Хирурги и журналисты не любят оперировать и интервьюировать близких людей, но накануне 8 Марта военкору KP.RU Дмитрию Стешину пришлось сделать исключение
С Ольгой Ткаченко, начмедом батальона «Восток», я познакомился год назад на раскисшей военной дороге под Мариуполем. С товарищем, военкором Владом Евтушенко мы заехали на передовые позиции, а выбраться назад не могли много часов. Нас подобрала батальонная «Скорая» вывозившая раненых. Не могла не подобрать. Влад относится к Ольге-начмеду с почтением и можно сказать, с уважительным трепетом, как положено относиться к человеку, который вернул тебя с порога Мира мертвых. Еще в 2015 году ВСУ размотали из танков и артиллерии позиции батальона под Донецким аэропортом. Во время первичной обработки и сортировки, Влада сочли контуженым и положили к легкораненым. И только Ольга заметила на воротнике его бронежилета капли крови. Крохотный осколочек проскользнул под самым краем каски и вошел очень глубоко. Влад так бы и отошел тихо минут через 40, но Ольга Ткаченко не дала.
Разумеется, и мне передалось отношение друга к начмеду. Я с удивлением узнал, что раненых бойцов батальона Ольга навещает в больницах, контролирует, как она объяснила мне – «чтобы не залечили». Сам возил ее несколько раз в военный госпиталь в Новоазовске, проверяли наших раненых. Сопровождал начмеда в штольни под заводом Ильича в Мариуполе – там у украинских морпехов был подземный госпиталь, и мы собирали и вывозили нужную нашим врачам «медицину». Например, операционный стол стоимостью в десятки тысяч долларов… Ольга тогда спасла нас с Владом в этих штольнях еще раз. С таким нажимом сказав: «Мне здесь не нравится» и повторив эти слова, пока мы не осознали ее женское чутье и беспокойство. Оказывается, по заводу тогда еще лазали остаточные группы украинских морпехов, пытавшихся выползти из окружения.
Разумеется, если мне в руки попадала медицинская гуманитарка, я незамедлительно отвозил ее начмеду Ткаченко. Иногда мы связывались через соцсети. Ольга пишет необычные, берущие за душу стихи о войне, а я присылал ей свои рассказы – все о том же. Так мы и дружили, наполовину виртуально. Но поговорить по душам все как-то не доводилось.
«ДЕД БЫ МЕНЯ НЕ ПОНЯЛ»
Первые дни весны, снега под Донецком нет даже в тени и уже не будет. Мы сидим на лавочке, на одной из батальонных баз – греемся на солнышке. Ольга в привычной брезентовой «горке» с шевроном «Востока». Начмед воюет с 2014 года. Когда на Донбассе началось брожение, она пришла в одну из организаций, собиравших «гуманитарку»:
- Никто не думал тогда, что на нас пойдут ВСУ, думали, максимум приедут глупенькие националисты, наводить свои порядки. Поэтому ополчение тогда просто расставляло блокпосты. Я, как врач-волонтер, просто развозила по ним медикаменты. Не поверишь, их нам тогда присылали со всей Украины – из Одессы и даже из Львова, Чернигова. Думаю, там до сих пор остались люди, которые нас ждут.
Ольга рассказывает знакомое – маховик противостояния раскручивался, медкомплекты для ополченцев постепенно превратились в полноценный батальонный медпункт со службой эвакуации и штатом врачей:
- Для меня ориентиром был мой дед. Капитан-артиллерист, приписавший себе год, чтобы уйти на фронт. Дед бы меня не понял, если бы я ничего не сделала. Опять же, я была военнообязанной, за плечами военная кафедра… Получалось, я днем была в батальоне, а ночью в больнице работала. Я врач-нефролог.
- Стрелять приходилось?
- За пределами полигона – нет. Я мирный воин.
НЕНАВИСТЬ НЕ ПОБЕЖДАЕТ
Говорю Ольге, что давно заметил такую деталь, из области социопсихологии. До начала Спецоперации, на Донбассе шла гражданская война, воевали добровольцы в неформально-созданных подразделениях. Если в таких группах нет девчонок, они мертвы по определению. А если девчонки есть – все вертится, двигается, развивается.
- Получается, женщины среди военных нужны?
- В окопах на первой линии – нет, хотя есть девчонки, которые и мужикам дадут фору. Но, мы напоминаем мужикам о доме, о том, что их ждут. Какой-то уют создаем, просто своим присутствием. В связи девчонки себя всегда хорошо показывают. В 2014-15 годах девчонки были арткорректировщиками. У нас тогда в батальоне женщина, ее звали Людмила, командовала минометной батареей, у нее сын погиб. У нас же служил, как и муж. Всей семьей воевали, получается.
- Врагам приходилось медицинскую помощь оказывать?
- До начала СВО, бывало. Говорила с ними. Они, как правило, воевать не хотели. Хотели «домой вернуться, обнять жену, и выпить пива». Любопытно, как их готовили. Они были уверены, что с Донбасса давно все сбежали, а остались здесь «одни оккупанты и их пособники-сепары», я цитирую.
