Военных священников называют «комиссарами духа». Они не носят погоны, не берут в руки оружие. Но встают в один ряд с бойцами, которые находятся на передовой. Благословляют перед боем не за алтарем, а на минном поле. Поддерживают молитвой, духовно наставляют. Нередко совершают богослужения прямо на позициях, в окопах, под обстрелами. Становятся для ребят-военнослужащих по-настоящему отцами. Их уважают и за мудрость религиозного таинства, и за личное мужество.
О служении в зоне боевых действий, общей исповеди, роли молитвы, о том, как в нечеловеческих условиях остаться человеком, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского протоиерей Святослав Чурканов рассказал «МК».
«Пойдешь в армию уже крещеный»
Скуфья — головной убор православного духовенства, наперсный крест, дароносица, переносной контейнер для хранения Святых Даров, плат, крестильный ящичек, Евангелие, молитвослов, «Воинский требник», миниатюрная складная икона — складень…
— Отправляясь в зону проведения специальной военной операции, беру с собой все свое церковное, — говорит отец Святослав. — Если еду в госпиталь к раненым — укладываю подрясник, стараюсь соответствовать виду священника. Но когда нахожусь на «передке», времени переодеваться особо нет: надеваю военную форму, удобную обувь, бронежилет, каску, тактический пояс, сверху — крест. Беру с собой спальник, термос, флягу, аптечку, а то и не одну. Я бываю в госпиталях, спрашиваю у медиков, какие лекарства лучше взять, какие захватить жгуты-турникеты, обезболивающие. У нас все — как у военных, кроме оружия. Оружия в руки мы не берем…
Военными священниками, как говорит батюшка, становятся по воле и промыслу Божьему. Но, конечно, должны быть предпосылки.
— У многих — военное прошлое, есть священнослужители, которые прошли «горячие точки». Я, например, служил в спецназе, срочную службу проходил во внутренних войсках, в специальной моторизованной части милиции (СМЧМ). Вместе с перестройкой начались межнациональные конфликты. Нас перебросили в Тбилиси, где в апреле 1989-го начались массовые беспорядки на фоне грузино-абхазского конфликта. Потом мы попали в Нагорный Карабах, в начале 1990-го почти два месяца охраняли аэропорт в Баку…
Тетка Святослава перед самой армией решила покрестить племянника.
— Она была верующей, когда я приехал к ней в Москву, она отвезла меня в церковь, меня покрестили. Тетя сказала: «Пойдешь в армию уже крещеный». Сейчас я понимаю, что все было по промыслу Божьему.
Батюшка вспоминает, как их взвод вывозил из Баку один из православных храмов.
— Мы загрузили батюшку с матушкой в БТР, поехали в аэропорт. И батюшка стал раздавать нам иконочки — на всех их не хватило. Мне он подарил Новый завет, маленькую книжицу «Гедеоновых братьев» (межцерковная христианская организация, которая печатает и бесплатно распространяет Новый Завет (Евангелия) на 94 языках и в 194 странах мира. — Авт.). Она у меня хранится до сих пор. А в 1990-м мы посадили батюшку с матушкой в вертолет, их эвакуировали в Махачкалу, я приехал в подразделение, открыл книжицу — смотрю, а там лежит иконочка Георгия Победоносца. И на ней надпись на греческом, что было тогда большой редкостью. Первым храмом, когда я стал священником, был храм Георгия Победоносца. Это потом, по прошествии лет, начинаешь понимать, что Господь ведет, как ему нужно…
После армии по примеру деда — кадрового военного — и старшего брата, который также служил в спецназе, и стал офицером, Святослав решил поступать в школу милиции.
— У меня была хорошая характеристика, наградные листы, но Господь так управился, что я не прошел в школу милиции по зрению. Приуныл, стал ходить в храм. Раньше для меня это было нечто интересное, но чуждое. А тут стал читать книги и потихонечку, потихонечку воцерковляться. Как-то ко мне подошел настоятель, который, как потом выяснилось, был секретарем епархии, спросил: «Что умеешь?» Сказал, что только вернулся из армии, за плечами — музыкальная школа. И он определил меня в хор. Через несколько месяцев я был уже дьяконом, а через полтора года — священником.
В 1995-м отец Святослав первый раз попал в зону боевых действий.
