ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Oct. 16, 2020

Как лекарство от импотенции сделало популярной музыку кантри

Однажды к молодому доктору Джону Ромулусу Бринкли, который только-только открыл небольшую аптеку в городишке Милфорд, штат Канзас, пришел фермер, страдающий от полового бессилия. Узнав, что лекарства от импотенции пока еще не существует (дело происходило вскоре после Первой мировой войны), он спросил, не мог бы уважаемый доктор сделать его таким же уверенным в себе, как козел, который по чистой случайности спаривался в этот момент за окном. В буквальном смысле: пришить ему козлиные яйца. Первая в мире операция по трансплантации половых желез домашнего козла прошла успешно, и через год газеты сообщили новость о рождении малыша Билли — ребенку дали имя в честь его названного отца, козла. После успешного эксперимента с канзасским пациентом у Бринкли не было отбоя от клиентов. Причем экспериментальные трансплантации Бринкли — уникальный в медицине случай — были на 100% успешными: каждый, кто наведывался к чудо-доктору, вскорости становился счастливым отцом. Из захолустья Милфорд превратился в настоящий центр экспериментальной медицины, куда приезжали люди со всей Америки. Поговаривают, что среди клиентов «доктора Козлиная железа» были даже такие знаменитости, как Рудольф Валентино и президент Вудро Вильсон. Разумеется, они посещали уже не аптечную лавку, а разросшийся госпиталь Бринкли.

Сделанный в жанре документальной анимации фильм «Яйца!» Пенни Лэйн основан на книге «Жизнь человека. Биография Джона Р. Бринкли» Клемента Вуда. В фильме с самого начала присутствуют голоса современных историков и ученых, но режиссер далеко не сразу выдает главную интригу: книга Клемента Вуда была написана по заказу самого Бринкли и распространялась бесплатно среди клиентов его клиник и аптек. Лэйн не впервые пользуется приемом ненадежного рассказчика: ее дебютный фильм «Наш Никсон» (2013) был целиком смонтирован из любительских съемок трех высокопоставленных членов администрации 37-го президента США, после Уотергейтского скандала оказавшихся в тюрьме. В «Яйцах!» голос рассказчика звучит вместе с голосами современных ученых — причем смонтированных так, что поначалу они не противоречат друг другу,— так что фильм сначала заставляет зрителей поверить в удивительный талант доктора Бринкли и только затем разоблачает его. Но при этом Лэйн ни на минуту не перестает восторгаться своим героем как выдающимся шарлатаном.

Восторгаться тут, действительно, есть чем. Да, доктор Бринкли не изобрел лекарства от импотенции (впрочем, половые железы козла в руках Бринкли довольно скоро стали настоящей панацеей: с их помощью он лечил буквально все заболевания, включая шизофрению). Зато в 1923 году он построил в Милфорде радиостанцию KFKB, на тот момент самую мощную в мире, чтобы использовать ее для рекламы. Помимо авторских программ, в которых Брикли не только продвигал свои медицинские разработки, но и довольно откровенно, по меркам пуританской Америки, говорил со слушателями о сексе, KFKB выдавала в эфир много деревенской музыки, фактически создав моду на стиль кантри. Популярность KFKB, ставшей в США радиостанцией номер один, чуть не сделала Бринкли губернатором Канзаса — соперники украли у него победу на выборах, воспользовавшись какой-то подлой лазейкой в законодательстве. Эта же популярность, принесшая ему миллионы, похоронила и его карьеру, и его самого — в конце концов на него обратили внимание власти, которые лишили его права заниматься медицинской деятельностью и публично заклеймили как шарлатана.

Фильм Пенни Лэйн не столько разоблачает Бринкли-ученого, сколько воздает ему должное как пионеру радиовещания, гениальному маркетологу и изобретателю политических технологий, которыми до сих пор пользуются политики-популисты во всем мире.

