За два года украинской кампании и мирового военно-политического кризиса случилась масса событий, определявших настроения по обе стороны линии конфликта. Утверждение, что все решится на поле боя, стало аксиомой, правда, изменилась оценка. Полтора года назад глава европейской дипломатии Жозеп Боррель говорил об этом с оптимизмом, сейчас – с тревогой. Рискнем предположить, что наступает очень важный момент не только в военном, но прежде всего в политическом смысле.
Мотивация специальной военной операции (СВО) на территории Украины с самого начала сочетала в себе два сюжета, разных по природе, но связанных друг с другом волею новейшей истории. Это, во-первых, принципы международной безопасности, как они сложились после окончания холодной войны, и, во-вторых, украинский вопрос как часть национальной самоидентификации. Основа такого двусоставного подхода заложена в статье Владимира Путина «Об историческом единстве русских и украинцев», опубликованной за полгода до начала боевых действий. Президент России увязал в ней проблему военно-политической безопасности страны с разрушением указанного единства. Опираясь на подробный экскурс в историю, глава государства утверждал, что попытки формирования отдельной украинской идентичности неизменно связаны со стремлением сторонних игроков ослабить Россию и создать на стратегически ключевом направлении форпост враждебных ей сил.
Конфликты крупных держав, имеющие глобальные последствия, часто возникают из-за конкретных спорных вопросов. В данном случае темы не просто переплетены, но и чрезвычайно насыщены эмоционально – для Украины и как минимум части Европы, но прежде всего для России. Поэтому с ними сложно обращаться, главное – затруднено выстраивание приоритетов, выполнение какой из задач предпочтительно? В идеале, конечно, обеих сразу, но достижимо ли это? Делать выбор или добиваться «пакетного решения» – такой вопрос может встать перед Москвой в близкой перспективе.
Тема «сужения» НАТО и выстраивания на этой основе иных отношений в области безопасности послужила прелюдией к началу операции ¬– соответствующие требования содержались в меморандуме МИД в декабре 2021 года. Насколько известно сегодня, об этом же шла речь на переговорах в Белоруссии и Турции весной 2022-го. Нейтральный статус Украины (то есть отказ альянса от продолжения экспансии) и ограничение ее военного потенциала, судя по всему, предполагались в качестве отправной точки для дальнейших, более широких соглашений. Об этом же Путин говорил и в недавнем интервью Такеру Карлсону: война могла быть закончена в Стамбуле, не помешай никто тогда сторонам договориться. Из этих слов в очередной раз следует, что изначальная цель формулировалась в категориях европейской ситуации в целом, а не территориальных приобретений.
Однако за два года положение изменилось, на передний план выдвинулся именно второй мотивационный компонент. В двух обращениях Владимира Путина в феврале 2022-го, непосредственно перед началом боевых действий, упор делался на историческую несправедливость и несообразность разделения одного народа на граждан двух разных государств, искусственность проведенных границ. Поскольку изначальный план кампании (резкое и стремительное изменение военно-стратегического статуса Украины) не реализовался и она приняла затяжной характер, вопрос о территориальном контроле и прохождении линии фронта стал основным. А вхождение новых субъектов в состав Российской Федерации осенью 2022-го исключило возможность компромиссов, которые могли обсуждаться весной того года (возвращение на позиции, занимаемые до начала полномасштабных боевых действий). Постоянный рефрен – любые переговоры впредь должны будут учитывать реалии «на земле», а поскольку последние продолжают меняться, итог не предопределен. Понесенные издержки – прежде всего в человеческом, но и в материальном плане – резко повысили и планку гипотетической договоренности. Ну а неспособность Украины воевать без бесперебойного и массированного иностранного снабжения, с точки зрения Кремля, только подтверждает тезис об инспирированном извне характере украинского национального проекта, высказанный в статье Путина.
Тем самым две составные части – европейская безопасность и территориальный состав/идентичность Украины – окончательно связались воедино. Иными словами, отношения России с Украиной и отношения России с США/НАТО – суть одна проблема.
Заморозка вместо признания
Любая изменившаяся конфигурация Украины не будет юридически признана ни ею, ни ее западными союзниками. То есть в лучшем случае речь может идти только о заморозке, приостановке боевых действий – эдаком восточноевропейском варианте корейской «38-й параллели». Но это почти гарантирует, что при первой же материально-технической возможности конфликт возобновится с еще большим ожесточением.