— Начался вооруженный конфликт в Чеченской Республике. Мой брат создавал орловский ОМОН, был замкомандира по личному составу, подбирал в подразделение ребят. Перед отправкой в командировку в Чечню попросил приехать — объяснил: «Бойцы хотят благословение получить». Когда их провожали, в строю где-то слышались смешки, многим было непонятно, зачем здесь батюшка… Но когда они уже побывали в зоне боевых действий и после возвращения домой снова отправлялись в командировку, сказали: «Без священника туда не поедем».
Мне приходилось в ночь перед отправлением крестить ребят. И заезжать вместе с ними в Чечню. Попадали и в засады, и под обстрелы. Несмотря на тяжелейшую экономическую ситуацию в стране, никто из ребят не разорвал контракт, не отказался ехать в командировку…
«Идет религиозная, духовная война»
В 2014-м отец Святослав был назначен руководителем отдела по взаимодействию с Вооруженным силами и правоохранительными органами Железногорской епархии.
— Это служение специфическое, таинства те же самые, сакральный смысл священнодействий тот же самый, а вот люди в форме, с которыми тебе приходится общаться, — это каста особая, к ним нужен свой подход.
Отец Святослав находил общий язык и с солдатиками, и с генералами. В 2016 году попал на Донбасс.
— Мы привозили гуманитарную помощь, окормляли ополчение. Причащали прямо в окопах. У нас, как у военных, всегда был собран «тревожный чемоданчик», любое действие мы могли совершать в полевых условиях. Потом ко мне приехал парень, который был со Стрелковым в Славянске, а я как раз начал строить храм у себя в Железногорске. Он остался со мной. Теперь мы вместе решаем все гуманитарные вопросы. Только недавно ездили в район Сватово, Кременной. Возили гуманитарку. У него осталась семья на территории, подконтрольной Украине. Он сильно переживает, но духом не падает, все эти годы как может поддерживает семью. Я общался с его ребятами. Это — легендарная Первая Славянская бригада АК ДНР. Многие сейчас служат и в МГБ ДНР, в армейских корпусах. Все очень мотивированные. С началом специальной военной операции те, кто был с ранениями, все побросали и вернулись в свои подразделения…
Батюшка окормляет подразделения Росгвардии, отряды ОМОН и СОБР, несколько госпиталей.
— С марта месяца поддерживал связь с военнослужащими, которые находились на территории Курской области и в приграничных районах Белгородской области, а впоследствии — на линии фронта. Я ведь служу в Курской митрополии. В мае стало понятно, что штатных священников катастрофически не хватает, и в зону проведения спецоперации стали завозить батюшек, которые имеют боевой опыт.
В зону боевых действий отец Святослав попал уже от патриархии.
— У меня были подразделения с Камчатки, из Хабаровска, Магадана, Читы, Новосибирска, Рыбинска, Смоленска, Воронежа, Ярославля… До сих пор приезжаю к тем, кого окормлял еще на границе. Господь сводит на военных дорогах. Среди моих духовных чад — разведчики из Самары. За эти 10 месяцев боевых действий мы пересекались с ними 5 раз. Не бросаю и своих, курских мобилизованных.
Отца Святослава в подразделениях ждут.
— Бойцы радуются, особенно если приезжаю к ним не в первый раз. С пустыми руками я не езжу. Стараюсь помочь ребятам и с оборудованием, и с продуктами питания.
Но при первом знакомстве, как рассказывает батюшка, нередко все молчат, сидят насупившись и не знают что сказать.
— Начинал шутить, подбадривать ребят, чтобы началось общение. Потом уже наблюдал: когда кого-то исповедовал, причащал, остальные прислушивались. Многие ведь покрестились когда-то для галочки, потому что бабушка сказала, и все. Жизнь шла — и пришла к критическому моменту: хочется попросить, чтобы кто-то помог. А кого просить — они не знают. В окопах атеистов нет. Выбор, верить в Бога или нет, приходит сам собой. Нужна опора — вера. Поэтому очень важно, чтобы священник находился с бойцами в подразделении. Чтобы укрепить дух бойцов, не допустить потери человеколюбия…
Батюшка рассказывает, что по вечерам они садились в подразделении попить чайку, и начиналось очень важное общение, которое порой длилось 6–8 часов.
