ТОП 10 лучших статей российской прессы за
April 13, 2021

— Снимали фильм фактически на месте событий. А Новочеркасск — это ваша родина. Вы что-то помните из своего детства там?

— Тут нужно написать маленькую новеллу, чтобы рассказать о том, что для меня Новочеркасск. Русский юг позднего советского периода. Это сейчас мы знаем, что это был «застой», а когда тебе семь-восемь лет, у тебя рубль в кармане и на мороженое, и на музей, и книжку купить или открытки, все видится иначе. В той жизни была какая-то защищенность. Которая потом, в начале девяностых, конечно, исчезла. А сейчас я не могу сказать, какая там жизнь, потому что, даже проведя на съемках несколько недель, ты не погружаешься в реальную жизнь города.

— Вашей маме было десять лет, когда произошло восстание на заводе. Она что-нибудь рассказывала?

— У нас дома об этих событиях никогда не говорили. Совсем. Но, конечно, задолго до съемок, когда Андрей Сергеевич только задумывал писать сценарий, мы говорили с мамой — и я, и он. Но мама в то время была совсем ребенком, а дедушка с бабушкой никогда это не обсуждали. Информации не было. Мои бабушка с дедушкой оба прошли войну, я не думаю, что они были на митинге и давали подписку о неразглашении. Думаю, что их позиция могла быть близка к позиции Людмилы. Я могу на эту тему только фантазировать, у меня нет никаких данных, но я точно знаю: мой дед после войны был в лагерях, однако, когда вернулся, по-прежнему считал, что победу в войне мы одержали благодаря товарищу Сталину. И хорошо помню рассказ бабушки о том, что, когда умер Сталин, она схватила маму и побежала куда-то на площадь, где висели репродукторы, чтобы услышать правду. Она не могла поверить, для нее это было страшное потрясение. Я никогда не слышала от них каких-то сталинистских высказываний, но вполне могу себе представить, что эти люди так же, как и Людмила, жили верой в то, что можно построить коммунизм. Пройти войну, ежедневно встречаясь со смертью, видеть убитых товарищей и считать, что все это зря, было невозможно. Такое могло бы просто свести с ума, особенно учитывая, что моя бабушка пошла на фронт, когда ей было пятнадцать лет — она приписала себе три года.

— А что вам рассказывал ваш дед-казак? Его история была похожа на рассказ отца Людмилы в фильме? Тот страшный рассказ, который он завершает просто убийственной фразой: «На Дону Бога нет».

— Не надо забывать, что это все-таки художественный вымысел двух сценаристов, Елены Киселевой и Андрея Кончаловского. В моей семье за байки отвечала бабушка. Дед вообще был молчалив, сдержан. Самое страшное слово, которое я слышала от него за всю жизнь, — это «дурак». Вообще, казаки — это не те, кто смеются и балагурят, это немного другой способ существования. Настоящие казаки, конечно, не ряженые. К тому же отец Людмилы начал говорить только после того, как крепко выпил, когда у него пропала внучка. Он прекрасно осознавал — вернулось нечто страшное, что на Дону уже было. Мой дед, слава Богу, не испытал подобной потери, когда пропадает родной человек. Поэтому и не было повода говорить так много. Он вообще мало рассказывал. В 1991 году его нашел орден Красного Знамени — оказывается, в 1943-м после гибели своего командира он, младший офицер, принял на себя командование и вывел взвод из окружения без единой потери. Мы были потрясены, потому что даже не слышали от него никаких упоминаний об этом.

