ТОП 10 лучших статей российской прессы за
May 19, 2020

Трусова для Плющенко — это большая ответственность. Взял — пусть справляется!

— Видите ли вы сегодня фигуристов-революционеров, которые не просто побеждают, а меняют весь вид спорта? - спрашиваю Тарасову.

— Это Саша Трусова. Она поменяла вид спорта, потому что четверные прыжки вошли в нашу жизнь, как бы кто ни упирался и как бы это кому-то нравилось или нет. Это уже факт, и с ним надо считаться. Она проломила этот потолок своей головой и вышла в открытый космос. И все туда потихоньку начинают ломиться.

— Илья Авербух недавно сравнил переход Трусовой от Этери Тутберидзе к Евгению Плющенко с переходом Алексея Ягудина от Алексея Мишина к вам. Правомерное, на ваш взгляд, сравнение?

— Нет. К моменту прихода Ягудина я была тренером уже с многолетним стажем, работала с 19 лет. И у меня были результаты. Мои пары и танцоры становились олимпийскими чемпионами и чемпионами мира. Роднина — Зайцев, Бестемьянова — Букин, Моисеева — Миненков, Климова — Пономаренко, Грищук — Платов... Потом начала работать с одиночниками — сначала с четвертым номером сборной, Сережей Волгушевым, а потом с Ильей Куликом. Мы с ним четыре года никуда не высовывались, сидели, как рыба в пироге, в лесах Мальборо в Америке. И выиграли Олимпийские игры! И только потом пришел Ягудин.

— Согласен, разница с тренером-новичком Плющенко есть. Как вы восприняли переход Трусовой именно к нему? Для нее это большой риск.

— А для Жени это большая ответственность. Взял — пусть справляется.

— Интересно, что ее мотивировало к нему перейти, с учетом отсутствия у Плющенко тренерского опыта.

— Родители. Папа Трусовой, по-моему, дружит с Плющенко. И вообще, в ее переходе все решают родители. Она еще маленькая. Но удаленькая!

— По-вашему, это не может сказаться на ее карьере роковым образом?

— Не хотела бы рисовать такие страшнейшие перспективы для чудной девочки, которую мы все любим. Этери ее воспитывала, чтобы она стала чемпионкой. Повторяю: Саша вышла в открытый космос. Первой прыгнула четыре четверных. Поэтому не хочу ей такой судьбы. Хочу, чтобы у них получилось.

— Тяжело будет Плющенко превратиться из большого спортсмена в большого тренера?

— Людмила Пахомова была большой спортсменкой. И стала большим, заметным тренером — даже когда у нее еще не было чемпионов. Со своими пониманием и методикой. Так что примеры есть.

— Меняет ли переход Трусовой к Плющенко расстановку сил в тренерском корпусе? И можно ли это назвать вызовом для Тутберидзе?

— У Этери Георгиевны такая детвора подрастает и уже подросла! Так что ничего страшного.

— Как относитесь к скандалу вокруг маленького сына Плющенко и журнала StarHit, заявившего о болезни ребенка?

— Отношусь приблизительно так же, как Роднина про меня сказала. Это хороший, нормальный, прекрасный мальчик! Как вообще язык поворачивается про детей говорить такие вещи?! Даже если бы он и был больной, этого нельзя делать. Так могут поступать только плохо воспитанные люди. А тут — совсем невоспитанные, с какими-то зверскими наклонностями. Если подадут на них в суд — правильно сделают!

— Жену Плющенко Яну Рудковскую удивило, что даже Алексей Ягудин, многолетний конкурент, их в этом вопросе поддержал.

— А Ягудин — прекрасный человек, разве они этого не знают? И замечательный отец своим дочерям. Что ее удивляет? Она, кроме гадостей, до этого ничего про него не говорила. Я Лешу хорошо знаю, и он терпеть таких вещей не может.