— Все беседы на мирские, житейские темы плавно переходили на темы духовные. Им все было интересно. Спрашивали, как могут быть рядом церковь и армия, не противоречит ли это служение заповедям Христа. Искали для себя ответы на вопрос, что им приходится переносить, выполняя воинский долг. Я рассказывал о священниках, которые в годы Великой Отечественной войны, при гибели командиров, поднимали в атаку солдат и вели за собой — не с оружием в руках, а крестом и своим духом.
Бойцы делились с батюшкой самым сокровенным, видели, что он такой же человек, как и они.
— Но в то же время нельзя было допускать панибратства. Я такой же, да не такой, мы все-таки благодать Святого Духа получаем при рукоположении. Наше поведение должно соответствовать этой благодати. Когда военнослужащие понимают это, проявляют уважение не только к тебе как к человеку, но и к твоему сану.
Боевые действия — это испытания, страдания, разрушения, смерть…
— Как побороть страх?
— Я всегда говорю: «Страх Божий должен присутствовать». Не должно быть паники. Это все приходит с опытом. Важно чувство локтя, когда ты чувствуешь поддержку, осознаешь, что ты не один, чувство страха будет уходить. У меня многие бойцы прошли и Чечню, и другие «горячие точки», но, приехав в зону проведения спецоперации, все равно испытывают чувство тревоги. Я призываю ребят быть собранными, не расслабляться. Не пользоваться телефонами — сейчас же боевые действия высокотехнологичные, все координаты вычисляются.
Батюшка говорит, что нахождение священника в подразделении сильно мотивирует бойцов.
— Был момент, когда нас ночью внезапно подняли по тревоге: была вероятность ракетной атаки. Мы за 30 минут собрались и выехали. Через 40 минут в то место, где мы ночевали, прилетело. И хорошо прилетело… Мы ночь провели в полях. Утром встали все замерзшие — давай разводить горелки, чтобы сварить себе кофе. Когда эти по сути пацаны увидели, что священник, да еще в возрасте, стойко переносит с ними все тяготы и лишения, приободрились, начали шутить…
Когда спрашиваю отца Святослава о трудностях, он говорит:
— В зоне боевых действий везде трудно. Но организм сам настраивается. Милость Божия в любом случае всегда присутствует.
— К вам обращаются бойцы другого вероисповедания?
— Они очень уважительно относятся к священнослужителям. И у них возникает очень много вопросов. Те же тувинцы, например, по первости спрашивали: «Мы не можем понять, вы — православные, украинцы — православные, вы один народ. Почему на той стороне воюют такие звери?..» Начинаешь им объяснять, что разница между украинскими нацистами и бойцами ВСУ за 8 лет практически стерлась. Они сейчас делают культ из кладбищ — там стоят знамена, лежат неимоверные венки, инсталляции… Это самый настоящий культ смерти. Люди из православных превратились в оккультистов. Я бывал в штабах «Правого сектора» (организация признана террористической и запрещена в России. — Авт.), видел все эти рисунки: козлиные морды, пентаграммы, которые они рисуют… Там такая гремучая смесь и скандинавского язычества, и сатанизма. Они не Царствия Небесного себе желают, а говорят: «Уйду в Валгаллу». Сейчас идет религиозная, духовная война.
«Просят привезти шевроны с православной символикой»
Летом — Алчевск, Стаханов, Брянка, Кировск; осенью — Мариуполь, Донецк, Луганск, Сватово, Северодонецк, Старобельск, Краснореченское, Малоалександровка… Отец Святослав был все время на переднем крае.
— У нас в подразделении летом все оборудование сгорело, но все живы остались, а в соседнем — пятеро погибли. Под удар «Хаймарсов» попали — это реактивная система залпового огня, страшная вещь, ракеты прилетают почти без шума. Минометы — те слышно, а эти — не всегда. По сосредоточенному виду ребят видел, что они молятся про себя…
Как-то отцу Святославу нужно было съездить в Донецк.
— Говорю им: «Мужики, все, я поехал…» Они стоят такие растерянные, говорят: «Бать, мы так к тебе привыкли!» А у меня самого внутри все обрывается: вроде взрослые мужики, здоровые лоси, а для меня — как дети. Жалко их. Думаю: «Господи, помилуй». Я когда уезжаю, стараюсь оставить мало-мальски молитвенный уголочек. Приезжаю через неделю — вижу, что свечки горят, в книжечках закладки. Видно, что молились.
