Какую женщину мы назовем идеальной красавицей? Венеру Милосскую? Мощную вакханку с полотна Рубенса? Звезду немого кино Мэри Пикфорд? Или, может, супермодель Наоми Кэмпбелл? Только за последние сто лет в Европе представления об идеале женской красоты менялись неоднократно и нередко – весьма радикальным образом.
Если посмотреть на работы художников начала XX века, то мы увидим и воздушных танцовщиц Сезанна, и земных купчих Кустодиева, «Иду Рубинштейн» Серова и таитянок Гогена. Конечно, нельзя судить об эстетическом идеале того или иного времени лишь по работам живописцев, пусть и выдающихся.
Более надежным путеводителем по вкусам служит продукция массовой культуры — журнальные репродукции салонной живописи и почтовые открытки с фотографическими портретами женщин, отражавшие вкусы городского мещанства, чиновников, студентов, разночинцев. Значительную их часть составляла «обнаженная натура».
Порнография, естественно, воспрещалась законом, но фотографы ловко обходили его, то наряжая модель в трико телесного цвета, то придумывая еще какой-нибудь забавный способ. Эстетика эротики была в те времена статична, и это позволяло ей сохранять достоинство. Обнаженное плечо на маленькой почтовой открытке волновало сильнее, чем сегодня голые ягодицы на журнальной обложке.
«Пышная грудь, округлые бедра, полные руки и ноги, мягкий овал лица и роскошные волосы, — таковы, согласно школьной эстетике, существенные условия женской красоты, — писал в 1903 г. еженедельник «Вестник Самообразования». — А между тем, воплощение такого ходячего кодекса красоты в действительности может не производить на нас никакого впечатления. Все эти условия мы можем встретить в какой-нибудь коровнице, которая, однако, будет очень далека от идеала красоты современного человека».
Каков же он был, идеал красоты на рубеже XIX-XX веков?
Вместе с идеями народничества ушло в прошлое обожествление эфирной красоты чахоточных героинь Тургенева. Однако идеальная красавица начала века — это не пышные барочные дамы Ватто. И не полные чувственности женщины Рубенса. И не воздушные амазонки Брюллова. Это и те, и другие, и третьи. Удивительнее всего, что в идеале женской красоты соединялись понятия, казалось бы, несовместимые: невинность и порочность (монахиня-блудница), холодность и чувственность, хрупкость хрустальной вазы и «здоровая» красота, присущая «девушкам из народа». А в общем, мужчина искал в женщине «домашней уютности» и в то же время — таинственности, романтичности, «отзвука грез неземных».
Шла увлекательная борьба классицизма с модерном, борьба точно расчисленного, земного, основательного с воздушным, текучим, причудливо меняющим формы... Побеждает классицизм — и правильность черт лица подчеркивается строгостью линий одежды а-ля туника. Побеждает модерн — и женщина становится вьющейся лозой, эфирным облачком — как бы нечаянным, прихотливым, однако с удивительным чувством равновесия.
От танго к гранжу
В 1910 г. в парижские салоны проникло «танго аргентино», вскоре осужденное папой римским, а затем и германским императором, запретившим его танцевать офицерам в форме. Это был период, когда Европу тянуло к телесной свободе. Дамы выбирались из корсетов, викторианские нормы поведения никого уже больше не стесняли, входили в моду фривольные танцевальные стили. Впервые для многих женщин открылось, что любовь может быть удовольствием.
Первая мировая на некоторое время приглушила «страсти роковые». Тем временем в Америке начался «Век джаза» (так окрестили 20-е годы), плавно переместившийся в послевоенную Европу. Джаз открыто и прямо заявил, что женщина должна быть сексапильной. Женщина «джаза» — это героиня немого кино: чуть полненькая, с овальным лицом, гипертрофированно накрашенными губами и подведенными глазами (классический вариант – Мэри Пикфорд).
В начале 30-х женщины как будто образумились. Юбки стали удлиняться, на смену пылающей юности и пластинкам с негритянскими песенками, полными эвфемизмов, пришли добропорядочные семейные чаепития, фикусы в кадках и полувоенные марши. Настал черед прямых, широких, мускулистых плеч и низких бедер.
Вскоре, однако, коренастые низкорослые физкультурницы (картины Дейнеки и фотографии Родченко) уступили место «арийскому» типу красоты, самым ярким выразителем которого на Западе была Марлен Дитрих, а у нас – Любовь Орлова. Подчеркнутая линия плеч, высокая полуспортивная фигура, но при этом грудь и бедра – как у нормальной женщины.