— Вы говорили, что дед побывал в лагере…

— Деда после войны посадили. В конце войны, уже возвращаясь из Берлина, в Риге он отдал распоряжение накормить детей остатками офицерского обеда. Кто-то, видимо, донес, и его отправили в лагерь. Я очень сожалею сейчас, что не расспрашивала его, не пыталась выяснить всех подробностей. Теперь-то я понимаю, что это глобальная проблема. Пока есть возможность говорить со своими бабушками, дедушками и даже с родителями, это надо делать. Мы не спрашиваем, потому что молодые, глупые. Потом проходит время, вопросы возникают, но задать их уже некому. Андрей Сергеевич, например, очень жалеет, что не расспросил Петра Петровича Кончаловского о Врубеле, о Серове, о других художниках конца ХIХ — начала ХХ века. Точно так же и у меня с моими родственниками. В лагере деду очень помог один грузин. Они вышли вместе, и дед поехал к своему другу в Тбилиси, там женился на его дочери. Родилась девочка, которую назвали так же, как потом мою мать, — Светлана. Но дед не смог по своей казацкой натуре жить среди другого народа. Он оставил ту семью, вернулся на родину и женился на моей бабушке. Я так и не знаю, общался ли он с ними, как они жили потом…

— Какая атмосфера в Ново­чер­касске сейчас? У вас на съемках было время, чтобы погулять по городу, отдохнуть, сходить на рынок, что-то самой приготовить?

— Мы жили в Ростове. Фильм снимался не только в Новочеркасске, но и на Дону, а Новочеркасск стоит довольно далеко от этой реки. Ростов — прекрасный современный город, с барами, ресторанами. Есть красивая набережная, где хорошо гулять. Мы жили в отличном отеле, где можно было каждое утро заниматься спортом. В Новочеркасске же мы снимали важные сцены на НЭВЗ, возле Триумфальной арки, в каких-то других знаковых местах города. Но по большому счету, когда ты снимаешься, возможности смотреть по сторонам, погружаться в жизнь города нет. Ты не можешь себе позволить расслабиться и в обеденный перерыв смотаться на рынок и посмотреть, что там продают. Ты должен сохранять очень концентрированное восприятие материала.

— Но как вы устраивали свой быт на съемках? Читала, что, когда вы были в Карелии, вам там каждое утро привозили чудесное парное молоко. И вы делали прекрасное капучино, даже лучше, чем в Милане. А что особенного было на «Дорогих товарищах!»?

— В этом смысле мы с Андреем Сергеевичем очень родственные натуры. В вопросах обустраивания быта во время работы я очень многому у него научилась. Работа должна приносить счастье во всех аспектах. И это ощущение, которое начинается с утреннего кофе, продолжается на съемочной площадке и переходит в общение с теми, с кем сблизился во время работы. Уже после съемочного дня, за бокалом вина, может быть. Это такая жизнь в жизни. Маленький праздник. Люди по-настоящему чуткие осознают, насколько мимолетно это счастье, когда все совпало, когда случается и творческий, и человеческий контакт…

А с гастрономической точки зрения в Ростове были каймак, рынок, круассаны из ресторана, прекрасное вино, чудесные заботливые ребята из отеля, варившие нам кофе, который я намолола и привезла из Москвы. В Ростове было очень комфортно. Более того, первые семь съемочных дней мы с Андреем Сергеевичем голодали, потом пять дней выходили, и после был абсолютный праздник. Мы ели черный хлеб с каймаком, сало покупали на рынке, все было очень круто!

— Я видела программу, которую вы когда-то снимали в Ростове-на-Дону, и вы рассказывали, что там какой-то потрясающий каймак. Я тогда это слово вообще впервые услышала. А если не брать вариант ехать за ним в Ростов-на-Дону, знаете ли вы какой-то способ раздобыть такой в Москве?

— Мне мама передает варенья, соленья, иногда рыбу соленую, иногда с какой-то скоростной оказией — каймак.

— Для вас наслаждение жизнью невозможно без наслаждения едой. А еще без чего?

— Во-первых, на сегодняшний день для меня наслаждение жизнью невозможно без наслаждения голодом. Вообще, нужен отказ от чего-то, чтобы потом почувствовать радость возвращения. Нельзя без конца наслаждаться, обязательно должен быть период воздержания, когда ты ограничиваешь потребление всего — еды, вина, сериалов, покупок. Это дает возможность и серьезно погрузиться в другие вещи. И получить радость от этого. Чтобы потом, уже с другой радостью, вернуться к любимому хлебу с маслом или недосмотренному сериалу.

— Хлеб с маслом — самое вкусное блюдо или есть что-то вкуснее?