Как американское правительство вдохнуло новую жизнь в уфологию

В конце 1970-х 50-летний американский патриот и бизнесмен Пол Бенневиц, проживавший в штате Нью-Мексико рядом с военной авиабазой «Киртленд», перепугался не на шутку — на радиоволнах ему попадались странные сообщения, а в небе он регулярно наблюдал мерцающие огни. Тогда Бенневиц, который поставлял техническое оборудование для ВВС США, смог договориться о встрече с начальством «Киртленда». Военные терпеливо выслушали его показания, а позже с энтузиастом связался агент Управления специальных расследований Ричард Доти. Он подтвердил смутные догадки Бенневица — да, там находится сверхсекретная подземная база, которой американцы пользуются совместно с пришельцами,— и даже снабдил его нужными документами. Так Бенневиц оказался ключевой фигурой в распространении мифа о базе «Дульче», а со временем и важным членом американского уфологического сообщества. В погоне за новыми доказательствами теории о генетических опытах над людьми, которые якобы проводились на «Дульче», и о попытке порабощения Земли инопланетянами Бенневиц постепенно сходил с ума — в 1988-м родственники поместили его в психиатрическую клинику, откуда он больше не выходил до самой смерти в 2003 году.

Главным героем документального фильма «Mirage Men», снятого британским художником и режиссером Джоном Лундбергом, является, впрочем, не Бенневиц, а вездесущий трикстер Ричард Доти. Лундберг, в 1990-е основавший арт-группу Circlemakers, которая прославилась мистификациями с гигантскими кругами на полях (позднее она сотрудничала с М. Найтом Шьямаланом на «Знаках», с Бэнкси — в продвижении фильма «Выход через сувенирную лавку» и другими художниками и режиссерами), во всех своих проектах интересуется скорее механизмом распространения слухов, чем расследованиями в духе true crime. В «Mirage Men» он дает высказаться всем, кто знал или сталкивался с результатами работы Доти — от известных уфологов до военных пилотов. Но главное, что в кадре появляется сам сумрачный герой, утверждающий, что был профессиональным дезинформатором на службе у ВВС США. Доти регулярно посещал — и посещает до сих пор — тематические конвенты НЛО-верующих (большинство уфологических организаций появились в США в 1970-е, а пик их активности пришелся как раз на 1980-е, когда работал Доти), запускал слухи и следил за тем, как они продолжают циркулировать уже без его участия. Так, помимо истории с Бенневицем и базой пришельцев «Дульче», он инициировал вторую волну интереса к Розуэлльскому инциденту (предполагаемое падение НЛО в Нью-Мексико в 1947 году) — тогда в качестве посредника он использовал уфолога Билла Мура. Создание «Секретных материалов» — отчасти его заслуга, как и половина всех уфологических теорий, о чем без тени скромности сообщает в кадре он сам. Но в основе поддельных отчетов и разговоров не под запись скрывается сакральное «истина где-то рядом».

При помощи фриковатого коммьюнити американские военные скрывали реальные факты — тестирование новейших разработок и подземные ядерные взрывы. Фильм Лундберга оставляет ощущение, что еще одной целью спецопераций было изучение законов функционирования конспирологических теорий и поиск методов, которые могли бы расширить их распространение. На последних минутах фильма Доти внезапно проговаривается: закрытые мероприятия для спецагентов делились на две части: сначала инструктаж по использованию уфологов в своих целях, а затем — доклад о реальных крушениях НЛО над Америкой с демонстрацией видеороликов с живыми пришельцами. Значит ли это, что в итоге ВВС США сами стали заложниками выдуманного нарратива, а сам Доти не отрицает существование контактов с внеземными цивилизациями? Вполне вероятно — стоит лишь помнить, что утверждающий это человек сам признается, что всегда выдает лишь 20 процентов правдивой информации.