После войны «типологию» женской красоты во многом стали определять модельеры. Так, с показа в 1947 г. знаменитой диоровской коллекции New Look вошли в моду узкие талии, широкие бедра и высокая, приподнятая грудь – своеобразный ремейк XIX века. Пропагандистами этого стиля стали Ава Гарднер, Грейс Келли и другие голливудские звезды.
Омоложение моды, начавшееся в 50-х (за модными трендами стали следить не только женщины в цвету, но и девушки-подростки), обернулось новым взглядом на женскую красоту. Пятидесятые явили феномен Мерилин Монро и как продолжение его – популярность всего изящного и маленького: маленькие лыжницы, маленькие теннисистки, маленькие артистки… Миниатюрность ценилась во всем, кроме груди.
Твистующие шестидесятые, активная молодежная культура породили не только движение хиппи и моду на джинсы, но и новый тип красоты. Соблазнительные чувственные блондинки с пышными формами (Анита Экберг) уступили место «точеным» брюнеткам (Джейн Фонда); шиньоны и высокие прически потребовали адекватного ответа от обувщиков – так появились супершпильки.
В конце 60-х все большую роль начали играть ноги, вернее их длина. Законодательница мод Коко Шанель, некогда наложившая табу на голые коленки, с треском проиграла этот бой. В скандально знаменитой линии Ginger Group англичанки Мэри Куант подолы платьев и юбок были укорочены до минимума. 30-сантиметровые мини произвели в умах людей революцию не меньшую, чем студенческие волнения в Европе и высадка американцев на Луне.
В 70-х развитие модельного бизнеса и возросшая роль haute couture привели к появлению моды на высоких девушек-кузнечиков (ноги от ушей). Оценить 80-е годы довольно сложно. В кино и поп-музыку, формирующие общественные эстетические пристрастия, пришли новые кумиры, но кумиры совершенно разнородные – от Шэрон Стоун (роковая блондинка) до Мерил Стрип(античная статуя) от хамелеонистой Мадонны до брутальной Энни Леннокс из «Юритмикс». На первое место вышла чувственная красота: крупные формы, большие бюсты. Длинноволосые блондинки снова потеснили брюнеток, а брюнетки надели расклешенные брюки и стали стричься коротко.
Вместе с героиней моды 80-х Брук Шилдс появились густые брови «шалашиком» и пышущие румянцем щеки. Подводки глаз Настасьи Кински ввели в модный обиход «кошачий взгляд». И над всем этим царил вульгарный макияж.
80-е были торжеством диско, уходом в примитив, что позднее, в 90-х, логично завершилось стилем унисекс: мальчишеская грудь, сверхкороткая стрижка и андрогинный силуэт, стирающий различия между полами.
Итак, мы дошли до XXI века. Что же является идеалом женской красоты в наше время? Ответ на этот вопрос не дадут ни конкурсы красоты, ни фэшн-шоу, ни теоретики моды. Судя по всему, время кича и эклектики подошло к концу, равно как и время унификации. Унисекс, этот атавизм стиля гранж, последняя конвульсия 90-х, умер. Наступило возвращение женственности.
Формула Сингха
Свою формулу женской красоты предложил в 1991 г. американский профессор психологии Девендра Сингх. Протестировав свыше тысячи добровольцев в возрасте от 18 до 86 лет, представителей разных профессий с разным уровнем образования, доктор Сингх понял: идеалом для мужчин является женщина нормального телосложения, соотношение объема талии и бедер у которой составляет 0,7 (допустимы колебания в пределах от 0,6 до 0,72). Если мужчина предпочитает полненьких или худеньких, то и у них должна соблюдаться та же самая «волшебная пропорция».
И до Сингха психологи знали, что во все времена выбор мужчин падал на пышнотелых женщин в силу все того же инстинкта продолжения рода. Но только Сингх доказал, что важен не сам жир, а его пропорциональное распределение по фигуре. Искомая форма — форма песочных часов — характеризуется уже упомянутым математическим соотношением между талией и бедрами.
Золотые пропорции
Пока что мы говорили о женской фигуре. А лицо? Как оценивать красоту лица, по каким параметрам?