— А правильно, по-вашему, с первого года жизни выставлять ребенка на всеобщее обозрение, что делают Плющенко и Рудковская? Может, это и вызывает неадекватную реакцию у других людей?

— Привыкла не обсуждать то, что происходит в семьях людей вокруг меня. Так ведь можно докатиться и до того, что я свадьбу Собчак буду комментировать. Это не мое, а их дело, их ребенок.

Хотела бы, чтобы Загитова вернулась. Но, думаю, это случится, только если взрослый возраст поднимут до 17-18 лет

— Для вас стало откровением решение Алины Загитовой приостановить карьеру?

— Думаю, что она правильно сделала. Это и ее прозорливость, и тренеров. Они Алину не убрали, а придумали, что она возьмет паузу. И если бы сейчас сделали взрослый возраст с восемнадцати лет, она боролась бы за все звания.

— По-вашему, Загитова все-таки вернется? Или для нее после победы на Олимпиаде в Пхенчхане уже нет мощной мотивации?

— Для кого-то достаточно один раз быть олимпийским чемпионом, для кого-то — нет. У Алины мощные и красивые прыжки. Но она не хочет сейчас, например, встать и учить четверной. Я уверена, что она бы их выучила. Хотя все равно не в таком объеме, как учат эти малявки. Трусова только ритбергер не прыгнула!

— То есть думаете, что возвращения Загитовой не будет?

— Я хотела бы, чтобы она вернулась. Если поменяются возрастные правила — это может произойти. А если нет — думаю, не будет.

— Переход Медведевой именно к Брайану Орсеру — на ваш взгляд, правильное решение? Что именно этот тренер может ей дать?

— Она не могла не уйти. А выбор — это уже другое дело. То, что Орсер мог дать, — он ей дал. Он ее полюбил. Женя — сильнейший человек, настоящий русский характер. Талантливая, трудолюбивая до умопомрачения. Она украшает их школу. Другие девочки многому учатся у нее.

— А чему учится она?

— Женя стала лучше кататься. Именно владеть коньком. Другое дело, что множество травм, которые были у нее на протяжении карьеры, — в том числе спины — не дают ей двигаться вверх. Но она сама хочет выучить четверной. А я всегда поддерживаю тех, кто хочет. После перехода у нее была несладкая жизнь. Она приехала в чужую страну, в чужой город, к чужим людям. А теперь они ей стали родными. Они к ней очень хорошо и уважительно отнеслись — глядя на ее работу, на то, как она себя меняет, как стала питаться, как делает все для того, чтобы ее тело не давало сбоев. Медведева — очень глубокий человек, и я уважаю ее.

— Говорите, Евгения изменила режим питания?

— Абсолютно. Сама себе готовит. Она стала веганом.

— О моменте ее ухода от Тутберидзе к Орсеру вы говорили: «Девочку убивали прямо на глазах. Мне было очень жалко Женю». Что вас в этом процессе поразило больше всего?

— Достойное поведение Жени на Олимпийских играх и после того, как она ушла. И в комментариях, и во всем остальном — несмотря на все, что на нее сыпалось. Это дорогого стоит. Она никого не оскорбляла, ничего не говорила — хотя, наверное, ей было что сказать. Потому что для нее это было предательство. Поэтому она и ушла. Для нее рухнула стена, о которую она держалась.

— Вы по своим старым японским связям недавно узнали, что она в Японии тренируется? Ваше высказывание на этот счет сильно нашумело.

— Да, все начали писать. Но она там немножко тренировалась, кажется, дня четыре. После этого все катки закрыли — пандемия все-таки. А где Женя сейчас — не знаю.

— Помню ваше высказывание в нашей беседе двухлетней давности о Юлии Липницкой: «Она — хороший, успешный ребенок, но после Сочи оказалась немного брошенкой». Можно ли сказать о Медведевой после или даже до Пхенчхана то же?