Как фокусник объявил крестовый поход против шарлатанов и психологов Стэнфорда

Сухой голубоглазый старик с тростью, похожий на оживший портрет Чарльза Дарвина, пристально смотрит в объектив. Годы назад — на шоу Джимми Карсона и в других передачах прайм-тайм — он расправлял плечи и громогласно заявлял: «Здравствуйте, меня зовут великий Рэндалл. Я лжец, обманщик и шарлатан. Я буду врать вам в глаза, но только для развлечения, конечно». Теперь он старается не врать, потому что его нынешняя задача — разоблачать успешных и артистичных врунов, которые дарят надежду тысячам слушателей, зрителей и посетителей, готовых за два часа сеанса и мятую двухдолларовую банкноту радикально изменить свою жизнь.

Джеймс Рэнди, с детства завороженный Гарри Гудини, умершим за два года до его рождения, мечтал стать профессиональным фокусником; своей славой он обязан тому, что оказался самым последовательным учеником Гудини, успешно повторяющим все его главные и громкие побеги. Рэнди висел в смирительной рубашке над Ниагарским водопадом, топился в гигантском бидоне с молоком, выбирался из морозильной камеры — и самозабвенно занимался этим, пока ему не исполнилось 55.

Решив, что пришло время дать молодым вылезать из смирительных рубашек, Рэнди объявил, что отныне его знания и опыт будут направлены на пользу обществу. Что профессиональный фокусник способен и обязан раскусить тех, кто пользуется теми же приемами, но никогда не раскрывает свой престиж — пророков, целителей и экстрасенсов. Конфликт всей его жизни — битва с неутомимым и многоликим Ури Геллером, первым экстрасенсом-суперзвездой с модельной внешностью и громкими заявлениями. Геллер, не слишком преуспевший в начале карьеры, когда на шоу фокусников в Израиле представлялся посланником из космоса, позже обзавелся продюсером-американцем и начал гнуть ложки, утверждая, что владеет телекинезом,— и уже в этом образе был очень убедителен. В 70-е Геллером заинтересовался полковник Остин Киблер, через пару лет ставший директором ARPA, Управления перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США. Военные рассчитывали подтвердить способности Геллера и тем самым обозначить преимущество США в одном из подвидов противостояния времен холодной войны — гонке пси-оружия. Опыты с участием Геллера начал проводить Стэнфордский исследовательский институт, и — по версии, изложенной Джеймсом Рэнди,— Геллеру удалось одурачить психологов. Рэнди опирался на изыскания своего друга и коллеги по имени Рэй Хайман, который написал целый отчет, посвященный профессиональным надувательствам Ури Геллера. Попытки опубликовать его не удались, а исследователи из Стэнфорда, не желавшие терять перспективный военный контракт, подключили к работе с Геллером телевидение и концертные площадки. Рэнди негодовал, в одном из телеинтервью он обрушился на ученых: «Когда Геллер гнет ложку, он приговаривает "гнись"; я же, делая то же самое, скажу "брокколи", потому что в моем детстве такие простые фокусы печатались на коробках с хлопьями. Но, видимо, некоторые ученые не ели хлопья или никогда не читали то, что написано на коробке». В итоге Рэнди смог публично дезавуировать Ури Геллера, выставив его на посмешище в прямом эфире у Джимми Карсона: Геллер не смог угадать, в каком из стальных стаканов спрятан шар.

Но эта победа отразила трагичность карьеры «великого Рэндалла»: его рассудочное желание отделить чудо от лжи, сделать видимым фокуснический престиж, натолкнулось на вненаучное могущество Геллера и ему подобных. Парой лет позже Геллер вернулся в телевизор и продолжил выступать, поскольку его паства ничуть не уменьшилась. Рэнди, положивший треть своей жизни на демистификацию, вынужден постоянно проигрывать тем, кто обращается к слепой вере и сулит чудо, как бы грубо оно ни было сработано.

«Честный лжец» прослеживает эту войну длиной в жизнь и подглядывает за ритуалами сухого и крепкого человека, который колледжу предпочел бродячий цирк, а лжи во спасение — критическое мышление, которому он учил каждого, с кем его сталкивала жизнь. Как говорит один из героев ленты, в этом и кроется трагедия Рэнди, из двух видов обмана — для сокрытия или для раскрытия правды — выбравшего второй.

