«Пять лет назад в России интернетом пользовались 46% населения, сейчас — около 75%»
— Отвечает ли действующее российское законодательство тем изменениям, которые происходят в сфере ИТ и связи? Со стороны участников рынка нередко можно услышать, что регулирование не успевает за развитием технологий. — В России действует одно из самых современных законодательств в области регулирования связи. За последние пять лет нам удалось внедрить множество новых принципов регулирования. Радиочастоты теперь распределяются по прозрачному рыночному принципу — через аукцион, [это позволило] привлечь в бюджет почти 15 млрд руб. Внедрили принцип технологической нейтральности — за счет этого Россия совершила быстрый рывок в развитии технологии 4G, высокоскоростного мобильного интернета. Несмотря на масштабы нашей страны, мы занимаем второе место в мире (лидер — Гонконг. — РБК) по самым низким ценам на мобильный интернет и сотовую связь. Таких примеров много. — Но, например, Медиакоммуникационный союз, объединяющий крупнейших операторов связи и медиахолдинги, недавно инициировал разработку инфокоммуникационного кодекса, который должен заменить все существующее законодательство отрасли. Как вы относитесь к этой идее? — Хорошо, когда индустрия сама вносит предложения о том или ином регулировании. Идея инфокоммуникационного кодекса обсуждалась много раз и пять лет назад, и ранее. Главное, чтобы написание кодекса не стало самоцелью. Нужно понять, как от этого изменится жизнь в стране, какую пользу он принесет гражданам, бизнесу, экономике. Если такие составляющие в этом кодексе есть, он имеет смысл. Давайте дождемся предложений.
То, что мы видим большое количество разных норм, законодательных инициатив, связано с простым фактором — пять лет назад в России интернетом пользовались 46% населения, сейчас — около 75%. Десятки миллионов граждан России все время находятся в онлайн-режиме, выходят в интернет со смартфонов, планшетов и уже не представляют свою жизнь без этого. Меняются целые отрасли. При этом цифровизация, интернетизация, свобода передачи информации не означает вседозволенности. Инициативы законодателей направлены на то, чтобы вопросы безопасности, соблюдения прав и свобод граждан были перенесены в том числе и в цифровую среду. — Но некоторые инициативы в сфере регулирования обходятся участникам рынка достаточно дорого. Например, так называемый закон Яровой (обязывает операторов связи и интернеткомпании с июля 2018 года хранить аудиозаписи разговоров и переписку пользователей) потребует от них серьезных затрат, и многие считают этот закон угрозой для всей телеком-отрасли. Вы с этой точкой зрения согласны? — Мы находимся в открытом диалоге с операторами связи. Да, соблюдение антитеррористических поправок в законодательство потребует дополнительных инвестиций. Для крупнейших операторов речь идет о десятках миллиардов рублей. Весь мир и наша страна оказались в условиях сложной технологической гонки с международными террористическими организациями. Эти поправки — вынужденная мера, которую предложили законодатели, чтобы защитить наших граждан, таким образом мы исполняем закон. Он в любом случае вступит в силу в этом году. Все нормативные акты будут в той или иной конфигурации приняты. Операторы знают, что зафиксировано в этих нормативных актах. — При упоминании «закона Яровой», как правило, речь заходит о «большой четверке», но есть малый и средний бизнес, который говорит, что для него это смерть. — Нормативные акты проходили публичное обсуждение. Нельзя сказать, что кто-то остался в стороне. Капитальные затраты небольших операторов действительно могут быть более чувствительны, но закон гибкий, он позволяет реализовать изменения несколькими способами, в том числе в сотрудничестве с более крупными операторами.
«Американские коллеги хотят обвинить других в том, что делают сами»
— Более полугода в США звучат обвинения в адрес «Лаборатории Касперского», что компания сотрудничает с ФСБ, из-за чего ее продукты не должны использовать американские госорганы: якобы они могут представлять угрозу. Недавно ряд международных ИТ-компаний обвинили в сотрудничестве с российскими ФСБ и Федеральной службой по техническому и экспортному контролю: тот факт, что информация об уязвимостях доступна российским спецслужбам, якобы может нести угрозу для госорганов США, закупающих аналогичные продукты. Могут ли быть основания у таких обвинений? — Это не объективная оценка реальности, а продолжающаяся внутриполитическая игра. Очень удобно все время показывать пальцем на мнимого внешнего врага, который куда-то вмешивается. Звучит много беспочвенных, даже глупых обвинений, например о сотрудничестве ИТ-компаний с теми или иными спецслужбами. Поверьте, антивирусное программное обеспечение проходит такие сложные экспертизы, что любые заклад-
ки и несанкционированное предоставление
информации были бы мгновенно выявлены.