— Вкуснее только хлеб с маслом и с вином.

— Юлия, почему именно еда, ее приготовление стали вашей любовью?

— Наверное, потому, что у меня нет слуха и я не умею петь и играть на музыкальных инструментах, хотя музыку люблю. У меня нет никаких талантов к живописи, не обучалась танцу. Мне очень нравится плясать, но с точки зрения искусства это что-то сомнительное. А еда — это просто, это могут все. С той или иной долей успеха готовить может каждый. Нужно только желание.

— В одной из ваших многочисленных книг я прочитала, что все, что ваша мама готовила в выходные, она называла «плюшки». Вы обожали мамин пирог с капустой и винегрет. Что еще? Какой был вкус у вашего детства?

— Вкус у детства — это когда ребенок просыпается, а в доме разлито ощущение заботы и творчества. В том смысле, что делается что-то, чтобы этот дом был уютным, чистым, лучшим местом на земле. Вот это вкус детства, не в еде дело. У нас была очень небольшая квартира в хрущевке, но всегда накрахмаленные простыни и что-то свежеприготовленное с утра специально для тебя. Вот это и запомнилось на всю жизнь. Осенью могла быть тыквенная каша, зимой — даже и холодец на завтрак, летом — вареники с вишней. Не важно, что именно это было, важно, что делалось то самое усилие, чтобы отношения и люди были счастливыми. Я ни в коем случае не говорю, что нужно с утра до ночи мыть полы и тогда все будет хорошо. Но когда что-то делаешь, что-то вкладываешь, все равно получаешь отдачу.

— А что в выходные готовите вы?

— Во-первых, по-прежнему всех радует винегрет. Пирожки с капустой тоже занимают высокие позиции в чартах. Но, конечно, все зависит от погоды, от настроения. Муж очень любит разные супы: с фасолью, с чечевицей, харчо. Мои близкие любят яркие вкусы, и я стараюсь соответствовать их стремлениям.

— Может ли ваш муж сам что-то для вас приготовить или в доме готовите только вы?

— Андрей Сергеевич может приготовить все что угодно. Но готовить он не хочет.

— Когда-то вы первой открыли для россиян руколу и стали из нее готовить. Что нового вы нашли в последнее время в кулинарии для себя и для других?

— Я для себя открыла новый чеснок — с очень крупными дольками и без сильного едкого аромата. Если растереть много такого чеснока с грецкими орехами, добавить оливкового масла и черного перца, то получается фантастический соус не только к макаронам, но и к любому салату.

— Как вы остаетесь в такой потрясающей форме, если рядом постоянно еда?

— Если вокруг постоянно еда, это не значит, что ее нужно постоянно есть. Многие повара находятся в очень хорошей форме. Приготовление пищи — это способ самовыражения, а не способ удовлетворения требований желудка.

— Много лет вы соблюдаете экадаши — кратковременное сухое голодание. Когда это началось? Каких правил еще придерживаетесь, чтобы поддерживать организм в форме?

— Я не всегда соблюдаю экадаши всухую, иногда с водой. Конкретно мне пищевая пауза очень подходит для поддержания формы и для обретения энергии. Это один из способов обновления организма.

— Возможно, я ошибаюсь, но я не вижу у вас ни следа ботокса. Как отказаться от самой популярной в артистическом мире процедуры?

— Зачем от нее отказываться? Если она делает вас хуже, не стоит к ней прибегать, а если делает лучше, то и не отказывайтесь от нее. Ботокс тем и хорош, что он уходит через некоторое время и не оставляет никаких следов.

— С чего начинается ваше утро? Чем заканчивается ваш день?

— У меня нет кнопки включения или выключения. Бывает по-разному. Всегда выпиваю стакан воды с утра, потом наступает очередь физических нагрузок, а потом уже все остальные дела. Сегодня, например, так не получилось, с утра поехали на рынок, и вот только сейчас я шагаю с палками. Все наоборот.

— Простите за тавтологию, но мне очень нравится ваше «Мне это нравится!» на YouTube. То, что вы делаете, дает настроение, радость, я узнаю что-то новое, меня это разгружает, хочется вместе с вами смотреть на приятных людей, на красивые места… В общем, в интернете вы нашли для себя яркий, интересный жанр, а ведь интернет — это будущее. Нет планов совсем уйти с телевидения?

