вакцинации, нездоровое пожилое население, хуже медицина.