Никто не стал бы рисковать своим бизнесом
ради этого. Давайте посмотрим на то, как
обрабатывается информация. В основе есть
компьютер, смартфон или планшет, на ко-
торый установлена операционная система
Google Android, Apple iOS, Microsoft Windows
или Windows Phone. Они все произведены
в США. Действия операционной системы
остаю тся в тени, мы не можем их просле-
дить. Из материалов так называемых разоб-
лачений, которые были опубликованы в по-
следние годы, мы увидели, что, оказывается,
все эти компании (Google, Apple и Microsoft)
плотно сотрудничают со спецслужбами, в
том числе американскими. Они предостав-
ляют незаконный доступ к информации
миллионов пользователей (в 2017 году сайт
WikiLeaks опубликовал данные ЦРУ США, в
которых говорилось о глобальной програм-
ме для взлома устройств на операционных
системах iOS, Android и Windows, чтобы пре-
вращать их в записывающие устройства. —
РБК). Незаконный, потому что это не преду-
смотрено никаким международным правом.
Мне кажется, что, когда появляются такие ни
на чем не основанные обвинения, американ-
ские коллеги хотят обвинить других в том,
что на самом деле делают сами.
Россия последовательно выступает за то,
чтобы вопросы безопасного интернета, за-
щиты персональных данных граждан были
урегулированы на основе международных
правовых актов. Мы подготовили конвен-
цию по безопасному интернету (первый ва-
риант Правил поведения государств в сфере
информбезопасности был подготовлен бо-
лее 15 лет назад). Многие страны выража-
ют солидарность и готовы ее поддерживать.
Против таких документов выступают только
так называемые западники.
— Есть ли со стороны правительства
установка на то, чтобы все программ-
ное обеспечение и «железо» для хране-
ния информации в России должны про-
изводить только российские компании?
Достаточно ли у них мощностей?
— Если речь о протекционизме и создании
рынка сбыта в контексте антитеррористи-
ческого пакета законов, — конечно, он есть.
Я уже упомянул, что каждый крупный опе-
ратор потратит несколько десятков милли-
ардов рублей на оборудование для хранения
информации, чтобы соответствовать требо-
ваниям «закона Яровой». Сегодня степень
локализации производства, может быть,
не такая большая. Мы не делаем целый ряд
компонентов. Глобальное распределение
рынка производства высокотехнологичных
изделий таково, что мы никогда не будем
делать 100% всех компонентов. Будем за-
ниматься нашими ключевые компетенция-
ми — вопросами безопасности.
Мы всегда были против каких бы то ни
было ограничений или санкций. Единствен-
ное, где действительно применяем протек-
ционизм, — это сфера государственных за-
купок. Мы считаем, что деньги российских
налогоплательщиков не должны идти на
приобретение зарубежных программных
решений. В 2016 году заработал Реестр оте-
чественного программного обеспечения,
сегодня в нем уже более 4 тыс. российских
программных продуктов. Мы не запреща-
ем государственному заказчику приобре-
сти в том числе зарубежный продукт, но он
должен объяснить эту необходимость. Бла-
годаря такой мягкой силе протекциониз-
ма спрос на российские разработки в сфере
программного обеспечения уже увеличился
на миллиарды рублей.
«Мы говорим «да» блокчейну»
— Какую позицию занимает Минком-
связь в вопросе разработки законода-
тельной базы для технологии блокчейн
в России? Например, Минфин, также
участвующий в проработке этой темы,
уже предложил запретить использова-
ние криптовалюты как основого «про-
дукта» блокчейна на территории России.