— Не сказала бы так. У них разная судьба, хотя кажется, что много одинакового. Липницкая после Сочи вяло существовала. А Женя сразу после Пхенчхана сделала ход, поняв, что будет продолжать кататься. Ей надо было во что-то верить, и она нашла себе тренера.

— Насколько комфортно чемпионкам Сочи Липницкой и Аделине Сотниковой в жизни после окончания спортивных карьер?

— Липницкая работает приглашенным тренером, делает мастер-классы с Еленой Ильиных. И у них очень хорошо получается — знаю, что на них прямо паломничество. Сами придумали себе такую работу, и это замечательно. Юлю приглашают в Японию, она участвует в спектакле, который для нее сделали. Сотникова сделала операцию на шее, поскольку шейные позвонки у нее были совсем не в порядке. Восстановилась, катается, снимается для модных журналов. Аделина на виду, у нее много всякой деятельности. Они очень довольны. Красавицы!

Я — за ужесточение возрастного ценза до 17-18 лет. Оно выгодно для России

— Женское катание никогда не было таким юным, как сегодня. Как относитесь к разговорам о необходимости ввести более жесткий возрастной ценз — ведь теперь уже даже в 19-20 лет фигуристок выбрасывает на обочину следующее поколение маленьких девочек?

— Положительно. Только ненамного. Сейчас во взрослые переходят в 15 лет, а я бы сделала — в 17. Или 18. И тогда у нас было бы все обеспечено — даже если бы новые правила ввели прямо сейчас. У нас есть выдающиеся катальщицы, которые этому цензу соответствуют, — и Женя Медведева, и Алина Загитова, и Лиза Туктамышева. Мы могли бы тремя девочками выигрывать турниры для спортсменок старше 18 лет и тремя — младше 18. А дальше идут следующие. У Этери Георгиевны очень много хороших девочек. Скажу больше — супердевочек!

— Выделять из них пока никого не хотите?

— Почему? Камилу Валиеву.

— Все это здорово. Но грустно оттого, что такие длительные карьеры, как у Ирины Слуцкой или Каролины Костнер, станут невозможны. Особенно у нас — с такой-то конкуренцией.

— Каролина, кстати, говорит: «Я не ушла». Но не выступает. В спорте, если ты не выступаешь и у тебя нет травмы — то ты ушел. Вообще, могу сказать, что нам введение более жесткого возрастного ценза было бы выгодно.

— Вот как! А многие как раз считают, что те, кто его лоббирует, делают это как раз против интересов России.

— Считать можно все, что угодно, но у нас не у дел остались выдающиеся спортсменки — например, Медведева, — поскольку они не прыгают четверной. Прыгает только Туктамышева. Вот они бы и соревновались с девочками из других стран — американками, кореянками, японками. Это были бы очень достойные женские соревнования, которые, может, были бы не так отягощены прыжками в три с половиной — четыре оборота. А девочки до 17 лет удивляли бы нас техникой.

Мне кажется, мир сейчас устроен так, что такие взрослые соревнования смотрели бы, и они были бы очень интересными. Потому что тех, кто постарше, мы уже успели полюбить и знаем их спортивный путь. Мы сопереживаем им, отдаем должное за то, что они не ушли в какой-то балет на льду и продолжают здесь вкалывать. Это вызывает уважение и желание наблюдать за тем, как они развиваются. Мы же этого не видим, потому что они не выступают!

— Вам жалко старших фигуристок из-за того, что сейчас происходит?

— Да, мне их очень жалко. Им не нашлось применения. Они стараются и ни в чем не виноваты. Но технический прогресс развивается так быстро, что эти девочки за ним не успевают. Они были первооткрывателями каскадов «три-три», но когда стало «четыре-три» — как раз находились в пубертатном возрасте, в котором не умножают, а сохраняют. Сейчас они из этого возраста вышли — и могли бы украшать собой все соревнования. Думаю, такая смена возрастного ценза никому бы не повредила.