— Вы для них — как оберег. Думают, раз батюшка с ними — ничего страшного не случится…
— Говорю им: «Вы сами лишний раз лоб крестите и поменьше матюгов говорите». Мы бойцам шевроны развозим с православным крестом, которые сами разрабатываем. Я почти 700 штук их раздал. Причем девчонки, которые у меня вышивают шевроны, сказали, что сменилась тенденция. Если еще четыре месяца назад многие вышивали буквы «Z» и «V», то сейчас, уже месяца как два, никто эти символы практически не заказывает. Просят шевроны только с православной символикой. Их у нас и мусульмане, и тувинцы с бурятами берут…
Привозит батюшка на передовую и иконки.
— В зоне боевых действий всегда о Боге вспоминают. Стараются хранить эти святыньки. В госпиталях у врачей есть свои запасы иконочек. Когда привозят раненых, с многих одежду приходится полностью срезать. Когда ребята выписываются — им крестики и иконки дают…
Своему родному орловскому ОМОНу, бойцов которого отец Святослав окормляет уже 30 лет, он подарил маленькую старинную икону Казанской Божией Матери.
— Я ее отреставрировал, сделал киот. Передал в отряд, сказал: «Будете ее все время с собой возить». Приезжаю к ребятам — они мне говорят: «Батюшка, вот ваша икона». Там есть свой хранитель. И милостью Божией в отряде нет потерь. Попадали в ситуации, когда, казалось бы, выжить было невозможно, а они уцелели. Рассказывали, что брали штаб ВСУ, заходили туда и видели на столе подробные карты со всеми передвижениями наших войск…
Батюшка рассказывает, что они также возят и раздают стяги со Спасом Нерукотворным, знамена с Дмитрием Донским.
— Ребята очень рады — берут, хранят. Мы пересылаем их в подразделения. Бывает очень приятно, когда техника идет, и видишь на ней наши стяги.
— Военно-полевой храм не приходилось развертывать?
— Его обычно ставят, когда бойцы выезжают на учения, на стрельбище, стоят на одном месте. Привезли и поставили военно-полевой храм на месяц. А в зоне проведения спецоперации подразделения все время в движении. В первые две недели мы, например, шесть раз переезжали. Как только возникала угроза ракетной атаки — срывались, переезжали в другое место. Старались рассредоточиваться, чтобы не было кучности. У нас в подразделении была баня, мы ее специально купили. За три месяца командировки ни разу ее так и не разложили…
— Крестили кого-то в полевых условиях?
— Троих крестил. Двух — в госпитале летом, одного парня — в начале ноября. Мое подразделение их вытаскивало из Макеевки. В домике, где они жили, и покрестил бойца. Он сказал: «Батюшка, я некрещеный, перед отъездом в зону СВО жена на меня крест надела. Я не думал, что встречу здесь священника». Это были мобилизованные из Курской области. Они попали в тяжелейшую ситуацию. Под вечер, когда мы гуманитарку уже раздали, я спросил: «Ребята, кто-то хочет причаститься?» Сразу 25 человек выразили желание. Мы встали прямо на машине. Над головами самолеты летят, рядом стреляют, а мы разложились, причастили ребят. На следующий день к ним приехали — уже другие взгляды, другие глаза. А то были как брошенные котята.
— С пленными довелось поговорить?
— В Сватове разговаривал с одним из пленных. Он рассказал, что ими руководят в основном поляки. Это уже не наемники, а регулярные натовские войска. У наших подразделений есть опознавательные ленты определенных цветов. Поляки стали надевать точно такие же.
«Если враг повержен — проявите милосердие»
Отец Святослав говорит, что наши бойцы отличаются от украинских националистов тем, что не глумятся над пленными, перевязывают их, вытаскивают с простреливаемой территории.
— Я говорю ребятам: «Вы воины, если есть опасность жизни — защищайтесь. Если враг повержен — проявите милосердие». Я окормляю подразделения, которые постоянно ходят в разведку, занимаются зачисткой территории. Они многое успели повидать, впитать и испытать. Но остались людьми, не озверели. Самые старшие из них — тридцатилетние. Эти молодые ребята понимают, что душу свою погубить нельзя.
В зоне спецоперации перед глазами отца Святослава прошло множество судеб.
— Кто-то запомнился особо?
