ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Дек. 12, 2024

— Как правило, на съемках используют несколько животных для одной роли. В фильме «Ко мне, Мухтар!» с Никулиным была овчарка, которая играла активные сцены, а другой пес отвечал за крупные планы…

— Да, у нас на площадке был целый питомник — несколько Тотошек и другие животные в кадре. Но команда настолько слаженная, что каких-то проблем не возникало, все было легко и талантливо.

— Вообще, «Волшебник Изумрудного города» Александра Вол­ко­ва — это же переложение…

— «Страны Оз» Баума.

— У Волкова сюжет ближе к множеству сказочных историй: разыщи трех существ, исполни их желания — и волшебник вернет тебя домой. Согласны с тем, что в мире существует не так уж много сюжетов?

— Безусловно. Я уже второй год учусь на сценариста в Московской школе кино у Олега Сироткина, и мы, конечно, затрагивали этот вопрос. Есть разные версии, сколько всего сюжетов существует. Жорж Польти, французский писатель, считал, что есть 36 сюжетных коллизий, на которых основаны все драматические произведения. Но существуют и более радикальные утверждения о четырех и даже об одном сюжете. Конечно, фольклор, сказки так или иначе строились на бытовых историях, страхах, которые окружали людей в древности. Поэтому они схожи — люди везде одинаковые. Сказки ведь еще выполняли воспитательную роль — туда не ходи, этим не верь, все тебя хотят съесть, повсюду опасность. Хотя они сочинялись для детей в какой-то более или менее веселой форме, древние русские сказки, особенно сибирские, страшные, ничего веселого там нет.

— Да и у братьев Гримм в оригинале сказки жуткие.

— Думаю, это предостережение, травмирующий опыт, который передавался детям, чтобы они не были наивными и быстрее взрослели.

— Вернемся к «Волшебнику…». Судя по трейлеру, это не точная экранизация. Не сильно фильм удивит людей, которые в детстве читали Волкова?

— Мне кажется, нет. Раскрою небольшой секрет: предполагается всего три фильма. Чем хороша история, переложенная Волковым, — он мир Баума сильно расширил. На минуточку, моего героя у Баума нет, его Дороти — сирота, а ее песик не разговаривает. К тому же у Волкова шесть книг, есть злодей Урфин Джюс и его деревянные солдаты — идеально для большой франшизы.

— У нас в стране традиционно больше любят вариант Волкова.

— Да, нам он как-то ближе. По сути, это два разных, хоть и самоценных произведения.

— Волков писал Маршаку: «Я значительно сократил книгу, выжал из нее воду, вытравил типичную для англосаксонской литературы мещанскую мораль, написал новые главы, ввел новых героев…»

— Такие же метаморфозы произошли у нас и с «Пиноккио», превращенным Алексеем Толстым в «Приключения Буратино», с «Чипол­лино». По сути, даже простой перевод становится в какой-то степени авторским произведением, когда его делает большой писатель. «Фауст» и «Гамлет» в переводе Пастернака — совершенно отдельные произведения.

— У вас родители музыканты, вы выросли в атмосфере классической музыки, как думаете, можно ли сделать из «Волшебника Изумрудного города» оперу?

— Ну, судя по тому, как развивается это искусство… У меня жена сейчас находится в Лондоне, и в списке спектаклей, которые она посмотрела, есть мюзиклы «Загадочная история Бенджамина Баттона» и «Назад в будущее». То есть по фильмам, которые сложно представить музыкальными. А вчера она сходила на мюзикл «Очень странные дела». Сериал такой есть, все, наверное, знают...

Если говорить про жанр музыкальной киносказки, как это было в советское время, они все были с отдельными музыкальными номерами. Да и фильмы тоже, вспомните картины Александрова, комедии Гайдая или «Обыкновенное чудо» Захарова. И да, тут уже вопрос найти правильного композитора. А так, конечно, «Волшебник Изумрудного города» — история очень подходящая если не для оперы, то для мюзикла… Элли идет по дорожке и поет песенку, как Красная Шапочка. (Смеется.)

— В семьях музыкантов обычно вырастают либо продолжатели династии, либо бунтари против семейного ремесла. Вы к какой категории относитесь?

— Не могу сказать, что я бунтарь. Я занимался в музыкальной школе, но из четвертого класса ушел. Хотя музыку не бросил, собрал группу, мы играли рок. Музыка и сейчас присутствует в моей жизни. В юности я собирался заниматься чем-то денежным, на то время карьерный рост виделся в экономической сфере, тогда практически в каждом институте был подобный факультет. Но не поступил и, чтобы не бездельничать год, пошел в педагогический колледж. А там связался с актерским мастерством, которое меня засосало. Так что не могу сказать, что я бунтарь в этом смысле. Я был довольно скромный и застенчивый ребенок, но творчество все поменяло…

— А почему вашу группу вы назвали «Сара Джессика Паркер»?