— Недавно вы резко отозвались о тех, кто хочет запретить четверные прыжки: «Они хотят отбросить фигурное катание на 40 лет назад». Кому это надо?

— Конечно, резко! Потому что прогресс остановить нельзя. Нельзя ничего запрещать. Такие запреты делаются для кого-то и для чего-то. В короткой программе для девочек не разрешили прыгать четверной. Почему у мальчиков можно, а у девочек нельзя? Потому что наши девочки — единственные, кто их прыгает. Разрешат — и мы будем недосягаемы. Но пусть тянутся за лучшими, чем все будут равняться на середняков. В ИСУ сами это хорошо знают, но в их руках власть. Четверной прыжок — это трюк. А трюк в цирке — это и есть цирк. То, что вызывает аплодисменты и больше всего привлекает. Потому что трюк вызывает ощущение страха. Даже через экран. И это — суперэлементы.

Тутберидзе нашла золотой ключик, которым открывает девочек

— В нашем фигурном катании ведь никогда не было таких тренеров-монополистов, как Этери Тутберидзе? Мне этот вид спорта всегда представлялся как арена острейшей конкуренции тренеров, а не такой ситуации, как в художественной гимнастике с Ириной Винер и в синхронном плавании с Татьяной Покровской.

— Почему же? Когда-то как раз у Стаса Жука, например, были все три пары в сборной, одиночники — и девочки, и мальчики. И танцоры — чемпионы страны. У него была половина сборной! Это история, и ее не надо забывать. Он тоже работал сенсационно.

— Вы назвали Тутберидзе уникумом. В чем заключается эта уникальность?

— Да, она уникум. Скоро уже заканчивается второй десяток лет, как она работает на льду. Это самый расцвет. Она многому научилась, у нее хорошие условия — правда, на вчерашний день. А когда второй каток построят, будут еще лучше. У нее очень сильная и правильно ею подобранная тренерская команда, прекрасный отбор.

Она работает много часов, не уходя со льда. Я это понимаю, поскольку сама работала по двенадцать часов. Она на льду проводит жизнь. Ее жизнь — там. У нее есть цель — быть лучшей из лучших, выигрывать всегда. А когда профессия делается твоей жизнью — у тебя не может не получиться. Ну не может!

— Ваше отношение к ней с годами менялось?

— Пожалуй. Но давно было видно, что она ни на кого не похожа. Помню Тутберидзе с первых ее учеников, они отличались от других тем, что много и очень стабильно прыгали. У нее была потрясающая «крутка».

— Ее противники считают, что за успехами главных учениц Тутберидзе стоят десятки, если не сотни сломанных судеб других девочек из ее «инкубатора».

— Это неправда. Первое место — оно одно. А у нее только на него претендуют десять человек. И никакие эти судьбы не сломанные. Они тренировались и получили от нее максимум того, что могли получить. Просто у одного человека организм это выдерживает, а у другого — нет. Третий начал поправляться, у четвертого — булимия. Не все зависит от нее. Родители тоже должны за этим смотреть.

Я раньше тренировала десять танцевальных пар и две спортивные. Все они катались хорошо. Но была Бестемьянова, и с ней я работала так же, как с восьмым номером. Сама индивидуальность спортсмена не просто так с неба упала. Ты работаешь со всеми одинаково, а проявление сильнейших, лучших зависит от того, сколько в тебе таланта и упорства. Она (Тутберидзе) нашла тот золотой ключик, которым их открывает.

— Насколько плотно вы с ней общаетесь лично? Какие у вас отношения?

— Мы не общаемся. Не лезу ни с советами, ни с чем другим. Только поздравляю. И комментирую. Что я могу еще сказать, кроме того, что говорю в комментарии? Что я — как попка-дурак?

— Как реагировали, когда читали колкости в Instagram ее команды в ваш адрес? Например, на тему Загитовой?