Признание же изменившихся геополитических реалий теоретически возможно только в случае очевидного и неоспоримого военного исхода. В этом случае очертания границ будут иными, сильно отличающимися не только от изначальных, но и от сегодняшних. Юридическое закрепление изменений как раз и означало бы де-факто возникновение другой системы безопасности в Европе. Сейчас не похоже, что кто-то к этому готов, напротив, преобладает мнение, что любая уступка Москве станет «премией», подпиткой для ее агрессивных амбиций. А безопасность Европы может быть обеспечена только скорейшим наращиванием обороноспособности НАТО и в особенности ее европейских членов. Однако с последним дела обстоят не блестяще – потенциал значительно ослаблен помощью Киеву, а создание нового требует времени, денег и политической воли, но все три этих компонента в дефиците.
И вот тут – вероятно, довольно скоро – возникнет развилка.
Западногерманский сценарий
Спекуляции на тему неких мирных переговоров ведутся давно, вызывая разноречивые реакции – от надежды на прекращение кровопролития до подозрений в готовности к «договорняку». Предмет разговора непонятен: и декларируемые, и, насколько можно судить, конфиденциальные позиции сторон несовместимы – и та, и другая, по сути, настаивает на капитуляции противника. Правда, по мере, во-первых, затягивания вязкого позиционного состояния на поле боя, а, во-вторых, нарастания политических проблем среди украинских доноров возможны сдвиги в сторону конкретных предложений.
С 2014 года и до весны 2022-го (стамбульские переговоры) центральным пунктом оставался нейтралитет Украины. На этом настаивала Москва, а десять лет назад в пользу такого решения высказывались еще здравствовавшие патриархи Генри Киссинджер и Збигнев Бжезинский. В 2022-м Киссинджер пришел к выводу, что нейтральный статус более не актуален, Украину следует принять в НАТО, пожертвовав частью территории. За это украинцы внесли его в базу врагов «Миротворец», да и на Западе реакция была в целом негативная.
Теперь завещание последнего великого международника ХХ века начинает выглядеть как основной план. Возвращение территорий, находящихся под российским контролем, американские стратеги более не считают вероятным. Соответственно, подспудно проводится мысль, что подлинной победой антироссийской коалиции станет само сохранение украинской государственности и закрепление ее в составе евроатлантического блока. Иными словами, не позволить Москве реализовать первую (и изначально основную) мотивацию СВО за счет уступки (фактически уже неизбежной) по второй.
Такую перспективу очень четко описал недавно в Financial Times Иван Крастев. «То, что не подлежит обсуждению, это не столько территориальная целостность Украины, сколько ее демократическая и прозападная ориентация». И далее: «Тем, кто выступает за переговоры о завершении войны, пора поддержать скорейшее вступление Украины в НАТО как единственный эффективный ответ на стремление Москвы добиться территориальных изменений. Только Украина, вступившая в НАТО, может пережить постоянную или временную утрату контроля над частью территории». Аналогией автор считает Западную Германию периода холодной войны.
Аналогия показательная, ведь она подразумевает и другую часть западногерманского сценария – воссоединение, когда представится возможность. Признание до этого легитимности Восточной Германии этому никак не помешало (впрочем, в российско-украинском случае юридическое признание перехода территорий под контроль Москвы пока вообразить крайне сложно). Как бы то ни было, при сохранении нынешней динамики можно ожидать, что предложение подобного рода может прозвучать. И России предстоит на него ответить.
Сеанс одновременной игры
Реакция Москвы кажется очевидной – такой вариант не соответствует ни первой, ни второй задаче, поэтому неприемлем. Но следует иметь в виду специфические обстоятельства. Во-первых, вероятность новых «Ялты–Потсдама», которые кажутся нам необходимым исходом битвы, Запад не рассматривает вовсе. Происходящее воспринимается там как сражение за недопущение пересмотра итогов холодной войны. Опора на НАТО в качестве столпа безопасности – как минимум европейской – один из главных итогов. Страхи и шатания, связанные с возможным возвращением в Белый дом НАТОфоба Трампа, только укрепляют желание упрочить позиции альянса.