— На самом деле мы никак не могли подобрать название, кого-нибудь да не устраивало любое из предложений. И в один прекрасный день пришел вокалист и говорит: «Может, «Сара Джессика Паркер»?» Все такие: «Ну давайте». Никто не был за, но, главное, и не был против. На том и порешили.

— История с музыкой не получила продолжения, как и карьера педагога…

— Так как я был застенчивый ребенок, коммуникация — не про меня, тем более учить чему-то детей. Хотя в итоге я провел в колледже все три года, стал дипломированным педагогом дополнительного образования. Не могу сказать, что мне это пригодилось, но никто не знает, как жизнь повернется. Вот, например, этим летом я впервые проводил актерскую лабораторию, был ее куратором, то есть практически мастером курса.

— Кого и чему учили?

— Это были выпускники театральных училищ, но с малым опытом в кино. И моя работа была направлена на то, чтобы рассказать ребятам про отличия профессии театрального и киноактера, о том, как вести себя в кадре, о свете и звуке на площадке, как найти правильного агента, общаться с кастинг-директорами, записывать «визитки» и тому подобное. Это был интересный опыт, не могу сказать, что легкий, но ребята классные подобрались, надеюсь, что у них будет большое будущее. Меня в РАТИ такому не учили, я все постигал сам на площадке. Больше того, иногда сталкиваюсь с коллегами и даже крупными артистами, которые эту информацию не знают.

— Но это правда, в театральных вузах у нас не учат, как работать в кино.

— Да, довольно противоречивая история. Даже во ВГИКе. Институт вроде бы «про кино», но артистов не особо учат работать на съемочной площадке.

— Вам лично институт много дал?

— Ну у меня до РАТИ еще был институт, который мне кое-что дал, — я проучился один год в «Куль­ке», Институте культуры. Оттуда поступил сразу на второй курс РАТИ к Олегу Львовичу Кудряшову, и, конечно, это мне дало грандиозное количество информации, опыта проб и ошибок. Те, кто собирается поступать на актера в театральный, еще не знают, что учиться они будут семь дней в неделю с утра до ночи, а по ночам еще и репетировать. График там абсолютно не такой, как в других институтах, где у тебя есть выходные, когда ты можешь заниматься своими делами. То есть личная жизнь в театральном вообще практически невозможна, если только это не в стенах института. (Смеется.)

— Не поэтому ли мастера предпочитают набирать не москвичей, а провинциальных ребят, они более амбициозны, готовы на все?

— Возможно. Москвичи, конечно, более ленивы, они уже в столице, квартира есть, некуда спешить. А люди из других городов — горящие, энергичные, стремящиеся достичь каких-то высот. То, что они уехали из своего города поступать в Москву, — уже шаг. На самом деле Россия богата на самородков. Может показаться, что молодой человек из деревни мало видел, недостаточно насмотрен, начитан, но это совсем не так. Все зависит от конкретной личности. Насколько я видел, приезжали уникумы какие-то. И мастера всегда в первую очередь смотрят на них.

— Из тех, с кем вы учились, кто-то добился серьезного успеха?

— Да. Первый с нашего курса, кто достиг большого успеха, — Григорий Добрыгин, он, пока еще учился, уже получил «Серебряного медведя» на Берлинском кинофестивале, снялся в двух или трех полных метрах. Ну а потом преуспел как театральный и кинорежиссер и как продюсер. Еще один однокурсник, мой друг Александр Алябьев, сейчас снимает кино как режиссер. У них с Добрыгиным успешный театральный проект «а39». Макар Запорожский, Марина Ворожищева, Артем Цуканов, Надежда Лумпова, Полина Лазарева (кстати, тоже сняла кино) и многие другие играют и в кино, и в театре.

— Время от времени всплывают дискуссии о том, необходимо ли актерское образование вообще? Может, достаточно таланта?

— Нет-нет.

— Вторая точка зрения: институт тебя развивает как личность, дает базу и инструментарий. Кто прав?

— Правы вторые. В Голливуде действительно нет театральных институтов, но у них есть курсы, которые по сути — как блоки обучения в вузе. И этих курсов у них много, актеры все время развиваются, проходят различного направления программы. Лос-Анджелес вообще город артистов, там все актеры — официанты, водители, заправщики. Практически нет, наверное, людей, не знакомых с тем, что такое кастинг, массовка, эпизод, актерские курсы.

— Кроме членов негритянских банд.

— Ну как без них!

— У нас тоже сейчас появилось множество разных актерских и режиссерских курсов.