— Телевидение — это одна аудитория, интернет — другая. На телевидении больше законов, которые необходимо соблюдать, в интернете больше свободы. Но при этом на ТВ все более стабильно, заключил контракт — и знаешь, что у тебя есть работа, по крайней мере на сезон. А в интернете все более хрупкое и шаткое. В каждом направлении есть свои плюсы и свои минусы. Программа «Мне это нравится!» задумывалась как совмещение полезного с приятным. Было много работы в разных уголках мира, и, поскольку при этом часто присутствовали мои друзья, мы решили сделать из этого какой-то проект, использовать время не только для того, чтобы просто наслаждаться какими-то видами и знакомиться с чем-то новым, но и делиться этим в программе. Сейчас все немножко изменилось — дело в том, что мы не только практически не путешествуем, но и вообще избегаем контактов. Но надеюсь, что очень скоро мы вернемся в наш обычный динамичный и увлекательный режим.

— В какой точке мира вам лучше всего? Да, разумеется, нам всем хорошо там, где близкие и любимые люди. Но я имею в виду именно географическую точку…

— Как и многим русским, мне нравятся теплые страны, Италия, моря-океаны, которых нет в Москве. Тем не менее, Москву я тоже очень люблю. Здесь мой дом, мои друзья, любимая работа.

— Юлия, вы являетесь частью клана Михалковых — Кончаловских. Что это вам дает?

— Думаю, что все это несколько преувеличенно и в современном мире значение клана не так уж велико. Вряд ли я могу серьезно рассуждать на эту тему.

— Кто вам в жизни давал самые мудрые советы?

— Было много людей, которые оказали на меня влияние. И не только людей, литературных произведений, например, тоже. Наверное, самые важные советы — это быть открытой и «не жить так подробно», как говорил Лев Николаевич Толстой.

— Что вы делаете, если дико устали, сил нет ни физических, ни моральных? Как перестать тревожиться и начать жить спокойно и счастливо?

— А кто сказал, что жизнь должна быть спокойной и безмятежной? Откуда эта странная установка? Почему если в жизни присутствуют боль, тревога, неудачи, то так не должно быть? И почему жизнь должна состоять из бесконечной радости? Жизнь состоит из бесконечного спектра переживаний, и они не могут быть только со знаком плюс. Надо просто каким-то образом научиться проходить все эти этапы. Когда я серьезно устаю, выходы могут быть разными. Иногда помогает одиночество. Причем не на один вечер, а, в идеале, неделя или несколько дней в ретрите, без телефона и почти без общения. Сейчас это невозможно, поэтому я нахожу успокоение в общении с родными людьми.

— У вас муж, которому постоянно нужно соответствовать, это не сложно? Он трудоголик, мало спит, много работает, занимается самосовершенствованием. С одной стороны, это прекрасно, с другой — сложно расслабиться. Это когда-нибудь было проблемой?

— Мне намного сложнее соответствовать себе самой, потому что мои требования к себе гораздо выше, чем требования ко мне моего мужа. Когда вы любите, то даже не думаете о соответствии.

— Вы человек настроения или человек правил? Какие правила стараетесь не нарушать?

— Я считаю, что настроение — вещь очень личная, и верх невоспитанности — демонстрировать свое дурное настроение. Мы все должны друг другу улыбаться, именно должны. Это нормальная гуманистическая жизненная позиция. Если это можно назвать правилом, то я — человек правил.

— В одном из интервью вы заметили, что когда относишься к делу легко, то получается лучше, чем когда очень стараешься и полностью выкладываешься. Как у вас обстоят дела с этой легкостью? Ведь вы, как перфекционист, наоборот, привыкли выкладываться на 1000 процентов…

— Я работаю над собой, стремлюсь к легкости. И все больше и больше принимаю долю определенного пофигизма, который присущ моему мужу. У меня есть хороший учитель, я учусь у него этому пофигизму, и мне кажется, делаю успехи.

