ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Окт. 23, 2015

Киселев просит не доводить до греха, чтобы мужики не начали совершать «необдуманные поступки типа беготни с автоматами по горам». И атаман из видеосюжета не одинок в своих страхах. После того как первый вице-губернатор Забайкальского края Алексей Шеметов и глава китайской компании «Хуан Синбан» 8 июня этого года действительно подписали «Протокол о намерениях по реализации инвестиционных проектов…», свое беспокойство о будущем Восточной Сибири высказали конспирологи и депутаты Госдумы.

Зампред Комитета по экономической политике член КПРФ Николай Астафьев предположил, что забайкальские чиновники распродают Родину не просто так, а по коррупционным мотивам. Вице-спикер от ЛДПР Игорь Лебедев уверен, что это может дать почву для сепаратистских тенденций, и уже через 20 лет губернатором края будет самый настоящий китаец. А один из публицистов запугал слушателей тем, что аренда китайцами земель может спровоцировать объединение Агинского Бурятского автономного округа (входит в состав Забайкальского края), Усть-Ордынского Бурятского автономного округа (входит в Иркутскую область), Республики Бурятия, Внутренней Монголии (автономный район Китая) и части суверенной Монголии в отдельное государство — и это будет месть западных спецслужб за Крым.

Мы решили посмотреть на «распродажу Родины» своими глазами и отправились в «перекрашивающееся» Забайкалье. Сразу заметим — со своими заявлениями депутаты немного опоздали. Китайским компаниям уже отдано в долгосрочную аренду почти 2 млн гектаров забайкальских лесов — по площади это сопоставимо с Крымом. И случилось это еще 10 лет назад.

Что такое Забайкальский край

Забайкальский край — первый в России по количеству тяжких преступлений на душу населения. В последнем десятке рейтинга — по уровню жизни. Местные рассказывают байку: в свое время Читинская область была одним из лидеров в Советском Союзе по производству сельхозпродукции — но это не потому, что климат подходящий, а потому, что здесь живет слишком мало людей. Большая часть огромной даже по российским меркам территории — леса и горы, без признаков человеческого присутствия. Главные ресурсы: земля, лес, золото, уран (больше 90% всей российской добычи) и Транссиб.

«С 19 августа социальные выплаты прекращены (в связи с недостатком финансирования)» — такие объявления появились этим летом на дверях почтовых отделений. В сентябре начались аресты счетов школ и больниц из-за долгов по коммунальным платежам. Многодетные матери неоднократно выходили на пикеты из-за невыплаты пособий. Последний раз мамы пикетировали суперфинал чемпионата России по шахматам, который принимала Чита. Губернатор края Константин Ильковский — большой поклонник этой игры.

Если еще в прошлом году «главный якутский энергетик» Ильковский (он больше 9 лет возглавлял «Якутскэнерго») находился где-то в середине рейтинга губернаторов*, то по августовским опросам оказался на почетном втором месте с конца. В том числе из-за планов по передаче земли китайскому «Синбану».

— В Забайкальском крае не хватает только какой-то искорки и в любую минуту может начаться социальный взрыв, — констатирует первый секретарь краевого комитета КПРФ Юрий Гайдук. Забайкальские коммунисты (главная оппозиционная сила в крае) собрали больше 15 тысяч подписей под письмом Путину с требованием отправить губернатора в отставку.

Денег нет не только на сельское хозяйство (ему необходимы крупные дешевые и долгие кредиты), а на все вообще. Где их взять — главная головная боль краевого правительства.

Как Они пришли

— Наша глава категорично сказала: только публичные слушания, только с разрешения народа. А позиция народа можно понять, какая, — рассказывает о ситуации с «Синбаном» землеустроитель Мирсановского сельского поселения Валентина Сакова.

— Какая?

— Не желают, чтобы на нашей земле работали китайцы.

— А сами работать хотят?

— Даже у тех, что хотят, возможностей очень мало.