Как путешественник доказывал связь двух цивилизаций, но доказал только то, что деревянный плот может плавать

Полинезийские острова ближе всего расположены к Америке, однако большинство исследователей утверждают, что люди мигрировали туда из Азии, колыбели человеческой цивилизации. Норвежский путешественник Тур Хейердал, находясь на Маркизских островах, постоянно натыкался на древние статуи, напоминавшие ему артефакты цивилизаций Южной Америки. Тогда он задумался, возможна ли связь этих двух географических точек. Испанцы, открывшие Америку, утверждали, что у местных индейцев были плоты из бальзового дерева. А Южное Пассатное течение устроено так, что могло быть отличным подспорьем для мореплавателей, желающих попасть на тихоокеанские острова.

Ученые сочли эти аргументы Хейердала мало убедительными, так что путешественник решил доказать свою правоту самым простым и одновременно эффектным способом — вместе с пятью компаньонами он полетел в Перу, спустил на воду плот из бальзового дерева и отправился в путь в апреле 1947 года. Шестеро мужчин провели на «Кон-Тики» (плот назван в честь полинезийского мифического героя) 101 день — главным развлечением был взятый с собой попугай, ловля рыбы и тестирование новейшего американского сухпайка. Без особых трудностей (плот двигался преимущественно благодаря подводным течениям и ветру) они достигли полинезийского атолла Рароиа.

По мотивам путешествия Хейердал выпустил книгу и документальный фильм (любительскую съемку на борту «Кон-Тики» вел он сам), который получил «Оскар» в 1951 году. Позже легендарное путешествие неоднократно повторяли последователи Хейердала (преимущественно успешно), но научное сообщество до сих пор дискутирует, смог ли он что-то этим доказать. Позднейшие его исследования и путешествия часто объявляли лженаучными — Хейердал находил скандинавские корни в Азербайджане, основываясь, например, на созвучиях слов «удины» и «Один». Его противники отмечали, что подобные лингвистические параллели были ошибочными, а сами идеи смутно напоминают нацистские расовые гипотезы о благородных голубоглазых блондинах, которые стали праотцами едва ли не всех народов. В итоге экспериментальная археология Хейердала, вдохновившая многие поколения псевдоисториков и путешественников-энтузиастов, пала перед новейшим научным изобретением — ДНК-исследованиями. Уже в XXI веке ученые выяснили, что вклад южноамериканцев в геном жителей острова Пасхи и полинезийцев крайне мал (около 10%), а сама возможность таких путешествий совсем не доказывает, что они были широко распространены.

Как поиски бессмертия принесли ионизирующие лампы в каждый советский дом

Пока камера парит над заброшенной карагандинской шахтой, а в центре кадра гордо блестит пятиконечная звезда, ровной голос спокойно произносит: «Ваше тело почти невесомо. Наслаждайтесь этим чувством. Этим ощущением тепла. Ваши мысли концентрируются на важном без всяких усилий. Вы полностью управляете собой». Так художник Антон Видокле, готовит зрителя ко второй части своей кинотрилогии о многообразном наследии русских космистов, считавших смерть ошибкой и намеревавшихся ее победить. «Космос», снятый в 2014-м, рассказывал о философе Николае Федорове. Второй фильм посвящен солнцепоклоннику и легендарному биофизику Александру Чижевскому, идеи которого воплотились и в традиционной медицине, и в эзотеричных постсоветских практиках ухода за собой.