— Да, потихоньку эта сфера развивается. Но я к чему это все говорю. У тебя может быть некий талант, органика, ты как-то передаешь эмоцию, что-то можешь выразительно произнести, вы­учить текст, и лицо у тебя интересное, камера тебя любит, ты красивый, фактурный, характерный... Но есть огромная актерская кухня, где очень много нюансов, которые тебе нужно понимать. Как создать роль, разобрать сцену, как провести линию героя, где исходное событие, конфликт, как событие влияет на твоего персонажа, сверхзадача и прочее, прочее, прочее.

— Скукотища.

— Это то, что должно быть у актера в базе. Например, я однажды купил книгу Иваны Чаббак (известный голливудский тренер по актерскому мастерству. — Прим. ред.) про 12 пунктов создания роли. Я ее прочитал и понял, что даже ничего оттуда не буду брать, потому что все это первый курс и работает у меня на автомате.

— Зря потратили деньги.

— На книгу? Да нет, я просто еще раз убедился… Ну все равно повторение — мать учения. Я периодически беру какие-то книги по актерскому мастерству, листаю, это важно. Вот недавно ввиду того, что я вел актерскую лабораторию, сходил на курсы к Валере Караваеву, у него есть школа Karavaev Lab, он проводит курсы по методу Демидова, Михаила Чехова, Кокорина, и они все разнонаправленные. Ходил в качестве участника лаборатории потренировать свой актерский аппарат.

— Чувствуете в этом необходимость?

— Не в этом дело. Мне это нужно было самому попробовать, чтобы объяснить своим студентам, для чего это нужно им. В общем, протестировать все на своей шкуре.

— В процессе самому стало любопытно?

— Да. Правда, у нас были подобные тренинги на курсе. Но могу сказать, что, даже отучившись в театральном и получив огромный опыт съемок, я понимаю, что эти маленькие курсы исследования себя и проработки актерского аппарата нужны и важны. Условно говоря, это как ходить раз в год к терапевту, просто чтобы убедиться в том, что все в порядке.

— Еще один стереотип: «Настоящий актер должен играть в театре. Если актер не играет в театре, он не полноценный профессионал». Согласны?

— Согласен с тем, что это стереотип. Действительно, кино и театр — две разные стези. В одной ты коммуницируешь со зрителем здесь и сейчас. Но крупный план, как в кино, в котором видно только глаза или только лицо, в театре не очень работает. На задних рядах твоих тонких эмоций и намокших глаз видно просто не будет. Даже в бинокль. Это совершенно разные сферы. К тому же в кино есть такой аспект, как нелинейность: кадры могут сниматься вразнобой, непоследовательно даже внутри одной сцены. Работа сложная, тебе нужно для себя заранее все понять про своего героя и партнеров, потому что никаких двух месяцев репетиций не будет. Редкий режиссер заранее встречается с артистом, обсуждает и разбирает текст. Как правило, все это тебе придется делать самому. Никакого разгона, как в театре, когда ты можешь «подкрутить» в моменте спектакль, даже если он где-то просел. Эти вещи в кино делать может только режиссер и уже на монтаже.

— Мне Михаил Пореченков в свое время жаловался, что на подготовку к роли борца Поддубного ему дали всего два месяца. Нужно было набрать огромное количество мышечной массы, и он тогда сильно посадил здоровье. На такие вещи в Голливуде минимум полгода, а то и больше дают.

— Скорее год. Дело в системе. Наша киноиндустрия молодая, несмотря на большую историю советского кино. Но на советскую школу кино опираться нельзя, она была совершенно другая. И это бессмысленный разговор, при наших бюджетах никто не выделит для артиста диетолога, врача, тренера и не позволит ему год готовиться к роли. Я тоже в свое время испытал подобные проблемы со здоровьем, когда надо было сильно похудеть и подкачаться для роли. А проект все равно не состоялся. Сейчас становится более или менее лучше, уже как-то стараются заблаговременно утвердить артиста, предоставить ему тренера.

— Раз уж мы упомянули советское кино, вам приходилось работать с артистами старой советской школы? Чем они отличаются от других поколений актеров?

— Первое, что замечаешь, — они все очень правильно говорят, даже учитывая возраст. У многих современных артистов каша во рту. Не буду утверждать, что я в этом смысле эталон, и у меня есть вопросики к себе. Но могу сказать, что иногда сложно расслышать, что партнер говорит. И тут вопрос уже к театральным институтам, как же так с ними работали над сценречью, если они остались после института картавые, с каким-то свистом, бульканьем, проглатыванием окончаний и все это никто не поправил. С актерами советского периода такого не бывает, в них всегда виден профессионализм, знания, опыт. Возможно, они не так хорошо ориентируются в современных технологиях, но база, в первую очередь театральная, конечно, грандиозная, на голову, если не на несколько голов выше той, которой сейчас обладает новое поколение артистов.

— Кстати, вы снимались в большом количестве фэнтези-фильмов, и каково это — взаимодействовать с пустотой или с шариком на палке?