Весной этого года представители компании «Синбан» приехали в село Мирсаново Шилкинского района Забайкальского края за несколько недель до подписания протокола — на разведку.

— Разговор с китайцами был в моем кабинете, — вспоминает глава сельского поселения Светлана Абрамова. — Переводчица докладает. Я ее слушаю и молча из сейфа достаю бизнес-план. Я-то суть сразу уловила: то, чего они хотят, — это один в один мой бизнес-план практически. Переводчица на него взглянула, полистала и спрашивает: вы нам его дадите? Я говорю: пожалуйста, дам… Но так и не дала.

Светлана Абрамова на своем посту уже больше 19 лет. Отлично знает проблемы села и уже давно ищет инвестора. Несколько лет назад Абрамова была в Москве на курсах и привезла оттуда в родное село программу по комплексному развитию сельских территорий: создание полного цикла производства и сбыта — от поля до прилавка, ядро — крупные предприятия, которые должны «помогать» более мелким сельхозпроизводителям. Один из местных институтов разработал бизнес-план. Но государственных денег на реализацию Абрамова получить так и не смогла: «Услышав, что программа миллиардная, все только глаза выпучили и приняли ее… никак». Никаких отечественных инвесторов тоже, конечно, не появилось.

На начало года в Мирсанове было почти два десятка крестьянско-фермерских хозяйств. Осталось на сегодня — по пальцам руки пересчитать. Остальные «налоги заплатили и закрылись». Новым — взяться неоткуда: начинающие фермеры не могут получить ни гранты, ни кредиты.

— По поводу отсрочек Россельхозбанк говорит так: мы не благотворители. Дают под 23% — это как вообще? Кабальные условия. Не для села он, этот банк. А чтобы начинающему фермеру получить грант в миллион, ему нужно иметь минимум 200 га земли в собственности, не менее 100 голов крупного рогатого скота, еще что-то… Вот такое хозяйство должно быть. Тогда он будет считаться начинающим. Как чисто русский человек я бы так сказала — увеличили бы дотации на сельхозпроизводство, нам бы, может быть, и не нужны были китайцы.

Но работать с «Синбаном» Абрамова готова только на определенных условиях — в Протокол о намерениях, который был подписан 8 июня, они не попали.

— Я против вообще аренды. Я за то, чтобы создать совместное производство, и наша бы сторона вошла в это предприятие с землей. А у них пусть деньги будут. Не хочу им землю отдавать. Сомнения на этот счет есть. Читала отзывы — ни одного положительного не нашла. Изгадят землю химией.

Еще условие — чтобы это предприятие было зарегистрировано именно в Мирсанове.

— Мне нужно иметь доход. Мне нужно, чтобы приоритет рабочей силы был наш. Мне нужно, чтобы край выдавал квоту на привлечение иностранной рабочей силы, согласно моим пожеланиям как хозяйки земли. И распределение доходов продукции в интересах моего поселения, чтобы мы тоже могли ее реализовывать. И удобрения — только российские. А вдруг у наших нет лакмусовой бумажки, чтобы их химикаты выявлять? Меня эта мысль как-то ночью посетила. И тогда что? Тогда земля помрет.

Протокол о намерениях предполагает, что 75% рабочих мест на создаваемых предприятиях отдадут россиянам. Спрашиваю, пойдут ли местные, мирсановские, работать. И сразу понимаю — попадаю в точку.

— У нас в деревне такой ажиотаж поднялся, когда о китайцах узнали. Собрала актив, говорю: поднимите руки, кто пойдет сегодня работать на поле? Молчание. Людей биржа труда разучила работать. Я своих всех разложила. У меня до 30% на бирже стоят, среди них, может быть, процентов пять людей, которые действительно пострадали, кого сократили. И еще: механизаторы, у них средний возраст — около 60 лет.