Биография Чижевского, к которой периодически обращается флегматичный рассказчик «Коммунистической революции», не менее увлекательна, чем его научные идеи. Подобно другим космистам, Чижевский — ученый из вывихнутого времени; исследователь, идеи которого проваливаются в зазор между дисциплинами, и неуступчивый умница, которого планомерно ломала советская лагерная система. Как и поэт и политик Александр Богданов, которому мир обязан приживлением революционной идеи по переливанию крови, Чижевский выходил из своего строго очерченного научного мира: он исследовал электрические свойства крови и аэроионизацию, надеясь, что его изобретения смогут продлить человеческую жизнь и помочь в борьбе с раком. Этими разработками он пытался заниматься в условиях, для того совсем не предназначенных: осужденный «за контрреволюционное преступление», с 1942 года Чижевский был заключенным Карагандинского лагеря. В годы, проведенные на поселении, он писал: «Источник и сущность нашего богатства — излучение солнца. Оно поступает к нам также благодаря тяжелому подземному труду рудокопов». Для этих самых рудокопов Чижевский спроектировал аэроионизационную комнату, «тюремный санаторий» для тех, кому власть запрещает проводить время под солнцем,— ее даже удалось соорудить по его чертежам при местной шахте. Он продолжил свои метафизические размышления о том, как вспышки на солнце провоцируют тектонические сдвиги в жизни на Земле.

Съемки 34-минутного фильма-гипноза проходили в Караганде: виды обезлюдевших выработок сменяются ослепительно яркими кадрами из карагандинского пригорода — суровые полуголые мужчины под палящим солнцем собирают футуристического вида объект. Они возводят электрическую люстру — объект, придуманный и воплощенный на поселении, а десятилетия спустя — оторванный от больших идей о бесконечности революции и бессмертии человеческого рода — уже в виде ионизирующих ламп перекочевавший в гостиные времен застоя. Видокле соотносит изобретение с пространством и контекстом, его породившим, и размеренно рассказывает о неустранимом ужасе, скрывавшемся внутри советского проекта и, кажется, совсем не зависевшем от солярных циклов.

Как сторонники гипотезы о плоской Земле пытались доказать ее при помощи современных технологий и почувствовали себя учеными

Успехи космонавтики в ХХ веке должны были начать новую эру в жизни человечества — но колонизация Марса, поиск внеземных братьев по разуму и отпуск на Луне так и остались мечтой. После десятилетий энтузиазма наступило жесткое похмелье: а может, нам и не нужно никакого космоса? а может, его и вовсе нет? Самый популярный тренд последних нескольких лет — гипотеза плоской Земли, отвергающая доказательства древних греков, фотографии НАСА и полеты Гагарина. Еще в 2015 году в Google запросы о плоской Земле исчислялись несколькими десятками тысяч, сейчас счет идет на десятки миллионов.

Режиссер Дэниел Дж. Кларк решил присмотреться к тем, кто рискнул пойти против науки и общественного мнения. Главный герой его фильма — Марк Сарджент, бывший чемпион мира по цифровому пинболу, который в 2015 году решил посмеяться над сторонниками «плоской Земли», завис в интернете, пришел к выводу, что они правы, и завел собственный видеоблог. Марк уверен, что современные люди, подобно герою «Шоу Трумана», окружены тотальным обманом, а на самом деле земной диск накрыт огромным куполом, с которого светят звезды-фонарики. Как Земля может быть круглой, если он видит Сиэтл за рекой? Если ученые правы, то изгиб скрывал бы от человеческого глаза далекие объекты. Сарджент стал локальной знаменитостью, подружился с блогершей Патрицией Стир, основал деятельное коммьюнити и организовал Первую международную конференцию Плоской Земли.

«За изгибом» — редкий пример очень смешного, но при этом трогательного исследования эксцентричной субкультуры. Сторонники «плоской Земли» не верят в вакцины, утверждают, что 11 сентября — голливудская постановка, и обвиняют во всем мировую закулису — масонов, евреев, сатанистов, католиков (и даже умудряются находить заговор внутри своего движения: некоторые уверены, что Патриция Стир является рептилоидом, трансгендером и агентом ЦРУ (PatriCIA), которая внедрена в ряды плоскоземельцев). Зато они слушают тематический рэп о дискообразном мире и находят себе спутников жизни в специальных группах в Facebook.

