«Я сдулся», — говорит Гудков. Это не про политические амбиции. За предвыборную кампанию он потерял 4 кг. Для большинства депутатов это был бы плюс. А для Гудкова — «сдулся». Не было времени жать штангу. «Так-то у меня рабочий вес — сто десять килограммов на восемь-девять раз. А сейчас сто, раз на восемь, больше не подниму».
Если существует где-то учебник по политике, то Гудков мог быть на его обложке. «Рис. 1. Депутат национального парламента». 36 лет, два высших, спортивный, самостоятельный, жена (с обложки учебника по красоте), трое детей. Говорит и ведет себя правильно. Не к чему даже прикопаться. Ровный — вот он какой, Гудков. И очень западный. Даже спорт, которым он жил до 18 лет, — самый американский из всех популярных — баскетбол. О нем все разговоры.
«Я занимался в лучшей школе олимпийского резерва. Был чемпионат Москвы, когда мы должны были выиграть, но заняли второе место. А потом были сборы, где мы круто подготовились, и уже со следующего года Москву ни разу не проигрывали. Потом еще на чемпионате России трижды побеждали. Вот так должно быть и сейчас», — говорит Гудков по пути в Госдуму. Там пока придется освободить кабинет до этих лучших времен.
На входе его ловит седой депутат в мешковатом костюме. «Дмитрий, — теребит он Гудкова за пальто, — не бросайте это дело, вы нужны обществу». «Единоросс, — объясняет потом Гудков. — Не помню фамилию. В зале недалеко сидел».
Это похоже на уборку в гостинице. 13-й этаж, длинный коридор, двери настежь, рядом черные мешки для мусора. Вот шагает один депутат с такими мешками, смеется над собой: «Как в тюряге, с вещами на выход».
У Гудкова (был) один из самых маленьких кабинетов. В окне пол-Москвы. На стене два снимка: Гудков с Немцовым и Гудков, выступающий на пленарном заседании. Еще портрет С. Миронова, председателя «Справедливой России». «Это я только что нашла и повесила», — оправдывается грустная Рамиля, помощница.
«Ты не волнуйся, мы ненадолго уходим отсюда», — говорит ей Гудков. Бегает по кабинету, как по баскетбольной площадке, почти с азартом забрасывает в ведро какие-то бумаги, какие-то бессмысленные подарки, старую рубашку. Потом замечает на ней запонки, снимает, выбрасывает снова. Рамиля перебирает папки с документами. «Дим, «Молодых социалистов» выбрасываем?» — «Конечно, да кому они нужны, социалисты эти». — «А запросы?» — «Ответы забираем, исходящие в ведро, они в электронном виде есть». — «Тут еще Лерины кеды». — «Оставляем. Только Леру сейчас не спрашивай, а то она захочет, чтобы я привез домой посмотреть».
Гудков кладет в зеленую сумку из «Ашана» фотографию с Немцовым, подарочный коньяк и отцовскую статуэтку (Георгий Победоносец). «Ну и все в принципе, — говорит, оглядываясь вокруг. — Меня с этой комнатой мало что связывает, я же не в кабинете сидел, а в зале обычно».
«Папенькин сынок»
— Ты знаешь, мне кажется, просто время сейчас не наше. Я потерял бы пять лет в этой Думе. Во-первых, я ничего не смог бы сделать. Можно, конечно, предлагать перевести летнее время на зимнее… Но я много чего потерял бы, чему я могу научиться за эти пять лет, чтобы подготовиться к следующим выборам.
— Ты-то научишься, но сейчас пять лет потеряют те, кто за тебя голосовал. Ты уже в том статусе, когда ты себе не очень принадлежишь.
— Страна уже потеряла пять лет начиная с 2012 года, хоть мы и были в Думе. Еще столько же впереди. Может быть, конечно, это будут последние потерянные годы, но за эти десять лет в сумме мы отстанем от мира лет на 20—30. Пока у них появляются беспилотные такси и альтернативная энергетика, мы будем бороться за духовные скрепы женским обрезанием. Дума еще не начала работать, а уже какие-то гопники запретили людям посещать фотогалерею. С какой стати? Кто такие вообще? Будет борьба с учеными, писателями, художниками. Обидно, что упущены возможности. Ведь понятно вообще, чего делать со страной. Я, может быть, чего-то не знаю детально, но я знаю, у кого спросить. Власть этого не делает не потому, что она не понимает. Они ничего не хотят. Конкуренции они не хотят, потому что они ее проиграют, контроля — потому что не смогут воровать.