«Моя земля», «мое», «хозяйка» — встречается в речи Абрамовой очень часто. И тоже не случайно. Сегодня Мирсаново — чуть ли не единственное поселение, у которого есть оформленная в собственность земля. Абрамова начала этим заниматься еще 10 лет назад, сейчас в собственности 400 га земель промышленности (их арендует золотой рудник «Апрелково» — и это основная статья доходов мирсановского бюджета) и около 10 тысяч га сельскохозяйственной земли. Глава говорит, что 5–6 тысяч могла бы предоставить Китаю. В теории.

— Я сразу сказала — вопрос с арендой будут решать общественные слушания. Как народ решит — я обязана ему подчиниться. Я на себя такую ответственность не возьму.

— Вы понимаете, что в этой ситуации у вас и ваших жителей фактически есть право вето на работу «Синбана» в районе?

— Да, примерно так.

— Уверены, что сможете защитить результаты слушаний, если они будут отрицательными, от подтасовок?

— Во всяком случае, приложу все усилия.

Как стать фермером? Никак

Северные районы Забайкалья приравнены по условиям жизни к районам Крайнего Севера. Даже в границах столицы края — Чите — есть острова вечной мерзлоты. Шилка с Читой — примерно на одной широте. Но по забайкальским меркам Шилкинский район — один из самых благоприятных для земледелия.

— Кто сказал, что у нас зона рискованного земледелия? У нас зона невозможного земледелия! — полушутя-полусерьезно объясняет шилкинский фермер Николай Никитин. Он — самый крупный арендатор сельскохозяйственных земель в Мирсановском поселении (две тысячи гектаров), а еще у него есть зерноток, мельница и пекарня.

В кабинете хлебопекарни Никитин сразу включает плазму — на экран выводится картинка с камер наблюдения, которые установлены в цехе и в маленьком магазинчике.

— Как камеру поставил — выпечка хлеба увеличилась сразу же. Русский народ, он такой — хоть копейку да утащит.

Никитин — редкий пример внезапного аграрного успеха. Приехал в Читинскую область в начале 90-х (откуда — упорно не говорит), устроился на железную дорогу, доработался до начальника вагонного депо. Параллельно занимался строительным бизнесом и отстроил, кажется, половину существующих сегодня коммерческих площадей в райцентре Шилка. А потом один из знакомых расплатился с ним… зерном.

— Взял. Что с ним делать — продать? Никто не берет — год урожайный, цена была 4 рубля. А мука стоила 9 рублей. Посчитал-посчитал, поехал на Алтай, купил мельницу, купил пекарню, здание построил, поставил оборудование, обошлось мне это миллионов в 15. Первый год работали выгодно: цена хлеба была 15 рублей, я ставил 10 — все берут. На следующий год зерно стоит 9 рублей, а мука-то тоже 9–10, значит, молоть невыгодно. Тогда и понял, что надо сеять. И взял в аренду две тысячи гектаров в Мирсанове.

Сейчас в его магазинчике при пекарне хлеб стоит 13 рублей (в других деревнях «чужой» хлеб продают по 26). Никитин говорит, что себестоимость буханки у него — около 10 рублей, а значит, «на хлебе можно делать хорошие деньги».

К китайцам фермер относится без скепсиса и пренебрежения (у него несколько китайцев-разнорабочих): пьют не меньше русских, но работают при этом за двоих. А на случай чего — кивает на шкаф, и я замечаю на самой верхней полке бейсбольную биту — есть инструмент воспитательный. Никитин говорит: потом сами, как проспятся, приходят и спасибо говорят.

Но все разговоры вокруг пресловутого Протокола о намерениях он называет «шумихой ни о чем». Сомнения в реализуемости грандиозных российско-китайских планов — абсолютно прагматические.