Отступление на украинском направлении теперь действительно будет восприниматься в мире как признак упадка США, чего Вашингтон позволить себе не может. И дело не только в соображениях престижа или принципиальном нежелании уступить хоть что-то России, однажды уже проигравшей холодную войну. Международная ситуация кардинально отличается от той, что была на исходе Второй мировой или в начале холодной войны. Пользуясь избитой метафорой, на «великой шахматной доске» Соединенным Штатам приходится вести «сеанс одновременной игры» с растущим числом соперников. Каждый из них разыгрывает свою партию, но внимательно наблюдает за положением на остальных досках, делая выводы и извлекая уроки. Тем более что сам гроссмейстер провозгласил один из поединков принципиальным и судьбоносным. Его нельзя проиграть без последствий для остальных.
На практике это означает, что России могут в той или иной форме предложить «боевую ничью» (Крастев: «Если вы вправду вознамерились оккупировать украинскую землю, вам придется согласиться с членством Украины в НАТО»). На Западе ее объявят исторической победой. У российских властей тоже будет возможность представить такой результат как достижение, но едва ли всех устроит соотношение «цена – качество». Осадок останется.
Логика западных сторонников подобной идеи: в сфере безопасности возникнет ситуация патовая, но за счет этого устойчивая. Членство Украины в Североатлантическом блоке заставит Россию быть намного осмотрительнее, поскольку Москва будет понимать, что военные действия перейдут на качественно другой уровень. В то же время участие Киева в альянсе станет сдерживающим фактором для него самого – союзники не позволят провоцировать Россию. (Последний аргумент приводили советскому руководству, когда убеждали его согласиться на членство в НАТО объединенной Германии).
Однако, учитывая сформировавшееся за последние 30 лет отношение к альянсу и фатальное отсутствие доверия, Россия с неизбежностью будет воспринимать вступление Украины в НАТО, как подготовку плацдарма для нового конфликта. К тому же такое положение дел станет фактически фиксацией состояния холодной войны (с разделенной Украиной в роли разделенной Германии), но только на многократно худших для России рубежах.
Какими могли бы быть территориальные приобретения, которые подвигли бы Москву все же согласиться на такую сделку? Теоретически Россия могла бы принять ее, если бы под ее контроль перешел юго-восток Украины с Одессой (Путин называл эти земли исторически российскими) и Харьковом. Но, во-первых, пока такая перспектива не выглядит реальной, во-вторых, это не снимает описанной выше дилеммы. Наконец, продолжение и так уже довольно затяжной кампании требует сформулировать все более убедительный нарратив. И здесь, как представляется, тема возвращения незаконно потерянного (отнятого), выраженная во втором из вышеприведенных мотивов, имеет больше перспектив.
До точки кипения
Компромисса не просматривается, вопрос НАТО принципиален для обеих сторон. Россия рассчитывает все же принудить США со товарищи признать необходимость политического отступления по этому вопросу. Соединенные Штаты и их союзники считают такое категорически недопустимым. Видны предпосылки для эскалации. Россия намерена любой ценой обратить достигнутое ныне преимущество в дальнейшие территориальные приращения, тем самым продемонстрировав, что у противника иссякает ресурс для противостояния. Но заминка с американской помощью Киеву, когда она разрешится, приведет не только к количественным, но и качественным результатам – разморозить средства и начать поставлять более мощное дальнобойное оружие для нанесения России максимального ущерба.
Накал противостояния уже таков, что дальнейшее повышение температуры подводит к полноценной точке кипения, то есть вплотную к прямому противостоянию Россия – НАТО. И военные успехи Москвы могут иметь не отрезвляющий, а как раз обратный эффект, взвинчивая ставки.
Рассматривая описанную схему, надо делать поправку на внутренние обстоятельства, которые сегодня могут оказаться важнее любых геополитических расчетов. Усугубление раздрая в США в год выборов, раздробленность Европы, все менее понятная социально-политическая ситуация на Украине. Наиболее устойчивой в этом смысле выглядит как раз Россия, но вовсе исключить кризисные ситуации нельзя. Опять же возможны вспышки противостояния вне прямой связи с Украиной – в Евразии, Азии в целом, раскручивание напряженности на Ближнем Востоке. Все это может стать существенными привходящими факторами.
Третий год кампании обещает быть определяющим во всех смыслах. И в обозримой перспективе нет оснований ожидать развязки – в силу сложности конфликта и размера приза, поставленного на кон.
0
14.00
