В последние годы на передовую пускают неохотно, а этим летом гайки закрутили окончательно: былые заслуги или статус не принимались, всегда рядом сопровождение, лихие пробежки под огнем ушли в прошлое. Боец, попавший в кадр, должен быть одет в уставной «донецкий пиксель» - без уставной формы никаких интервью. Противник же не стесняется. Демонстрирует изнанку фронтовой жизни, отдающую цыганским табором и махновщиной. И армии мятежных республик в этой информационной войне пошли от противного: «Нас мало, но мы стойкие оловянные солдатики, а не боевики в шлепках и шортах с автоматами», «Чем меньше картинки, тем выше безопасность». Разрешения на этот визит на передовую я ждал полторы недели.
Тридцать минут езды от центра Донецка, и мы паркуем джип в каком-то ангаре. Вся его крыша в дырах от минометных выстрелов. Снег уже забелил позиции, но земля еще теплая и быстро превращается в какую-то фантастическую грязь. Все ждут настоящих холодов. Из темноты ангара вдруг появляется офицер с позывным «Привоз», зычно здоровается: «Здоровеньки булы, громадяне!» Сопровождающий от корпуса замечает: - У меня аж шерсть на загривке встала дыбом! - Это потому что ты молод, Пашка! - смеется офицер. Паша молод, «Привоз» - уже нет, воюет с мая 2014 года. Выходим на свежий воздух, осматриваемся. Справа еле слышно бухает. - Прилет. Чужой, - констатирует «Привоз». Нет-нет, он да и посмотрит в небо... Как образно объяснили мне бойцы, звук беспилотника похож на воду, которую медленно льют из ведра на лист железа. И в этом знании много печали - противник наловчился класть с воздуха гранаты и мины точно в траншеи и стрелковые ячейки. Фронт стоит здесь очень давно, но война изменилась...
ЖДАТЬ И ДОГОНЯТЬ
Один из офицеров приносит пакет. В нем два квадрокоптера. Военный пресссекретарь Эдуард Басурин называет их «игрушками», но тут же поправляется:
- Применение украинских беспилотников на фронте увеличилось в разы. Так называемых ударных. Вот они у меня в руках. На них логотип украинского подразделения «Медведи». Камера, устройство для сброса гранаты, напечатанное на 3D-принтере. Спрашиваю: как их добыли? По словам Басурина, один аппарат посадили спецы радиоэлектронной борьбы, отключив его от связи с оператором, другой - сбили. Смертоносные игрушки одинаковые, и Басурину, который озвучивает мнение военного командования, это тоже страшно не нравится: - Мы анализировали эти трофеи и поняли, что закупаются такие устройства массово, они все одного типа. У «Айдара» на юге сбили точно такой же. Конечно, бойцов это выматывает. Раньше нужно было смотреть вперед, а теперь и в небо. И против гражданских их стали применять чаще. Под Горловкой несколько случаев было: рабочая бригада закончила свои дела, садилась в машину... трое раненых, один убит. Мальчишку там же с беспилотника убили. - Зачем? - От бессилия, думаю. Способ вести боевые действия, ничего не нарушая. И гражданских им нужно заставить возмущаться, требовать мира любой ценой. Психологическая война, но с реальными жертвами. Объективно - все устали. Непонятно, когда это закончится. Самое тяжелое в жизни - ждать и догонять... Мы греемся в бункере у ревущей печки. Говорим уже без камер и диктофонов. И это невеселый разговор. Один из окопных офицеров замечает: - Будем честны, инициатива у противника. Где захочет - там и будет наступать. И, скорее всего, фронт прорвет... может, и нет. Может, возьмет город... В разговор вмешивается «Привоз»: - Да зачем ему весь Донецк? Через поселок Спартак войдет в Киевский район, займет его. Жителей там немного, название... подходящее, и начнут нам политики выкручивать руки. - Ждете наступления? «Привоз» вздыхает: - Ждем рождественского перемирия. Офицеры из штаба корпуса, включив официальный тон, тут же замечают, что «подобных предложений от украинской стороны пока не поступало». Но по глазам окопников вижу, что они чтото знают, на уровне предчувствий, о чем не доложить в штаб: за серой лесопосадкой, уже совсем заметенной снегом, скорее всего, думают о том же самом, о неделе без войны.
«ВАС ТАМ ПРИСТРЕЛЯТ»
После фронта сажусь в свою машину и еду в многострадальный поселок Спартак, известный, наверное, уже всему миру. На улице, приплясывая на сыром морозце, меня уже битый час ждет местная общественница Валентина Плешкова. Но никак не могу нащупать дорогу. Навигатор сходит с ума: ему невдомек, что можно ездить через железнодорожные пути без переездов, а показанная на карте шикарная трасса на самом деле заминирована с двух концов и простреливается вдоль и поперек. Дорога вдоль промзоны мне не нравится своей безлюдностью и отсутствием следов колес, и я вспоминаю тех, кто за эти 7 лет войны вошел в пантеон «жертв навигаторов», заехав «не туда». Навстречу мне едва ползет по снегу старенькая иномарка. Ополченец в гражданке едет в субботнюю увольнительную, и у нас случается полевая смехопанорама:
- Скажите, а я по этой дороге в Спартак приеду? - Приедете, но вас там пристрелят. - Спасибо, я что-то подобное и предполагал. Ополченец машет рукой, мол, «разворачивайся, езжай за мной», и действительно, через пару километров я вкатываюсь в Спартак. Прогуливаемся с Валентиной Николаевной по улицам, на которых нет домов без попаданий. Жителей, впрочем, тоже нет, хотя я встречаю десяток надписей на заборах «Здесь живут люди». - Ярмарка сегодня в Донецке, - объясняет мне Валентина Плешкова. - Пришел автобус от администрации, и все уехали скупаться. Нас тут 70 человек еще осталось. Летом больше - за двести! И тут Валентина Николаевна сообщает мне плохо укладывающееся в голове: - У людей же тут сады, огороды. Вот у меня 34 курицы. Впрочем, почему люди копаются в огородах на передовой, понять несложно. У моей собеседницы пенсия 6300 рублей, как у неработавшей. Собственник предприятия в Одессе, но за подтверждением стажа Валентина на Украину не поехала из принципа. Гуманитарки из России не было давно, ее привозит Красный Крест. Он же помогает стройматериалами, залатать жилые дома. Спрашиваю, увы, дежурное: - Часто ли обстреливают? И Валентина Плешкова меня удивляет: - Вот тьфу три раза, с полгода к нам стало ОБСЕ ездить, вот чуть ли не каждый день. Беспилотники запускают, мониторят, и перестали по нам стрелять. В конце крайней улицы Спартака - линия фронта, белеют блокпосты, ставшие сугробами. Валентина Николаевна прибавляет шаг и резко сворачивает с простреливаемой дороги. Спрашиваю у нее на прощание: - Что будет дальше? - Мир будет, - твердо говорит мне собеседница. - Потому что, после того что тут творилось семь лет, ничего другого быть уже не может.