— Нормальный инвестор сюда не зайдет, потому что, кроме Мирсанова, ни в одной деревне земля не оформлена, она ничья. Они говорят: мы хотим зерновые, молоть муку и выращивать свиней. Я не поленился, поехал в Китай, спрашиваю: какая оптовая цена свинины? Оказалось, 120–140 рублей. Это ощутимо дешевле, чем у нас. А ее еще через границу везти. Отсюда во мне зародилось сомнение.

Представители «Синбана» приезжали и к нему.

— Инвесторы обычно интересуются урожайностью, полями, бизнес-планом, как и что, сколько чего… А здесь совершенно другая ситуация. Ты нам рассчитай на 10 тысяч гектар земли. Я говорю: какие условия? Они говорят: могут быть даже такие — мы даем деньги, а вы нам продукцию отдаете. Замечательные условия. Мы под своим брендом с добавленной стоимостью будем отправлять в Китай как экологически чистое… В итоге говорят: давай заключим договор о намерениях на 100 тысяч га земли — такой договор же ни о чем не говорит. Ну, если у меня их в наличии нет, как же я могу заключить договор, я ж не идиот… А потом — давай переводчика крутить. Стало ясно, что вроде они хотят акции разместить на гонконгской бирже, а чтобы разместить, нужно что-то серьезное иметь, — они шорох и подняли: договор о намерениях на такие-то года…

Под конец разговора пробуем рассчитать, сколько средств нужно для фермерского стартапа. Историю с зерновыми отметаем сразу же — только один комбайн потянет на 4,5 млн рублей.

— Давай с коровами попробуем. Тебе нужно 20–30 голов, чтобы 10 ты мог спокойно сдать. Допустим, сдавать будешь по самой лучшей цене — по 35 тысяч. Итого получишь 350 тысяч. А теперь посчитаем, сколько придется в это вложить. Грубо, надо будет 150 тонн сена, для этого трактор — 1 миллион, пресс — 600 тысяч, косилки, грабли — ну, еще 400, плюс телега и т.д. и т.п. На круг, думаю, 4,5–5 млн выйдет. Представим, что тебе даже кредит дадут. А отдавать ты его как будешь с 350 тысяч дохода?

И приходим к выводу, что это почти невозможно.

То есть получается так: свои землю не поднимут, а с китайцами — вроде как «липа»: им нужны не сельхозугодья с продукцией, а подписанные бумаги — для чего-то другого, к Забайкальскому краю не имеющему отношения.

Официальное

«Мы находимся в мягком подбрюшнике Китая…» — заявил как-то министр внешнеэкономического сотрудничества, бывший министр экономического развития Забайкальского края Баир Галсанов, пытаясь убедить журналистов в том, что от западных санкций регион не только не пострадал, а может еще и выиграть. «Раньше мы считали, что живем в ..., а теперь стало лучше — мы живем в подбрюшнике!» — прокомментировал на сайте местной газеты один из читателей.

Говорить с краевыми чиновниками о сотрудничестве с китайским «Синбаном» сложно. Они, очевидно, не были готовы к подобному общественному резонансу. И запредельного объема критики — тоже, наверное, не ожидали. Теперь боятся, что «информационный напор» может спугнуть крупного «перспективного инвестора».

— Мы сегодня заинтересованы в том, чтобы край развивался, чтобы были рабочие места, чтобы было наполнение краевого и муниципальных бюджетов, чтобы развивалась инфраструктура, — объясняет зампред краевого правительства Геннадий Чупин. — Наше обращение о поиске инвестора было адресовано не только китайцам. В первую очередь оно было адресовано отечественным инвесторам, во вторую — любой другой стране, которая бы на этих условиях была готова сотрудничать с нами.

Нехотя министры краевого правительства признают: крупных вложений, кроме как из Китая, им ждать просто неоткуда. Так, за последние четыре года в краевое сельское хозяйство удалось привлечь всего 780 млн рублей (в этой сумме учтены и федеральные деньги). А нужны — миллиарды.