Дэниел Дж. Кларк не опускается до злой насмешки над своими героями-конспирологами, а перебивает их комментарии интервью с астронавтами, физиками, инженерами и космонавтами. Да, разумеется, научное сообщество все их гипотезы отвергает, но, критикуя неверные методы, признает пытливость ума. А что еще отличает настоящего ученого, если не попытка проверить на прочность собственные выкладки. Кульминационный момент истории — попытка плоскоземельцев доказать свои умозаключения при помощи современного оборудования. Дорогостоящий гироскоп неизменно показывает, что Земля все-таки вращается, а опыты с лазером на расстоянии нескольких километров (изгиб все же есть!) работают лишь на руку их оппонентам. Лица конспирологов явно выдают разочарование, но они не отчаиваются — и продолжают пропагандировать свои взгляды. Обитатели маминых подвалов, чудаки, уставшие от заумных научных формул, евангелисты — все они собираются на конференции, организованной Марком Сарджентом, чувствуют свою принадлежность к чему-то большему и кажутся самыми счастливыми людьми на свете.

Как режиссер разрушил доверие зрителей и сделал явной грань между научным фактом и досужим домыслом

Три года назад в мире русских просветителей случилась великая война — научные журналисты принялись воевать с социологом Виктором Вахштайном, обвинившим просветителей в прозелитизме и желании принимать аудиторию научпоп-событий за невежд, смиренно ожидающих встречи с безусловным научным знанием. Эта схватка запустила долгие цеховые разговоры о том, как журналистам и популяризаторам следует преподносить научное знание: стоит ли оставлять пространство для сомнения или же следует производить несомненность, высказываться так, чтобы желание оспаривать предложенные публике тезисы не возникало вовсе.

Польский режиссер Норман Лето, в эти баталии совсем не включенный и к ним отношения не имеющий, тем не менее, создал идеальное оружие для борьбы с просветителями — удивительный фильм «Фотон». Лето занимался им в одиночку около шести лет: вручную склеивал цепочки пептидов; разводил и снимал первичный бульон; возводил декорации, в которых разыгрывал зарождение жизни и воспроизводил легендарный двухщелевой опыт.

И все это он делал, чтобы устроить зрелищную экскурсию по теории всего, а именно — рассказать о главенствующих теориях зарождения жизни, теории сложных систем и последних открытиях эволюционной биологии. «Фотон» подделывается под идеальный научный док для четвергового вечера; в кадре происходит что-то красивое и, предположительно, высоконаучное, а рассказчик нравоучительно вещает о подобиях, которыми полнится современная экологическая система; звучат реплики о природе белковых форм жизни, о кибернетике и ее связанности с природой; каждое следующее утверждение звучит все увереннее и все безапелляционнее — пока в аккуратно возведенные декорации познавательного фильма врывается безумие.

Выдать, в чем именно состоит твист «Фотона», трудно — по меньшей мере бесчеловечно. Можно сказать лишь, что мастерски переключая масштаб и подменяя всего несколько слов в словаре рассказчика, Лето создает ситуацию, в которой зритель остро переживает несостоятельность, казалось бы, выверенной картины мира и сталкивается с болезненным откровением, на бумаге граничащим с трюизмом: не все, что произнесено с ученым видом, принадлежит региону науки.

Лето делает видимыми правила, по которым популяризаторы науки формулируют свои высказывания, и показывает, как легко эти правила можно разрушить, одаривая зрителей легким и обидным упражнением в критическом мышлении.

Как ветеринар-самоучка хотел спасти советское сельское хозяйство и создал тоталитарное мини-государство

Едва ли не архетипическая биография русского ученого — талантливый провинциал, который погружается в рыбный обоз и следует за великими свершениями в Москву. Заниматься наукой можно практически в любых условиях (как Королев в лагерях, Перельман в петербургской хрущевке) — было бы желание. Именно такого ученого для своего дебютного фильма нашел в казахстанском Гурьеве документалист Владимир Тюлькин. Как показывает последующая фильмография режиссера, его и впредь будут занимать амбивалентная природа человека и разного рода странности. Его героями — а иногда и соавторами — становились заключенные детской колонии («Опыт креста», 1995), известный альпинист, специализирующийся на скоростных подъемах без кислородной маски («Непокоренная вершина», 2002), пенсионерка-собачница, воюющая с живодерами («Не про собак», 2010). Герой «Повелителя мух» — Кирилл Игнатьевич Шпак, народный гений, визионер и философ с толстовской бородой, из любви к животным самостоятельно освоивший ветеринарное дело и ставший местным Айболитом.