- А вы?
- А мы с девчонками показывали им украинские паспорта с донецкой пропиской и спрашивали пленных: «Вот как вы думаете, почему мы не сбежали? А потому что это наша земля, а вы сюда пришли незваные». Пленные обычно делали большие удивленные глаза. Мы их лечили, как положено, как своих, как людей. Отдавали на обмен с нормальными повязками, чистые, красивые и еще с нашими рекомендациями по дальнейшему лечению…
- А наших как отдавали? Попал в плен с целыми руками, на обмен привезли с поломанными…
- Страшно было иногда. ТАМ о наших ребят окурки тушили. Раны резали и зашивали, резали и зашивали, не чистили, без обезболивающих, все гниет. Они не думали о чистоте своей совести, о возвращении добра или зла, об ответственности перед Богом. Ненависть никогда не побеждает, только разрушает.
ЗАПАДЕНЦАМ ОБЕЩАЛИ НА ДОНБАССЕ ЗЕМЛЮ, ПУСТУЮ ХАТУ И БАТРАКОВ
Говорю Ольге, о том, как нам тяжело. Тяжело не быть такими, как ОНИ, тяжело нести на себе груз моральных обязательств. За кадром остается важный вопрос – а как наш противник стал таким. Тем более, что все росли в одной стране, все с одного корня. Ольга говорит серьезно:
- Меня этот вопрос мучает очень давно. Ответ один – а чему их учили с детства? Я видела ролики, где пятилетние дети со сцены пели песню, что они хлопцы-националисты, соколята и как они будут изводить москалей. А потом я услышала, как эту песню пели на Майдане и все уже были в кастрюльках на головах. Боролись со своей «меньшевартностью», то есть второсортностью – это стало их национальной идеей. Много шутили про «вешать москалей», в быту, в анекдотах. Народную песню «Гоп-стоп» они полностью переделали. В начале «кто пустил этого скота в майке СССР в наши Карпаты?», а в конце ксендз отпевает повешенного москаля. Мы-то думали, что они это не со зла делают, шутят!
- Есть такая старая еврейская мудрость, оплаченная кровью: «если кто-то, хотя бы в шутку, пообещал тебя убить, он обязательно это сделает». Думаю, суть этой мудрости отсылает нас к Ветхому завету, где «сначала было Слово».
- Ладно, если бы это были только западенцы, но происходящее нравилось даже тем, у кого и буквы «о» в конце фамилии не было. Людей с детства к этому готовили, а потом дали себя проявить.
- А в Донбассе почему не вышло?
- Мы здесь просто работали и жили, не мучаясь своей «меньшевартностью». Под Горловкой, во время обстрела, в подвал залетели два всушника. Их сначала хотели бить, но они как-то зажались в угол. Говорят, «не бейте, мы просто дорогу перепутали». Все как-то успокоились, стали их расспрашивать. А они, не стесняясь объяснили, что им пообещали здесь землю, пустую хатку и батраков из местных. А оказалось, что «здесь такие же бедняки живут». Обстрел кончился, они быстро сбежали из подвала.
«МОЯ СЕМЬЯ - БАТАЛЬОН»
СВО рано или поздно закончится, будет мир. Сможем ли мы помириться? Я этот вопрос часто задавал на Донбассе. Последний ответ получил в 300 метрах от передовой. Голубевод и бывший шахтер Николай Васильевич, живущий 9 лет под обстрелами, ответил так: «Сначала победим, потом будем думать, как станем мириться» (смотри КП от 20.03.2023 и сайт KP.RU). Переадресую этот же вопрос моей собеседнице. Ольга считает, что на Украине сейчас появился целый слой людей, с которыми даже не нужно искать общий язык:
- Черчилль говорил, что у Англии нет друзей и врагов, есть только интересы. И вот таких людей на Украине очень много. Им неважно какой флаг и какая власть, им нужен только комфорт. Они лояльны любой власти. А у тех, кто живет ради того, чтобы «истреблять москалей», никакого мира не будет никогда. У нас никто не запрещал украинский язык, половина сел на Донбассе говорят на нем, но это пришедших сюда воевать никак не остановило, с нами не примирило.
- Извини за этот вопрос. У тебя нет ощущение, что ты оставила на фронте свою юность?
- Нет. У меня есть семья, мой батальон «Восток». У меня есть ощущение военного братства, это не иллюзия, это бесценно. Тут все проще и честнее.
- Почему?
- А ты всегда помнишь, что у тебя может не быть завтрашнего дня, а может не быть и сегодняшнего вечера. И зло или бесчестный поступок, который ты только что совершил, может быть последним в твоей жизни. Исправить уже не получится. И твои хорошие дела или слова, если они внутри у тебя созрели, нужно делать и говорить прямо сейчас. Потом их может уже никто не услышать.
0
12.00