— Через 5–7 лет половины людей, которые сегодня работают в колхозах, на фермах и в кооперативах, просто не будет в живых — старики одни. Кто будет дальше работать? — признается Баир Галсанов. — Нам дано, я так полагаю, лет 10 максимум, в течение которых мы должны апробировать механизм подключения массовых инвестиций в создание мощных предприятий агропромышленного комплекса. Упустим — и всё.

Но при всем этом, как ни странно, никакой конкретики по сотрудничеству с тем же «Синбаном» нет до сих пор. Отбиваясь от нападок разъяренной общественности и даже прокуратуры (депутаты от КПРФ обратились туда с просьбой проверить Протокол о намерениях, и надзорный орган усмотрел в документе нарушение закона о конкуренции), чиновники во главе с губернатором Ильковским так часто говорили о том, что протокол «не создает правовых последствий», что стало очевидно — действительно, не создает.

Из каких конкретно участков сложатся те самые 115 тысяч гектаров, министры не знают. Только на межевание и постановку на кадастровый учет потребуется, по оценкам министра сельского хозяйства, не менее 170 млн рублей, а их нет. Кому принадлежат земельные паи бывших колхозных земель — тоже часто неизвестно, суды могут занять несколько лет.

Варианта, что люди на общественных слушаниях проголосуют против аренды, высокопоставленные чиновники, скажем так, не рассматривают. Точнее, говорят, что будут убеждать.

Галсанов рассказывает, что край уже начал готовить конкурсную документацию по аренде земель (не сельскохозяйственных) в Могойтуйском районе, и если «Синбан» выиграет тендер, то начнет строить там крупный логистический центр «по заготовкам сельхозпродукции, переработке, поставкам на внутренний и внешний рынок».

— Плюс мы разрабатываем условия для проведения общественных слушаний для запуска хотя бы одного-двух пилотных проектов на ограниченных участках земли, где межевание уже проведено, — признается министр.

Правда, назвать, где будут проходить «пилотники», отказывается, ссылаясь на… «коммерческую тайну».

О предыдущем опыте сотрудничества с «Синбаном» — в лесной промышленности — забайкальские чиновники не готовы говорить вовсе.

— Давайте не будем этот опыт и практику, особенно негативную, распространять на то, что будет. Мы собираемся те ошибки учесть.

— А какие ошибки там есть?

— Не знаю.

— А что же вы тогда будете учитывать?

— Ну… предыдущий опыт. Опыт других регионов.

«Негативная практика» — это приоритетный инвестиционный проект по строительству Амазарского целлюлозно-промышленного комплекса в Могочинском районе Забайкальского края, главным инвестором которого также выступила компания «Синбан». Решение о строительстве ЦПК было принято еще в 2003 году, но за 12 лет комбинат, который должен был дать около 1000 новых рабочих мест и миллиардные налоговые отчисления, так и не был построен.

Лес

В начале июля умерла Екатерина Викторовна Кадомцева — последняя жительница маленького казачьего села Покровка на берегу Амура на востоке Забайкальского края. Ей было 88. Вместе с ней умерла и старая Покровка. В селе остались только пограничники, которые охраняют закрытый пропускной пункт на границе с Китаем.

Граница проходит точно по Амуру. На российском берегу — останки Покровки, на китайском — непролазный лес. В 80-х годах у китайцев бушевали страшные пожары, после чего было создано несколько заказников, и сейчас коммерческие рубки там полностью запрещены.

До Покровки нет дороги — летом даже на уазике не всегда можно проехать. Другое дело, говорят местные, — на лесовозе, зимой, в тридцатиградусные морозы: тогда и на деляны (участок леса, отданный под вырубку) можно, и на Покровку, да хоть по льду через Амур в Китай. В середине 2000-х через зимний погранпереход Покровка–Логухэ в Китай уходило по 60 машин кругляка в день, пока в 2008 году его не закрыли.