О жизни Шпака за пределами фильма почти ничего не известно. Все, что сообщает посвященный ему очерк, вышедший в 2011 году в алма-атинском журнале «Простор», укладывается в почти образцовую советскую биографию: сын репрессированных, прошел войну, работал геодезистом, жена, дети. «Повелитель мух» знакомит нас с благообразным старцем, который в окружении спасенных зверят кажется почти святым Франциском — но только первые несколько минут фильма.

Трупы тех животных, которых Шпак спасти не сумел, отправляются в его собственное изобретение «мухотрон». Устройство выглядит незатейливо — на огромной посудине он раскладывает гниющие останки кошечек-собачек, на которые слетаются орды мух. Их личинками он кормит свой «скотный двор» (удобно и экономно), а оставшиеся тонны ворочающейся белой массы засаливает на зиму. Амбициозная идея Шпака заключается в следующем: поскольку сельское хозяйство страдает от мушиных паразитов, но самих мух уничтожать бессмысленно, бороться следует с их потомством. Чтобы борьба была эффективной, государство обязано присылать ему как можно больше туш мертвого скота, а уж осуществить с их помощью благое дело — задача «мухотрона». «Этот фильм должен быть способом борьбы за технический прогресс,— напутствует Кирилл Игнатьевич.— Если по всему Советскому Союзу поднять пласт мыслей народных умельцев, то, конечно, мы не ударим лицом в грязь перед Западом».

Точнее, в кадре одновременно вещают три бородатых старца — Тюлькин умножает изображение Шпака,— и этот эффектный прием только подчеркивает противоречивость его действий и мыслей. Изобретатель «мухотрона» и сам, кажется, путается в множащихся установках и суждениях. Сын врага народа, видящий в бессмысленных личинках метафору положения людей в сталинском СССР,— и диктаторская фигура, решившая извести целый вид насекомых. Прогрессист — но будто сошедший со страниц мамлеевской прозы (на камеру Шпак оговаривается, что в «мухотрон» можно запустить еще и трупы бездомных). Добрый доктор — но с угодьями, напоминающими декорации «Техасской резни бензопилой» или задворки зоопарка из «Короля тигров». Между скелетами животных назойливо мельтешит субъективная камера, имитирующая полет мухи, чтобы через несколько мгновений получить «в объектив» от бдительного пенсионера. За кадром издевательски играет «Песня о Родине» Дунаевского — гимном микрокосма Кирилла Игнатьевича Шпака, который построил свое государство внутри государства, где почти отсутствует грань между сумасшедшим ученым и новым Ломоносовым.

Как психолог перессорил полярников, пытаясь воспитать колонизаторов космоса

Польша, 70-е. Междисциплинарная научная экспедиция отправляется на долгую побывку на станцию Арцтовский для изучения антарктической флоры и фауны. Некоторые ученые останутся в Антарктиде на год, некоторые рассчитывают провести на станции только один сезон. С ними едет бородатый и веселый психолог Ян Терелак. Его повестка — изучение ученых и планомерное расстраивание их планов. Полугода в белой пустыне ему хватит, чтобы перессорить сдружившихся биологов, посеять панику в обитателях всей станции и собрать невероятный полевой материал, к которому и по сей день обращаются психологи, изучающие эффекты групповой изоляции.

