Ключевой аргумент властей против Навального заключается в том, что «он только критикует, а сам ничего не предлагает». Тезис настолько же лжив, насколько и правдив. С одной стороны, оппозиционер предлагает массу совершенно конкретных вещей: от новой миграционной политики до налоговых каникул для малого бизнеса. С другой — манера подачи у Навального действительно конфронтационная. Говоря о необходимости увеличения расходов на здравоохранение, он мог бы просто описать проблему и предложить рецепт ее решения, однако ему этого мало. Навальный обязательно противопоставляет простых людей чиновникам: «стыдно в складчину собирать деньги на лечение детей, в то время как чиновники открыто покупают себе яхты и дворцы». На антитезе построен каждый пункт его программы: «Бороться с коррупцией, а не мириться с воровством», «Справедливость для всех, а не произвол силовиков», «Экономическое развитие, а не политическая изоляция», «Больницы и дороги, а не дворцы чиновников», «Доверять людям, а не решать все в Москве».
Бывают политики, которые объединяют людей, а бывают те, которые их, наоборот, разъединяют. Первые ищут общее; вторые концентрируются на различиях, противопоставляя «их» «нам». Навальный явно принадлежит ко второму типу. Сумеет ли он, придя к власти, выступить в амплуа миротворца? Протестным политикам это удается далеко не всегда. Самый свежий пример — Трамп. Победив на волне протеста, он продолжает конфликтовать с журналистами, губернаторами, судьями, актерами, иностранными лидерами — словом, всеми, кто хоть чем-то ему не нравится. При этом надо понимать, что не понравиться Трампу легко. Такого типа политики обижаются не на критику или нападки, а просто на «недостаточно восторженный образ мыслей». Навальный тоже постоянно ругается с политологами, социологами, журналистами, адвокатами, которые отказываются выступить «на стороне добра». Почему он так и не смог объединиться ни с кем из других лидеров оппозиции? Почему не поддержал идущего на выборы мэра Москвы Гудкова? Потому что, как и Трамп, он не способен к диалогу на равных, ему нужны лишь преданные фанаты. Здесь надо иметь в виду только, что если у Америки есть мощная институциональная защита в виде системы сдержек и противовесов, которая любого Трампа поставит на место, то у нас этой защиты нет. Стараниями властей она уничтожена напрочь.
Протестная деятельность накладывает на личность свой отпечаток. Революционеры всего мира отличаются дисциплиной, единомыслием, нетерпимостью к альтернативным точкам зрения и склонностью к централизации. В этом и заключается важнейшая негативная черта авторитаризма. Борцов с собой он превращает в свое подобие. Изучив трансформации 191 авторитарного режима, функционировавшего в промежутке между 1972 и 2003 годами, шведские исследователи А.Хадениус и Я.Теорел пришли к выводу, что лишь в 23 процентах случаев недемократический режим сменила демократия. 77 процентов привели к замене одного авторитаризма другим. В принципе, чтобы убедиться в этом, необязательно вдаваться в дебри политологии, достаточно вспомнить имена Сталина и Мао Цзэдуна, Пол Пота и Фиделя Кастро, Энвера Ходжи и Иосипа Тито, аятоллы Хомейни и Ким Ир Сена. Все они когда-то были лидерами народной борьбы с угнетателями.
Любая революция делается меньшинством. Важнейшая его характеристика — чувство важности собственной миссии и презрения к рядовым обывателям. Для революционеров большинство — это стадо, которое надо гнать в сторону светлого будущего. В этом смысле революционеры мало чем отличаются от власти. Здесь очень уместно было бы вспомнить знаменитое «вы не рефлексируйте, вы распространяйте».