Он, конечно, надеялся на победу, Гудков. Еще бы — после такой кампании: 40 млн частных пожертвований, 251 встреча с избирателями. Но провалом (за Геннадия Онищенко проголосовали на 9 тысяч человек больше) второе место считать отказывается. «Кампания была очень крутая, я не знаю, что можно было сделать по-другому». Больше всех, говорит, расстроился отец — депутат Госдумы четырех созывов. Хотя он-то знает, как выбираться из такого положения. В 90-х Геннадий Гудков проиграл космонавту Титову. А вскоре победил с большим отрывом на довыборах. Похоже, правильность Гудкова-младшего — это отцовская работа.
— Он говорил: на митингах один стиль, в блогах — второй, в Думе — третий. Нужно завоевывать репутацию среди экспертов. Нельзя прийти на заседание комитета, не подготовившись. Плигин (бывший председатель Комитета по конституционному законодательству. — Н. Г.) — он суперпрофессионал. Когда ты с ним споришь, надо понимать, что, если ты не подготовился, он тебя просто на лопатки положит. Ну не принято на комитете лозунгами разговаривать. Это серьезная школа. У нас в оппозиции бывает такое: все любят потрындеть (без обид), а когда надо подготовить поправку или законопроект, такое говно получается. С этим надо работать.
— Тебя называли «папенькин сынок»?
— Конечно. Хотя все-таки в Думу я уже пришел… У меня была медийность. Я был руководителем пресс-службы «Справедливой России», таскал депутатов на эфиры.
— А еще он из КГБ, и я помню, что у него в офисе висел Дзержинский.
— За это мне тоже постоянно прилетало. Я спокойно к этому отношусь. Тем более он в контрразведке был. Все в крайность ушли. Если ты работал в КГБ, значит, ты обязательно занимался репрессиями. Если ты работал на телевидении, значит, ты как Киселев. Давай скажем, что, если я работал в Думе, значит, я как Яровая. Время крайностей. А я не буду уходить в крайности. Значит, придется побыть в тени.
— Если ты будешь в тени, ты выпадешь из медийного фона.
— Этот вопрос я еще не решил. Надо повстречаться с разными людьми. Понять готовность «Яблока» двигаться дальше, как-то меняться. Но я думаю, что на три-четыре месяца можно спокойно расслабиться. Я хочу на самом деле в среде поучить английский. У меня прямо мечта — уметь думать на английском. Может, сейчас как раз то самое время.
— А говорят, новая кампания начинается на второй день после выборов.
— Я бы так не сказал. Это в стране с нормальной политической конкуренцией. Сейчас уравнение, где все неизвестные. Какая партия, получится ли с «Яблоком». Хотелось бы, чтобы получилось, потому что мне на самом деле нравятся люди там. Они четко придерживаются взглядов. А для меня это сейчас очень важно. Все конъюнктурщики себя уже проявили. Я хотел бы и дальше политикой заниматься. Вопрос только — на что жить. Потому что мы остались немножко должны, несколько миллионов рублей — тем, у кого занимали на старте. Еще 100 тысяч мне надо, чтобы отправить открытки всем волонтерам, поблагодарить.
Советы Немцова
— Я сейчас настолько рад, что не вляпался никуда с этой «Справедливой Россией». Я просто вот чувствую свободу. Мне жалко, что я не могу обсудить это с Немцовым. Он был самым прикольным собеседником. Больше всех меня понимал Немцов. Иногда у меня бывали сомнения какие-то, так ли я поступил или нет. Вдруг звонок, как всегда не определяется номер, сразу понятно, кто это. Говорит: «Ты сделал все правильно». Или когда отца выгнали из Думы — кто первый позвонил? Немцов. Или когда меня лишили на месяц слова — кто звонит? Немцов. В чем-то мы были похожи. Он был спортивный чувак, он мне сказал: «Научись кататься на виндсерфе, потом поедем с тобой». Я год учился, и мы должны были поехать. Прошлой весной.