— Я понимала, что они неправильно мою мысль прочли. Да, мне действительно мало трех программ. Потому что за ее спортивной жизнью, как и жизнью других больших спортсменов, я хочу наблюдать долго. Разве это плохо? Наоборот, она меня интересует!

— Помните ли вы раннюю Тутберидзе, которую, как я читал, не брали к Елене Чайковской, в ЦСКА, и только потом она осела на катке «Серебряный»?

— Я тоже ее не взяла, она и ко мне ходила! Уже намного позже, когда эта история выяснилась, говорила ей: «Я тебя не помню». А она рассказывала: «Вы работали с Климовой и Пономаренко — и вообще ничего вокруг не видели. Это было видно». Я действительно никого и ничего не видела, работала только точечно. И кто там приходил и уходил — не замечала.

— Что, помимо многих часов на льду, позволило ей превратиться из тренера-новичка в самого влиятельного специалиста в стране?

— Она неплохо каталась, у нее был хороший конек! И желание стать тренером. Она же не захотела работать в Америке. Она мечтала создать свою школу. И создала. Так получилось, что судьба к ней повернулась лицом. Ее пригласили на каток, и она стала там не работать, а пахать. И жить. Я очень верю в работу. Она и раскрывает тебя, и дает тебе новые возможности. Надо перерабатывать других.

— Какова роль хореографа Даниила Глейхенгауза в успехах Тутберидзе?

— Они хорошо работают вместе. Но каждому из нас нужно совершенствоваться. Он -молодой человек с амбициями. Мне хотелось бы в его исполнении видеть большее разнообразие в программах.

Готова подписать петицию в поддержку Семина

— Переживаете ли вы за тренеров по другим видам спорта? Вот на днях с Юрием Семиным «Локомотив» контракт не продлил безо всяких на то спортивных оснований.

— Да, переживаю. И поражаюсь, как быстро у нас какие-то начальники освобождают настоящих тренеров! Возьмите такой случай. У нас хоккейная сборная после многих лет молчания выиграла Олимпийские игры. Пусть там не было игроков НХЛ. Кому какое дело — есть турнир, и мы его выиграли! Что сделали с главным тренером Олегом Знарком?

— Убрали. И тоже из-за конфликта с руководителем.

— Я его встретила летом в Прибалтике. Мы плакали с ним вдвоем! Что они делают?! Кого они наказывают?! Они народ русский наказывают! Это ведь видно — кто тренер, а кто нет. Только им не видно, этим начальникам. У них сейчас деньги. Ну как так — не отметить, не заплатить, выгнать из команды человека, который эту победу ковал! Как рука поднимается, кто они такие?

А еще у нас был прекрасный тренер, который сейчас живет в Швейцарии, — Вячеслав Быков. Это же тоже — Тренер! Потому что видно было, как он работает. По уму видно, по всему. Я так радовалась, что эти двое выделились из общей массы, которую назначают... И за Семиным, конечно, слежу и переживаю. С ним — та же история. Лично мы не знакомы, но нельзя жить в России, в ее спорте — и не знать Семина. Хотя футбольным болельщиком назвать себя не могу. А на кого они его поменяли?

— На никому не известного в России серба Марко Николича.

— Ой, это чтобы деньги списывать! Как можно в стране не иметь своего тренера? Они бы еще канадца пригласили хоккейную сборную тренировать. А что теперь делать? Если напишут петицию в поддержку Семина — я подпишу!

Сейчас Родниной кажется, что она сама себя тренировала. Я не против. Мне все равно

— В 97-м году в Сан-Диего я зашел в парк Seaworld, заглянул на ледовое шоу — и внезапно встретил там чемпиона мира Александра Фадеева. Мы записали интервью, в котором он очень жестко отзывался о методах работы своего бывшего тренера Станислава Жука. Говорил о неприемлемых для него человеческих качествах и даже добавлял: «Однажды он сообщил «куда надо», что Фадеев, мол, спит с американками».