— Блокчейн часто путают с таким явлени-
ем, как криптовалюта. Когда произносишь
слово «валюта», сразу идет пересечение с
традиционным банковским законодатель-
ством. Но важно отделить блокчейн от это-
го. Наше министерство подготовило проект
постановления об аккредитации организа-
ций, которым разрешается выпуск так на-
зываемых цифровых токенов. Это некий
цифровой товар, который можно покупать и
продавать. Нужно определить набор крите-
риев и правил, в рамках которых это можно
делать за российские рубли, в российской
юрисдикции и т.д.
Во всех проектах в области цифровой эко-
номики очень важно не пытаться избыточ-
но ограничивать рамками законодательства
то, что только зарождается. Мы решили, что
нужно пойти по пути аккредитации и дать
некоторым профессиональным организа-
циям реализовать первые реальные проек-
ты. Иначе мы получим технологическое от-
ставание нашей страны. Поэтому мы гово-
рим «да» блокчейну, но на отечественных
технологиях криптографии. Криптовалю-
там, тем более как некоему средству плате-
жа, — «нет», легализации зарубежных проек-
тов, в частности биткоина и прочих, скорее
всего, тоже «нет». Отдельный блок вопро-
сов — это налогообложение в случае ка-
ких-то операций с этими товарами. Не хочу
забегать в зону ответственности Министер-
ства финансов, но какие-то определенные
шаги предстоит сделать.
— Вы довольны тем, что удалось сделать за
шесть лет на посту главы Минкомсвязи?
— Оценку должны дать граждане страны, пре-
зидент и правительство. С точки зрения всех
ключевых показателей считаю, что мы доби-
лись впечатляющих результатов. Про связь
я уже говорил. Главный наш результат — это
значительный рост числа пользователей ин-
тернета. Существенно увеличилось исполь-
зование мобильного интернета. Это очень
важно для перехода на цифровую экономи-
ку. Благодаря мощной инфраструктуре у нас
быстро развивается мобильный банкинг,
онлайн-сервисы такси. Впервые в масшта-
бах страны стали действительно заниматься
вопросами подключения к интернету малых
населенных пунктов. В 2012 году самым круп-
ным городом без наземной линии интернета
был Якутск, где проживают 300 тыс. человек.
Сегодня без интернета остается Анадырь —
столица Чукотского автономного округа, где
живут свыше 15 тыс. населения.
Удалось достаточно серьезно присту-
пить к реформе «Почты России». В январе
2018 года Джек Ма, руководитель Alibaba,
мирового лидера в сфере электронной ком-
мерции, выступая на одной из сессий Все-
мирного экономического форума в Даво-
се, вспомнил, как пять лет назад, когда они
стали отправлять по 80 тыс. посылок в Рос-
сию в день, «Почта России» перестала рабо-
тать, сломалась. Он использовал английский
термин — crashed. В наших международных
аэропортах лежали горы посылок. Логисти-
ческая система оказалась полностью не го-
това. За счет быстро проведенных реформ
сегодня все работает, несмотря на то, что ко-
личество посылок выросло почти в 15 раз.
Наша страна узнала, что такое электрон-
ные госуслуги. Ими пользуются более поло-
вины граждан. Президент поставил задачу
довести этот показатель до 70%, мы выпол-
ним ее в этом году.
Много сделано и с точки зрения инфор-
мационной безопасности. Мы регуляр-
но проводим учения по устойчивости рос-
сийского сегмента интернета (последние
подобные учения проводились в декабре
2017 года, проверялись сети мобильной свя-
зи, возможность перехвата звонков и подме-
ны текста СМС злоумышленниками). Но са-
мое главное с точки зрения глобальных, даже
политических решений — это государствен-
ная поддержка цифровой экономики.
— Что не удалось сделать?
— Хотелось бы, чтобы все процессы проис-
ходили с более высокой скоростью. Но в на-
шей работе есть и объективные бюджетные
ограничения. К примеру, отрасль информа-
ционных технологий не получает субсидии
из бюджета. Считаю это своей личной не-
доработкой. Мы продолжаем отстаивать
позицию, что необходимо поддерживать
разработку системного программного
обеспечения и других направлений, даже
создали фонд развития информационных
технологий. Правда, пока нам не удалось
систематизировать его финансирование.
С другой стороны, мы видим, что в рамках
программы «Цифровая экономика» приня-
ты серьезные решения.