Пропускной пункт Покровка–Логухэ создавался исключительно для вывоза леса. Говорят, к его строительству в конце 90-х приложил руку — в прямом и переносном смысле — забайкальский миллионер Константин Нагель, которого называли «серым кардиналом» края. Нагель начал заниматься золотодобычей в Могочинском районе (именно здесь находится Покровка) еще до развала СССР. Потом освоил строительство и экспорт древесины в Китай. Он же привел в лесную отрасль китайский капитал.

В середине 2000-х компании «Хуачен», Gilwood, «Связь Гуомэй», «Чженьжун старт», «Лунсин» приобрели доли в компаниях, к которым имела отношение семья Нагелей. Более того, до середины 2008 года Нагели (через участие ООО «Мир», на 100% принадлежащему «семье», в ООО «ЖСК Северо-Восточная Азия») имели небольшую долю в ООО ЦПК «Полярная» — «головном» предприятии будущего приоритетного федерального инвест-проекта по строительству Амазарского целлюлозно-промышленного комплекса.

В 2000 году правительства России и КНР подписали соглашение о совместном освоении лесных ресурсов, в 2003-м администрация Читинской области и правительство провинции Хэйлунцзян приняли решение о строительстве Амазарского ЦПК. Декларируемые цели: «вовлечение в хозяйственный оборот неиспользованных лесных ресурсов низкотоварного качества северо-восточных районов Забайкальского края, выпуск продукции глубокой переработки древесины и создание новых рабочих мест» (350 — на время строительства и больше 1000 — в период эксплуатации). Предполагаемый объем инвестиций — более 28 млрд рублей.

Вроде бы как раз то, что нужно: инвестиции, крупное перерабатывающее производство, рабочие места.

Но многие забайкальские экологи, журналисты и жители Могочинского района уверены: весь проект с ЦПК был затеян только по одной причине — из-за леса. ЦПК — гарантия аренды огромных лесных площадей на длительный срок, а после того как проект включили в список приоритетных — еще и льготной цены на лесозаготовку, в три раза ниже рыночной.

До закрытия Покровки–Логухэ лесовозы с кругляком, заготовленным на участках, которые предназначались для обеспечения сырьем ЦПК, десятками в день уходили по льду Амура в Китай.

— Когда переход закрыли, в Амазаре заработали лесопилки, — говорит муниципальный депутат Александр Башуров, — и пиломатериалы поехали по железной дороге в сторону другого перехода — Забайкальск.

Но обрабатывать все вырубленное не успевали, лес стал скапливаться на складах ЦПК «Полярная» на окраине поселка. Несколько лет лежал под открытым небом, пока, наконец, просто не сгнил.

Сейчас в аренде у фирм, которыми владеют китайские компании и физические лица, находится чуть меньше 2 млн гектаров по всему Забайкальскому краю — это в 17 раз больше площади сельскохозяйственных земель, из-за которых разразился скандал этого года. Еще 2 млн гектаров леса готовится к передаче. Площадь лесов, которые в итоге окажутся у китайских лесозаготовителей, — полтора Крыма.

А строительство самого комбината перешло в активную фазу только пару лет назад.

Амазар

В Амазаре живут 2 тысячи 300 человек. Своей больницы нет, до райцентра — полтора часа по железной дороге. Электрички из Могочи в Амазар пытались отменить дважды. Первый раз — в самом начале года, но не вышло — люди пообещали выйти и перекрыть Транссиб. Второй раз — с 10 августа — успешно.

Бюджет Амазара — 11 млн рублей (столько же, сколько у Мирсанова с его замечательной бессменной главой, где живет в 2,5 раза меньше людей). Сейчас поселковые власти активно занимаются оформлением в собственность поселения бывших земель обороны (в Забайкалье было много военных частей, но большинство из них давно расформировали), чтобы передать их в аренду ЦПК. За это Амазар будет получать 4–5 млн рублей в год. На эти деньги поселок, например, сможет отремонтировать два жилых дома — 1906 и 1911 года постройки, которые много лет содержала железная дорога, но недавно передала поселковой администрации. В рамках соцпартнерства ЦПК «Полярная» должен построить в Амазаре и несколько двухэтажных домов (часть — для своих сотрудников, часть — для амазарцев), больницу, школу, банно-прачечный комбинат, магазины.