— Сашка, кстати, очень хороший парень. А Жука я с этой стороны не знаю. Знаю, что он был великий тренер, реформатор, человек, помешанный на работе. Чтобы Стасик писал (доносы, — Прим. И.Р.) — мне верится с трудом. Мне очень жаль, что он так рано ушел из жизни — и ушел совершенно нищим. Он был пьющий человек. Но профессионал — высочайшей пробы. Он очень многое придумал в нашей работе. И всегда считал так: если делаешь полтора — то можно и два, если два — то сможешь и два с половиной, и так далее. И Саша Фадеев как раз был уникум, который все это выполнял.

— Ирина Роднина с Александром Зайцевым к вам пришли как раз от Жука. Устали от его сверхжесткости?

— Не знаю, не спрашивала. Они просили меня стать их тренером. Это сейчас она (Роднина, — Прим. И.Р.) говорит: «Мы все делили». Не думаю, что я с ней считалась в каких-то основных вопросах. Считаю, что я ее не подвела. Изначально она пришла ко мне на два года. Если бы я была некомпетентна, то она бы меня поменяла. Но Роднина никуда от меня не уходила и осталась со мной на шесть долгих лет. И это были очень тяжелые годы. Она рожала ребенка, выходила на лед после родов — первая и единственная. Такого никогда не было! У меня были хорошие программы — и мы отработали очень много новых элементов, которые тогда никто не делал. И она всегда выглядела лучше всех.

— Очень сложно с ней было работать из-за характера?

— Я не имела права про это думать. А характер у нее очень неровный, истерический.

— Пока хоккеисты сборной СССР на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде проигрывали американцам в легендарном «чуде на льду», через год после родов Роднина с Зайцевым стали трехкратными олимпийскими чемпионами без единой помарки. Большую гордость чувствовали?

— Они выступали еще до провала хоккеистов. Парники же первыми начинают. У меня было такое счастье, что работа сделана! И больше меня это не интересовало. Закончился период этой тяжелой и ответственной работы. Все, что я делала, было неплохо и правильно. Это ей сейчас кажется, что она сама себя тренировала. Ну, пусть она этим живет. Я не против. Мне все равно.

— Реагируя на ваше недавнее интервью РБК, Роднина скатилась до прямого оскорбления: «У Тарасовой давно что-то с мозгами слетело».

— Главное, что слетело-то у нее. Потому что она пишет про восьмидесятые годы, а я говорю о 2001-м. Когда Лена Черкасская поехала в Австралию с призером чемпионата США (Анжелой Никодинов, — Прим. И.Р.), а я — с Алешей Ягудиным, и это были первые соревнования в олимпийском сезоне Солт-Лейк-Сити.

— Роднина — депутат Госдумы. Как вы относитесь к массовому заходу спортсменов в политику?

— Не понимаю, почему всех так туда потянуло. У меня не укладывается в голове, как это можно после такого живого дела, которым ты занимался. После спорта, каждодневного адреналина. Тебя стольким вещам научили, ты столько знаешь. Иди, учи сам или сама! Нет. Идут туда, где денег больше. Что делать — они, видимо, для чего-то нужны там. Хотя это Думу не украшает. Из всех, кто там есть, почему-то мне кажется, что одна Светлана Журова находится на своем месте и занимается делом.

Следующий шаг Ковтуну помешала сделать голова. Он не умел терпеть

— Есть ли сегодня фигуристы, наблюдение за которыми вызывает у вас такой восторг, что прямо подбрасывает из кресла?

— Есть. Это и Юдзуру Ханю, и Нейтан Чен. Я в восторге, как Ше-Линн Бурн, самый прогрессивный балетмейстер, его переделала, и насколько многого Чен достиг в работе с Рафаэлем Арутюняном. Когда-то мы с Арутюняном работали на одной площадке в Москве на стадионе Юных пионеров, который сейчас погребли под многоэтажными домами. Вот как удачно стадион закопали, прямо вместе с людьми — и мной, и им! А сейчас он лучший тренер Америки. И я получаю эстетическое наслаждение, когда смотрю на Чена. Он прыгает пять четверных!