Навальный ненавидит режим в целом и каждого из его руководителей в отдельности. Для консолидации недовольных в нашей нетолерантной стране — это как раз то, что нужно. Однако что произойдет с этой ненавистью, когда враг будет побежден? Исчезнет ли она, если Навальный придет к власти? История свидетельствует, что обычно ненависть революционного фанатика никуда не девается; она заставляет хозяина искать нового врага — в стане вчерашних союзников, среди тех, кто недостаточно предан делу, в ком священный огонь полыхает не так сильно, как надо. Вкус к сильным ощущениям не позволяет революционеру заниматься рутиной. Ему нужен адреналин. После захвата власти Робеспьер обнаружил врага в Эбере, Демулене, Дантоне. Сталин — в Троцком, Каменеве, Бухарине. Мао Цзэдун — в Лю Шаоци, Пэн Дэхуае, Линь Бяо. Кто окажется очередным врагом Навального, если не будет ни Медведева, ни Усманова, ни Путина? Прохоров? Касьянов? Волков?..
Помимо вопроса о том, насколько победа революции поможет делу демократизации России, не менее актуальной является проблема реалистичности революционного сценария. Исследовавшая все случаи свержения режимов гражданами, имевшие место начиная с 1900 года, американский политолог Эрика Ченовец выяснила, что мирный протест достигает цели в два раза чаще, чем протест, использующий насилие. Что касается последних десятилетий, то шанс на победу у ненасильственного сопротивления оказался еще выше. В 2000-е, например, оно было почти в семь раз результативнее, чем сопротивление с применением силы. Логика проста — в части силы у государства всегда есть фора, и если дать ему повод эту силу использовать, то оно не преминет это сделать.
Правительства рушатся, когда люди, принимающие решения, перестают верить в справедливость существующего порядка. Самый прямой путь подтолкнуть их к такому выводу — показать, что народ против. Чем больше людей протестует, тем лучше. Согласно данным Ченовец, ни один режим не устоял после того, как в протестах против него приняли участие 3,5 процента населения страны. Здесь и кроется суть — большинство рисковать не готово и в силовых акциях оппозиции участвовать не будет. Большинство выходит на улицы, только когда понимает, что протест носит мирный характер.
Самое уязвимое место сценария, основанного на уличном противостоянии, — это то, что он позволяет властям актуализировать две темы — «угрозы реванша 90-х» и «американского вмешательства во внутренние дела». Массовые акции — важнейший маркер эпохи «ельцинской демократии» и главное доказательство подрывной работы «агентов госдепа». Как показывает практика, именно два указанных аргумента в наибольшей степени способствуют консолидации народа вокруг властей. Чем жестче противостояние, тем легче режиму мобилизовать большинство на свою защиту. Мы видели это во время президентской кампании 2012 года. Отказ от лобового противостояния обессмыслит использование всех этих мифологем и приведет к эрозии электоральной базы властей. Если им никто не угрожает, то и поддерживать их незачем. Власть, пугающая «возвратом в 90-е», в ситуации, когда никаких признаков 90-х не наблюдается, выглядит неадекватно. Люди перестанут бояться будущего, а именно это и является ключевой предпосылкой роста запроса на перемены.
В деле демократизации России Навальный играет важнейшую роль. Без него контроль властей над политическим пространством был бы почти стопроцентным. Только лидер такого фанатичного толка, как Навальный, сумеет разбудить в стране по-настоящему массовое протестное движение. Без таких вождей протест обычно остается разобщенным и локальным. Однако, отдавая должное мужеству оппозиционера, мы должны понимать, что победа Навального — это победа молодого шварцовского дракона над старым. Это победа политика сродни победе Робеспьера. Именно потому она: а) нежелательна, б) малореальна.
В свое время пропасть между черным и белым населением ЮАР была гораздо более глубокой, чем та, что отделяет сейчас наших оппозиционеров от лоялистов, и тем не менее южноафриканцы смогли покончить с режимом апартеида мирным путем. Российской оппозиции нужен лидер типа Манделы, которому после 27 лет, проведенных в тюрьме, хватило мудрости демонстративно отказаться от мести представителям режима и взять курс на примирение. Оппозиции нужен вождь, способный, подобно Манделе, не столько действовать, сколько слушать и слышать. Правда, и властям нашим нужен лидер масштаба де Клерка. Тот, кто уловит Zeitgeist и начнет делиться с оппозицией властью, не доводя дела до революции.
0
31.56