Свою методику предложил калифорнийский пластический хирург Стивен Марквордт. По его мнению, красота человеческого лица подчинена математическому закону, открытому еще 25 веков назад. Изучая «идеальные» лица современников, он обнаружил в них пропорции «золотого сечения», определенные еще Евклидом и Пифагором как соотношения 1 к 0,618. Созданная Марквордтом «идеальная маска» может быть описана теми же уравнениями, что Парфенон и Афродита древнегреческого скульптора Фидия.
Пифагор, пытаясь вывести математическое выражение визуальной и музыкальной гармонии, открыл «золотое сечение». Это сечение широко применялось во всех видах искусства живописцами, скульпторами и архитекторами, искавшими идеал красоты, от античности до эпохи Возрождения. «Совершенный человек» Леонардо да Винчи — это прежде всего идеал пропорциональности: если принять расстояние от пупка до пяток за единицу, то от макушки до пупка оно должно составлять 0,618.
Марквордт наткнулся на «золотое сечение» случайно. Составляя «сетку» человеческого лица, он обнаружил, что черты последнего укладываются в два перевернутых пятиугольника, которые, в свою очередь, состоят из трех «золотых треугольников». Внутри маски также встречаются пропорции, соответствующие «золотому сечению», например: ширина рта в 1,618 раза превосходит ширину носа, а ширина щеки на уровне носа — в 1,618 раза больше, чем ширина щеки на уровне рта. В маску также вписываются три «золотых» пятиугольника (два вокруг глаз и один между носом и ртом).
Отталкиваясь от образа «божественной красоты», или «совершенного человека» Леонардо да Винчи, Марквордт стремится превратить пластическую хирургию в инструмент реализации мечты об идеальной красоте.
Марквордту было всего четыре года, когда его мать попала в автокатастрофу, полностью обезобразившую ее лицо. Личная драма и стала тем источником, из которого впоследствии родилась «маска красоты» — «библия» голливудских визажистов и гримеров. Они прикладывают к фотографии того или иного актера маску-шаблон, созданную Марквордтом, и сразу видят, какие черты лица нуждаются в корректировке. Но если приложить шаблон Марквордта к портретам знаменитых киноактрис, выяснится, что далеко не все они соответствуют формуле Марквордта. В сетку «божественной красоты» прекрасно укладывается лицо Одри Хепберн , а вот Изабель Аджани из нее выпадает — подводят чересчур высокие брови и слишком маленький нос. Скарлетт Йохансон и Джулия Робертс в этой сетке вообще покажутся чудовищами.
Норма или карикатура?
Группа психологов из университета Святого Андрея в Файфе, предпринявшая попытку определить, что делает женское лицо особенно привлекательным, пошла по другому пути.
Ученые отобрали 60 лиц женщин европейского типа (не подиумных красоток, а самых обычных), и британское жюри, состоявшее из мужчин и женщин, оценило степень обаяния каждого лица по семибалльной шкале.
Сначала с помощью компьютера ученые составили синтезированный портрет, вобравший в себя наиболее примечательные черты лиц 60 участниц эксперимента — форму и размер глаз, высоту лба и скул, рисунок носа и рта. Искусственное лицо оказалось куда привлекательнее, чем лицо любой из его «матерей». Казалось бы, могут торжествовать сторонники нормы — те, кто признает за красоту идеальную правильность черт и пропорций. Однако исследователи на этом не остановились.
Теперь они взяли не 60, а лишь 15 портретов, получивших самую высокую оценку жюри, создали из них второй вариант универсальной красавицы. Но и этот портрет подвергли компьютерной обработке, чтобы выделить в нем самые характерные черты и составить третий портрет, в котором черты «суперкрасавицы» были утрированы.
Наконец, три обобщающих портрета были представлены на суд другого жюри, состоявшего из мужчин и женщин от 22 до 46 лет. На сей раз наибольшее число голосов экспертов получил не первые два портрета, а третий — тот, в котором в шаржированном и даже карикатурном виде изображались черты второго (совершенного) портрета: щеки более высокие, скулы менее выступающие, глаза большие по сравнению со всем лицом, расстояния рот-подбородок-нос меньше «классических» норм.
Английский антрополог Дональд Симонс предположил, что очарование, исходящее от женщин с высокими скулами и полными губами, бессознательно вызывает представление об их хорошем здоровье, плодовитости и способности рожать крепких детей.
Итак, благодаря ученым нам окончательно стало ясно, что такое женская красота. Это коэффициент 0,7, два перевернутых пятиугольника, в которых вписаны по три треугольника, плюс высокие скулы и полные губы. Чистая геометрия.
74.0
Free