— Двукратный олимпийский чемпион Ханю собирается остаться на третью Олимпиаду, чтобы прыгнуть там четверной аксель. Это реально?

— Если он так говорит — значит, реально. Он — уникум. Нам повезло, что мы видим такого абсолютного, богом поцелованного фигуриста. Вот у него не пропадает мотивация! Он хочет еще и еще.

— А что произошло с нашим мужским катанием? После двух ваших олимпийских чемпионов, Кулика и Ягудина, был только Плющенко — и все, засуха.

— Случился провал. Так всегда бывает — волнами. Пока боролись эти двое, Ягудин с Плющенко, — другие, видимо, отдыхали. Сейчас появились ребята, тот же Алиев. Интересный парень! Если психика позволит — может быть в призерах.

— Вы же помогали Елене Буяновой работать с Максимом Ковтуном. Что не позволило ему сделать решающий шаг вперед?

— Голова. Страх. Умение терпеть долгую, продолжительную работу — это тоже голова. Вот он — не умел терпеть.

Очень люблю и дорожу работой комментатора

— Вам удалось из топ-тренера превратиться в топ-комментатора.

— Ой, прямо я топ! (усмехается) Правда, статуэтку дали (Тарасова получила премию «Тэфи» за комментаторскую работу на Олимпиаде в Пхенчхане, — Прим. И.Р.).

— Все вас обсуждают, спорят, кто-то обожает, кто-то ругается. Никто не остается равнодушным. Это уже показатель.

— И что мне делать? Почему я должна всех слушать? Меня давно пригласила на телевидение, на «НТВ-плюс», Аня Дмитриева, когда я была без работы. С Васей Соловьевым, два голубя, просиживали дни и ночи, комментировали. Нас слушали три с половиной человека. Но она это не прекращала. Вообще, телевизионный показ фигурного катания в России начала Аня, а не Первый канал. И постепенно мы стали собирать аудиторию. У меня уже было приглашение на Первый канал комментировать Олимпиаду, а я осталась на «НТВ-плюс». Мне все сказали: «Ты дура непроходимая». А я ответила, что Дмитриевой пообещала, — и поэтому не могу ее подвести. И с Васей Соловьевым хорошо было работать. Образованный человек, высокохудожественный. С ним и с Ланой (Иоландой Чен, — Прим. И.Р.) приятно было десять лет работать — вот такая у нас была компания. И вот уже скоро двадцать лет, как я комментатор.

— Полюбили эту профессию?

— Очень! И сильно ей дорожу. Меня же каждый год хотят снять, народ пишет. Пока держусь.

— Не дождутся!

— Очень люблю прямой эфир. Для меня это — адреналин. Обожаю комментировать здесь и сейчас. Не хочется это потерять. Читаю отзывы и вижу, что люди меня любят. Смотрят фигурку со мной.

— Как относитесь к упрекам в субъективизме, к тому, что у вас есть любимчики? И есть ли они на самом деле?

— Мой любимчик — это талант. Я его чувствую и вижу.

— Как относитесь к едким сообщениям, а то и оскорблениям в соцсетях, в том числе Instagram в ответ на ваши комментарии? Задевают ли они вас?

— Нет, не обращаю на них внимания. Потому что не читаю — как и комментарии Ирины Константиновны (Родниной, — Прим. И.Р.). Потому что они идиотские. Даже не обижаюсь на нее, а просто жалею.

— Для меня самая большая загадка — почему фигурное катание из искусства, которое должно пробуждать восторг и чувство красоты, превратилось в предмет ненависти. Читаешь, что фанаты Загитовой пишут в Instagram Медведевой и наоборот — жутко становится. Ладно футбольные фанаты, но тут...