Пару лет назад режиссер Петр Яворский наткнулся на статью, посвященную экспериментам Терелака, в которой его сравнили с Филиппом Зимбардо, автором знаменитого Стэнфордского тюремного эксперимента, и нарекли одним из самых неэтичных психологов на свете. Яворский увлекся героем, а вскоре узнал, что все участники экспедиции 1978 года живы, а сам Терелак до сих пор изучает воздействие стресса на летчиков и космонавтов. Так режиссер решился поднять архивы сорокалетней давности и показать вполне ужасную эпоху социальной психологии: заповедные времена, когда взрослого ученого без каких-либо письменных согласий могли за пару недель превратить в обозленного подопытного.

Яворский обращает зрителей к частной истории Терелака, в обостренной форме переживающего классическое проклятье социального ученого: изучая эффект групповой изоляции и наблюдая за суровыми мужчинами в клетчатых рубашках, с которых день ото дня все больше отстает пленка цивилизованности, он и сам переживает ту же деформацию, но обречен фиксировать все эти дикие превращения, поскольку и объект, и субъект его дисциплины растворены в отношениях между людьми. Режиссер дает слово каждому из участников и бережно работает с противоречивым материалом; решения, каким быть этичному психологическому эксперименту, остаются на усмотрение зрителя, равно как и возможность сшить все сюжеты фильма воедино: эпос о гордеце, эссе о пределах допустимого и архивная лента о польской миссии в Антарктиде.

Как ученые попытались сделать из обезьяны человека и провалили тест на гуманизм

ХХ век — время радикальных экспериментов, когда само слово «невозможно» расценивалось как нечто устаревшее. Можно обуздать атом, отправиться в космос, научить обезьяну человеческой речи. Или все-таки нет? Лингвист Ноам Хомский утверждал, что языком может владеть лишь человек. Однако психолог Герберт Террас, профессор Колумбийского университета, в 1970-е решительно отвергал эту идею — поэтому отобрал у шимпанзе детеныша, назвал его Ним Чимпский и отдал на воспитание сексопатологу Стефани Лафарж. Ним должен был расти в человеческой семье и обучаться языку жестов. Идея не новая — к тому времени уже был известен эксперимент шимпанзе Уошо, которая демонстрировала возможность обучения обезьян языку жестов. Поначалу результаты Нима были поразительными, но вскоре что-то пошло не так.

Оскароносный документалист Джеймс Марш («Человек на проволоке», 2008) начал записывать интервью с участниками эксперимента спустя несколько десятилетий после его завершения, когда его главный объект уже давно умер. Все, что Маршу удалось узнать и услышать, убеждает в том, что самый странный зверь на планете — это человек. Террас отдал шимпанзе Лафарж — потому что она была его бывшей любовницей. Что же касается Лафарж (профессию сексопатолога она выбрала в рамках увлечения идеями хиппи), то она и не думала придерживаться научной строгости эксперимента, позволяя Ниму выпивать, затягиваться косяком и даже проявлять к ней сексуальный интерес. Затем Террас решил передать шимпанзе другой своей коллеге и — как оказалось — новой любовнице. Ним вновь и вновь менял опекунов (за четыре года с ним работали более шестидесяти человек), жизнь с людьми превратилась в лабораторное пребывание, а сам он становился все более жестоким и агрессивным. Почему — неизвестно. Ним якобы использовал жесты, просто чтобы получить вознаграждение за успешное обучение, а конструировать с их помощью предложения был не способен. Эксперимент был сочтен неудачным (по свежим следам Террас считал, что во всем виноват подростковый возраст шимпанзе) и был свернут, а шимпанзе в итоге попал в медицинскую лабораторию, где на нем тестировали вакцины от СПИДа (только после скандала в прессе Нима удалось поместить в приют для животных, где он прожил остаток жизни и умер в 2000 году). «Проект Ним» не слишком много времени уделяет вопросу, способны ли на самом деле шимпанзе составлять предложения на языке жестов (спустя годы Террас пришел к мысли, что его первоначальная гипотеза оказалась ложной, версия его противников заключается в том, что эксперимент провалился из-за отсутствия элементарной заботы о шимпанзе). Фильм Марша концентрируется на критике антропоцентризма — человек явно не венец творения, а всего лишь самый эгоистичный обитатель Земли.