Он говорил, что свобода круче бабла. «Ну сделают тебя министром, ну будешь ты летать бизнес-классом. Но тебе придется молчать в тряпочку, тебя все твои друзья не будут уважать». Поэтому я к деньгам спокойно отношусь. Хотя они мне нужны, у меня дефицит. Конечно, депутат Госдумы получает больше, чем среднестатистический россиянин (5 тысяч долларов). Но извини — у меня два высших образования, знание языка, большой опыт, трое детей. На машину кредит, на квартиру кредит — и ни фига не остается. И я не летаю бизнес-классом. Не хожу в дорогие рестораны. Да даже шмотки эти — хоть и хорошая фирма, но я их покупал два года назад в аутлете с 80-процентной скидкой.
Еще Немцов говорил: надо всегда быть готовым уйти. Я сейчас это понял, когда у нас команда появилась. Три тысячи волонтеров, 500 работников штаба. Что это за люди: возраст от 18 до 60 лет, в основном 25—27. Кто-то из бизнеса. Один чувак — он из московского представительства европейской автокомпании. Взял отпуск, встречи организовывал с бабушками. Другой приехал в штаб на «Майбахе». Все рты пораскрывали, думали, облава какая-то. «Я тут получил СМС, что мне надо газеты разнести по домам». Потом: все наши координаторы (которые еще до меня прошли две-три кампании) — я им слово давал каждую встречу. Они выступали так круто, что через полгода-год они спокойно могут сами баллотироваться. Искренние, мотивированные. И грамотные все. Все на языках говорят. Многие — не бедные студенты. Мы им платили, конечно, но когда возник сложный момент, они сами стали помогать. Кто 15 тысяч, кто 10. Это самостоятельные люди. И я понимаю, что если делать с ними партию, надо быть готовым к тому, что кто-то из них потом выиграет у тебя выборы руководителя. Надо вовремя уйти на второй план, а не сидеть-сидеть, пока все не грохнется, и все от тебя уйдут, и ты потеряешь уважение.
«Мы поменяли настроение»
Вот вы спросите: а что сделал Дмитрий Гудков в Думе за пять лет. Кроме того, что воздержался от голосования по Крыму и гей-пропаганде, а еще был против «закона Димы Яковлева».
Я тоже спросил.
А он ответил: «Самое большое достижение — это наша «итальянская забастовка» против ужесточения закона о митингах. Мы дали помощникам задание подготовить тысячу технических поправок. А потом надо было по каждой из них три минуты выступать. А я вообще не знаю, какие там поправки. Надо лить воду. А я не умею. «Выносится на рассмотрение поправка номер…», «мы с экспертами изучили…». Последний раз я так волновался, когда мы с командой приехали в Америку. По 13 лет нам было. Нам рассказывали, что афроамериканцы очень высоко прыгают и что у них крутой дриблинг. Мы выходим, большая светлая площадка, я веду мяч…» — «Дим, Дим, но штрафы все равно увеличили». — «Да, но был огромный резонанс. Мы тогда поменяли настроение в Думе. Тогда все гордились, кто голосовал за «Справедливую Россию».
Кроме английского Гудков хотел бы позаниматься дипломатией. И похоже, уже начал: то и дело у него закрытые встречи. Иногда проговаривается: «Нет смысла строить какую-то другую партию». А строить комбинацию — это, напротив, его амплуа.
«Я ведь был хорошим очень баскетболистом. В молодежной сборной в первую пятерку входил, с Кириленко. Потом травма, на год вылетел. Вернулся, поехали в Турцию. Выхожу на площадку, чувствую, руки не слушаются. А я плеймейкер, разыгрывающий. Потом ломаю ногу. Еще на два-три месяца вылетаю.
А потом я ушел.
Я об этом не жалею, но это была слабость. Я ведь не представлял себе жизнь без баскетбола. Мне казалось, что когда мне будет за 30 и я перестану играть, не стоит и жить на этом свете.
А сейчас я не уйду. Пусть это травма. Хотя какая это травма. Я не травму получил, я форму набрал. Я теперь все умею».
0
22.00