— Но когда все это будет? — задает риторический вопрос исполняющий обязанности главы поселка Сергей Максимович. — Сам комбинат должен был заработать еще в 2008 году, но до сих пор не построен.

Но сказать, что «Синбан» совсем ничего не делает для поселка, глава не может.

— Начали вот детский садик строить. Дороги латают. Если мне что-то надо — никогда не отказывают. У нас техники с развалом Союза совсем не стало, на западе еще туда-сюда, а до нас у Москвы руки не доходят… Даже за трактором к ним обращаемся. И всегда дают, бесплатно.

Во дворе поселковой администрации лежат остатки обелиска памяти погибших в Великой Отечественной — щербатая бетонная плита с отколотой красной звездой. Недалеко от железнодорожной станции недавно появился новый памятник. Бетономешалку для заливки выделяли китайцы. Плитку уложили тоже с их помощью.

Но, как и большинство жителей Амазара, глава поселка не рад китайцам на забайкальской земле.

— Я чиновник. Может, у меня мнение было бы и за китайцев, но я должен поддерживать свой народ, народ меня выбирает… Я с самого начала был против вот этого вот строительства, потому что народ против.

Первый раз их обманули еще в конце 90-х, во время первых общественных слушаний. Тогда жители проголосовали против комбината почти единогласно. А по телевизору показали картинку с поднятыми руками и сказали — что «за».

Людей волнуют экологические проблемы: ведь Байкальский ЦБК, хотя там оборудование было и «германское», и «финляндское», закрыли. Разве Амазарский ЦПК будет качественно лучше? Наконец, всех возмущает, что на строительстве ЦПК россиян работает значительно меньше, чем китайцев.

— Наши работяги получают меньше, чем ихние, — говорит глава Амазара. И подводит итог: — По мне, так чтоб чем дольше он не действовал, этот комбинат, тем лучше.

ЦПК

— Чита нормально, Москва нормально, только местное население не может понять, что в России нужна промышленность, — улыбается Софья, помощник руководителя ЦПК «Полярная». — После Советского Союза какой-нибудь большой завод строили? Только ломали, да? А население не понимает, это же нужно объяснять…

На Софье оранжевая строительная каска и яркое платье в крупных цветах. Отец китаец, мама — русская. В ЦПК она работает с 2012 года. В Китае остался 14-летний сын. «Красавец, не курит и не пьет. Метр 83, ножки 45-го размера, — показывает Софья фотографию в телефоне. — Раз в три месяца только туда езжу. Скучаю, грущу, но что делать, работать надо».

Показывает нам будущую плотину и очень просит обратить внимание на рыбовод, который необходим для того, чтобы рыба могла подняться вверх по течению на нерест: «Это все для экологии, чтобы и промышленность была, и экология». Она уверяет, что единственная причина, почему ЦПК до сих пор не построен, — российская бюрократия и медленная работа проектного института. Лес начали рубить задолго до начала строительства? Так это… на опалубку. Но из-за того, что не могли начать стройку, древесина пропала.

Не отрицает, что уже несколько лет комбинат (вместе с краевыми властями) борется за открытие пограничного перехода Покровка–Логухэ. Пока, по версии комбината, — для завоза негабаритного оборудования. Потом, говорит Софья, через переход опять пойдет дерево.

— Когда целлюлозный завод будет, коммерческий лес пойдет на брус, доски пойдут, а горбыли, кора, верхушки — это все уже в целлюлозу, в варочный котел.