— Фигурное катание тоже разные люди смотрят. Мне кажется, что такие комментарии пишет народ очень низкого культурного уровня, умеющий думать и говорить, а правильнее сказать — собачиться только на уровне рынка. Так не жалеть девочек... Мне кажется, им самим от этого уже не холодно и не жарко. Мало ли на свете больных людей?

— Главное, чтобы у самих спортсменок была в этом смысле толстая кожа.

— Я бы своим не посоветовала это читать. Как у них происходит — не знаю. У тебя есть представление, как жить и работать, — ты идешь вперед. Необязательно читать тысячи людей, которые что-то тебе советуют или поливают тебя жидким дерьмом.

Хуже Мутко вряд ли кто-то будет

— Как может повлиять коронавирус на фигурное катание? На ком простой скажется самым негативным образом?

— А вот это уже зависит от тренировочного процесса. Нужно будет что-нибудь придумывать. По традиции работать не получится. Надо будет напрягаться.

— Что самое полезное сделали вы во время пандемии?

— Разве что подобрала несколько очень хороших музык. Надеюсь, вы их услышите на соревнованиях. А так — до того расслабилась и обленилась на этом отдыхе, что когда скажут — выходите на работу, чувствую, что поеду туда на диване, как Емеля на печи! (смеется)

— «Музык новых самых», как пела Земфира, — это прекрасно. Мне в ваших рекомендациях людям, что делать во время эпидемии, больше запомнилось то, что вы дружите с Михаилом Жванецким. Как вас жизнь свела?

— Очень давно, в Одессе, когда там построили каток (в 1975 году, — Прим. И.Р.). Помню, на один из своих дней рождения, еще до пятидесяти, Миша надел китель и фуражку друга, капитана дальнего плавания. И так говорил про свои достижения: «Отменили концерт в Питере. Запретили концерты в Москве и Новосибирске, на два года — в Свердловске, на четыре — в Томске...» Очень люблю и ценю его.

— А кого еще из мира культуры можете назвать друзьями?

— Владимира Спивакова, Марину Неелову. Галину Волчек, царствие ей небесное. Она была моим учителем.

— Вы никогда не были большой поклонницей Виталия Мутко.

— Это не то слово! (смеется)

— Как оцениваете недавнюю смену министра спорта с Павла Колобкова на Олега Матыцина?

— Я еще не видела дел, а судят именно по ним. Хоть бы каток какой-нибудь сейчас открыли, чтобы сборная каталась. Жду от них каких-то сообщений, — а их нет. Это люди, которые подчиняются. Им все равно, сколько ждать — два дня или две недели. Они никого не убедят, «недокрутят», не пойдут никуда лишний раз. Номенклатура. Хотя хуже Мутко вряд ли кто-то будет. И Колобкова не по делу туда засунули.

— Да, полное впечатление, что человек был не на своем месте.

— У нас давно уже все не на своих местах (смеется).

— Чем гордитесь в жизни, кроме больших побед?

— Своими бывшими спортсменами, которые стали тренерами и теперь стоят у бортов на чемпионатах мира и Европы! Их — полмира, всех не перечислишь. Чувствую в них частичку себя, а они меня очень любят и поддерживают.

— Ваш 12-летний внучатый племянник Федя по-прежнему занимается хоккеем в ЦСКА?

— Да, и младший тоже. Но Федя — очень серьезно. Главное — я вижу, что ребенок любит это. Была у них на тренировке, вижу и достоинства, и недостатки. Хорошо бегает, отлично катается — потому что первый тренер у него был фигурист. Мы лучше учим кататься! У него очень красивая низкая посадка.

— Я уже мечтаю, чтобы на лед в составе первой команды ЦСКА вышел Федор Тарасов, правнук Анатолия Тарасова. Это была бы красивая история!

— Очень красивая!