— Так как же научиться принимать жизнь такой, какая она есть, с ее несовершенствами, серостью, трагедиями?

— Мне кажется, такие вопросы больше подходят далай-ламе, а не артистке Высоцкой. Я сама только учусь.

— Юлия, каким был прошлый странный 2020 год для вас? Что было прекрасного, а что неприятного и даже невыносимого?

— Думаю, что 20-й год был у всех одинаковым, мы все пережили шок и вряд ли полностью осознаем, насколько изменилась наша реальность. Все случилось, как в самом неправдоподобном фантастическом фильме. Весь мир надел маски, весь мир перестал путешествовать, весь мир живет в каких-то ограничениях, о которых еще недавно никто не мог и подума­ть. Меня все это коснулось так же, как и других. Я должна была сниматься, должна была играть в Италии, в Петербурге, в московских театрах, наконец. Все стоит на паузе. С другой стороны, в последние годы у нашей семьи был такой напряженный график, две-три недели каникул за год — и все, постоянная работа над несколькими проектами одновременно… Например, когда снимался «Рай», в то же время выпускался «Вишневый сад», или когда мы снимали «Дорогие товарищи!», то одновременно репетировали «Сцены из супружеской жизни» в Италии. Притом что постоянно существует «Едим Дома», YouTube-проекты и так далее. Поэтому это была, с одной стороны, пауза в рабочем процессе, а с другой стороны, счастливая возможность быть все время вместе. Смотреть кино, читать, разговаривать, готовить, наслаждаться, казалось бы, совершенно банальными вещами.

— Как жить в этом новом, странном и непредсказуемом мире, где опасно обниматься, целоваться, открывать лицо, путешествовать, ходить в театр, в кино, в рестораны? Что приносит вам радость сейчас?

— Все, что мы можем сегодня сделать, — это принять новые условия игры. Пока не станет безопасно все, что было обычным делом раньше, я буду себя ограничивать. Я считаю, что осторожность — это единственный способ, которым можно как-то контролировать ситуацию. Я серьезно отношусь ко всем мерам безопасности.

— Да, не похоже, что все уже кончилось. Самоизоляция — часть наших будней. И все же по чему-нибудь из прежней жизни скучаете?

— Больше всего я скучаю по свободе передвижения и по возможности принятия спонтанных решений. Когда можно проснуться и сказать: «Давай рванем в Неаполь!» — и через шесть часов оказаться в Неаполе. Так жили многие из нас. Те, кто хотел путешествовать, могли себе позволить путешествовать. У меня есть знакомые, которые все заработанные деньги тратили на поездки. Жили скромно, но три-четыре раза в год куда-то ездили. Думаю, что отсутствие перспективы, свободы выбора сильно изменило психику людей. Это тяжело. Как говорил Астров в пьесе Чехова «Дядя Ваня»: «У меня вдали нет огонька». Мы все сейчас лишены такого огонька. Он то загорается, то опять гаснет. В самоизоляции я, конечно, занималась французским и итальянским, что-то делала по дому, но такое законсервированное существование не так много мне дало. Я не стала лучше говорить по-французски, может быть, я стала лучше понимать грамматику, но, чтобы говорить, нужно ехать во Францию и практиковаться там. А для живущих вместе людей этот период стал проверкой. Кто-то стал ближе друг к другу, а кто-то расстался и, может быть, это хорошо. Потому что проявилось то, что не смогло бы проявиться в обычной жизни, и карантин помог расставить все точки над «и». В случае с нашей семьей я благодарна этому периоду за то, что мы смогли взять паузу, остановиться посреди бешеной гонки и заново увидеть, услышать друг друга. И это абсолютно бесценно.

— Я читала, что в постели с мужем вы играете в шахматы. Никогда ничего подобного не слышала. Кто выигрывает?

— Странно было бы, если бы я рассказывала о том, что мы делаем в постели с мужем. Это уже не для журнала «7 Дней», а для издания «7 Ночей»!

— Вы способны на сумасшедшие поступки?

— Думаю, что да. Хотя чем дальше, тем более разумно я поступаю.