Вершки и корешки

Побывав в Могочинском районе, понимаю, почему вице-губернатор назвал проект неудачным. Он почти ничего не приносит в краевой бюджет. Аренда за лес уходит в федеральный бюджет. Могочинский район получает только часть подоходного налога от зарплат тех, кто работает на строительстве ЦПК, а средний оклад у рядовых сотрудников — 19–25 тысяч рублей. Все в районе уверены, что китайским рабочим доплачивают часть зарплаты на родине. Да и соотношение по российской и иностранной рабочей силе — 50 на 50 — не соблюдается. Так, в ЦПК «Полярная» работают 80 русских и 180 китайцев, в компании «Восток» — 36 русских и 277 китайцев. Комбинат за 12 лет так и не был достроен, а значит, не дал необходимые рабочие места и не начал платить налоги. Перспективы — туманны.

Шилкинский фермер Николай Никитин, который когда-то тоже занимался древесиной, полагает, что строительство комбината никогда не было целью для китайского бизнеса, который пришел в Могочинский район на самом деле за лесом — тем самым кругляком, для экспорта которого требуется вновь открыть пограничный переход.

— Я лес готовил сам. У нас получалась себестоимость — 700 рублей за куб. Стоимость кубометра доски у них получится не больше 2 тысяч, плюс перевозка… При нынешней стоимости пиломатериала в 6 тысяч рублей они выходят на 100% рентабельность, как ни крути. При такой рентабельности можно хоть два ЦПК построить, и все равно в плюсе останешься.

В принципе, в Могочинском районе это тоже понимают.

— Жители района, и я в том числе, все хотят иметь хорошую высокооплачиваемую работу и в то же время — чтобы лес не рубился, золото не мылось, нефть не качалась, ничего не портилось, — рассуждает начальник Могочинского отдела гослесслужбы Забайкальского края Сергей Сотников. — Но нужно понимать, чтобы получать зарплату, нужно, чтобы лес рубился, нефть качалась, а золото мылось.

Состояние бюджета края довольно плачевное, Могочинского района в том числе. Не будет этого предприятия — вообще ничего не будет тогда. Тема ЦПК начала официально муссироваться в 2003-м. Я тоже в это дело поверил. Прошло практически 15 лет. Я начал превращаться в пенсионера, а что касается ЦПК, то воз и ныне там…

По словам лесника, Забайкалье в плане леса всегда было экспортоориентированное. В советское время кругляк и пиломатериалы уходили в Японию и Центральную Азию, в 90-е начался Китай, и сейчас он является потребителем 99% забайкальской древесины.

— На момент прихода китайцев леса были не востребованы. Леспромхозы умерли. ИПешники — тоже, не смогли потянуть аренду. Так что у нас в 2015 году население на отопление дров пока больше заготовило, чем все арендаторы.

Лесник уверен, что китайский рынок перенасытился древесиной в 2000-е, и сейчас уже предлагает такую цену, что просто позор.

Но вряд ли эта цена ниже себестоимости леса, заготовленного (для опалубки?) в рамках «приоритетного инвестиционного проекта», от мечты о котором, впрочем, не откажешься, потому что все равно больше вообще ничего нет. Ну, хоть дорогу отремонтировали, памятник поставили, детский сад обещают и — когда-нибудь — рабочие места…

Такое впечатление, что и Протокол о намерениях об аренде сельхозземель, которые даже еще не подсчитаны и непонятно кому принадлежат, подписывался по той же причине — от безнадеги: да, может, и не получится в итоге, но китайцы, которым все это нужно для чего-то другого, хоть больницу какую построят. Больше это сделать некому и не на что.

— Мне недавно звонят с Акши, Акшинский раойн, он у нас в 300 км от Читы, — вспоминает коммунист из Читы Юрий Гайдук. — Бабушка задает вопрос: я работаю прачкой в детском садике, моя невестка работает поваром в этом же детском садике. Нам уже полгода не платят заработную плату. Скажите, пожалуйста, как можно собрать четверых внуков в школу, если мы все лето прожили на пескарях и ревене?