— Когда был в крайней командировке, мне запомнился один молодой парнишка-разведчик. Мы привезли им в подразделение гуманитарную помощь. Он подошел, спросил: «Батюшка, если есть возможность помочь, можно нам привезти спецоборудование?» Этому парнишке было 23–24 года, он один воспитывал сына, от мобилизации увиливать не стал, с ребенком осталась его мама. Когда в зоне боевых действий они попали в окружение, этот парень собрал вокруг себя 18 человек и вывел их к своим. Никто не получил ни царапины. Сейчас его представили к ордену Мужества. Собираются дать офицерское звание, назначить на должность.
Когда уже ехали от них обратно, я сказал: «Вот это будет элита нашей армии». Я видел, как они вгрызаются в землю, копают окопы и устраивают блиндажи. Проходят через кровь, сопли, страдания, труды… У них уже нет растерянности, что была раньше. Появилась в хорошем смысле злость, упертость. Они говорят мне: «Батюшка, мы будем стоять до конца». В этих боевых действиях рождается наша настоящая армия. Большинство подразделений, которые «обстрелялись», выходят оттуда закаленными.
У отца Святослава основное направление — Луганское, но он часто бывает и в Донецке.
— У меня сложились очень теплые отношения с «востоковцами», с Александром Сергеевичем Ходаковским. О нем что только не говорили. Мое мнение — это очень умный, грамотный человек, прекрасный аналитик и администратор. Я езжу по его подразделению, бойцы его очень уважают, но и боятся, потому что он может быть и жестким. На мой взгляд, руководитель таким и должен быть. Ему многое пришлось пережить: и предательство, и потоки лжи, даже пришлось уезжать с Донбасса, потому что его оболгали. Если бы он остался — погиб. Сейчас у него одно из самых боеспособных подразделений. Его ребята очень четко все выполняют. Александр Сергеевич знает не только каждого бойца в лицо, но и их семейные проблемы. И очень бережет своих людей. Я присутствовал на похоронах, когда погибли его ребята в Павловке. Ходаковский очень сильно переживал.
Впереди у отца Святослава — новые командировки на передовую.
— Сейчас собираем ребятам бензопилы, генераторы, печи. Благодетелей очень много, помогают. Когда обращаюсь — мне не отказывают.
— Как ваши родные воспринимают ваши поездки на передовую?
— У меня семья очень понимающая. Все за меня переживают, волнуются, но они прекрасно знают мой характер, знают, что по-другому я не могу. Поэтому не перечат мне, не пытаются меня отговорить. Кто-то же должен это делать…
За время проведения специальной военной операции погибло 5 священников.
24 марта не стало протоиерея Олега Артемова — морского офицера, терского казака, который дважды в качестве корабельного священника прошел кругосветку на судне «Адмирал Владимирский». Он исполнял обязанности помощника командира зенитно-ракетной бригады по работе с военнослужащими, погиб при обстреле из реактивной установки «Смерч» в приграничной Журавлевке Белгородской области. Батюшка посмертно был награжден орденом Мужества.
9 сентября получил ранение в голову и погиб иерей Анатолий Григорьев — настоятель храма Богоявления Господня села Исаково Зеленодольского района Республики Татарстан. Батюшка знал, что его помощь необходима военнослужащим, и отправился с бойцами батальонов «Тимер» и «Алга» в зону боевых действий.
25 октября при исполнении пастырских обязанностей по духовному окормлению сводной казачьей добровольческой бригады «Дон» имени Архистратига Михаила погиб клирик Шадринской епархии протоиерей Евфимий Козловцев.
6 ноября в Херсонской области при обстреле погиб настоятель храма Великомученицы Варвары и Преподобного Ильи Муромца при штабе Ракетных войск стратегического назначения в поселке Власиха Московской области протоиерей Михаил Васильев, которого называли «батюшкой ВДВ». Отцу Михаилу посмертно было присвоено звание Героя России.
С отцом Михаилом был тяжело ранен священник десантно-штурмовой дивизии ВДВ, клирик псковского храма князя Александра Невского Александр Цыганов. Спустя две недели, 21 ноября, батюшка, который в свое время десантировался с бойцами на Северный полюс, умер в госпитале Севастополя.
— Все они — мученики. Пастыри, кто пошел за други своя. Никогда не отвечали насилием на насилие. Военные священники живут той же жизнью, что и их подразделения. Но мы до сих пор не получили никаких социальных гарантий. Думаю, что сейчас обратят на это внимание.
…Когда говорят: «Я молюсь за всю нашу армию», протоиерей Святослав Чурканов поправляет: «Надо молиться вместе с нашей армией».
0
31.56