— Хорошо, когда шарик на палке есть. (Смеется.) Да, с шариком была история… Мы снимали фантастическое кино, и мне нужно было смотреть на некое существо, которое ко мне приближается. Снимаем кадр, и я: «Так, ребята, а куда я смотрю и что я вижу? Скажите мне, как мне на это реагировать?» И никто мне точно ответить не может, что конкретно будет дорисовано. И я сказал: «Вы все равно здесь все рисуете, пусть кто-то шарик на палке ко мне подносит, и я буду смотреть на него. Иначе мой взгляд упрется незнамо куда». На самом деле и в зарубежных фильмах, если несколько человек в кадре реагируют на какой-то летающий перед ними объект, видно, что все они смотрят в разные стороны.

— Не зря же Джеймс Кэмерон изобрел камеру, которая показывает одновременно то, что происходит на съемочной площадке, и черновую компьютерную графику. Чтобы в реальном времени видеть, что в результате получится.

— У Кэмерона соответствующий бюджет, куча специалистов. На самом деле это прекрасно, что у нас снимают фэнтези и пробуют с нашими бюджетами что-то подобное собрать.

— В нашем журнале в каждом номере печатается большой материал о какой-нибудь голливудской звезде. Много лет я их читаю и понимаю, что биографии лучших представителей «фабрики грез» во многом сходны. Довольно тяжелое детство и юность, издевательства в школе, неполные семьи, переезд из города в город... Создается ощущение, что актерство их как-то из всего этого кошмара вытащило, помогло им стать более или менее нормальными людьми…

— Более или менее. (Смеется.) Артист и понятие «нормальный человек» точно рядом не стоят. Обеспеченными, возможно, они стали, популярными, известными. А бывает наоборот, слава, деньги, внимание публики ломают гораздо серьезнее людей, чем трудное детство. Можно сказать, что, имея большое количество драмы в жизни, легче понять проблемы героев, их мотивы, глубину. Нелегкая судьба помогает стать внутренне богаче. Но за этим бежать не нужно! (Смеется.) Это просто данность. То, что не убивает нас, делает нас сильнее.

— Себя не ловили в какие-то моменты, что начинаете меняться под воздействием славы, популярности?

— Я так скажу: в моей карьере не было момента «из грязи в князи». Я довольно плавно иду, медленно, но верно. Тише едешь — дальше будешь. Люблю поговорки! (Смеется.) В нашей сфере есть примеры, которым я был свидетелем: был нормальный человек, студент, скромный, веселый, щедрый. А потом вдруг пришла популярность, и человека не узнать: злой, уже далеко не щедрый, какой-то завистливый, хамоватый, надменный. Остается только удивляться тому, как слава может сыграть с людьми злую шутку. Конечно, потом жизнь им дает понять… Но не всем.

— Вы работали с очень многими известными режиссерами — и Крыжовников, и Тодоровский, и Попогребский, и Котт. У кого еще хотели бы сняться?

— Из наших режиссеров?

— Да. Исключая Никиту Михалкова, с которым все хотят поработать.

— Это, кстати, первое, что мне пришло в голову. Но я у него поснимался тем не менее. Был такой китайский проект, назывался «Балет в пламени войны». И там Никита Сергеевич снимал два или три дня. Так что я с ним поработал как с режиссером.

— В Китае?

— Да, он приезжал в Китай и снимал несколько смен. А потом участвовал в монтаже фильма.

— Поехать в Китай, чтобы сняться у Михалкова, — неисповедимы актерские судьбы. Ну а кроме Михалкова?

— С Кончаловским не работал еще, с Хлебниковым, Шипенко, Бусловым, Лебедевым. С Федором Бондарчуком только как с актером встречался на площадке. Я действительно с огромным количеством режиссеров уже поработал в России, но останавливаться не собираюсь, еще много больших мастеров и молодых начинающих талантов.

— Кстати, вы много снимались у женщин-режиссеров, есть какая-то чувствительная разница между мужчиной-режиссером и женщиной?

— Женщины более эмоциональные, тянут эмоции и в кадр, и на площадку. И, соответственно, сам проект настраивают на какой-то чувственный лад. А мужчины скорее рациональные, мало кто из них готов во время съемок к импровизации, эмоциям, снимает «как пойдет».

— То есть у женщин многое рождается прямо на площадке?

— Да, много спонтанного и эмоционального. И порой это может завести не туда, а иногда, наоборот, родить новые повороты и смыслы, которые даже не были заложены в сценарии. Они вдруг всплывают, и это дает картине очень хорошую атмосферу, какое-то чувственное наполнение, что в мужской режиссуре редко встретишь.

— Кроме режиссеров вы еще поработали, наверное, со всеми красавицами российского кино — Юлия Александрова, Аня Чиповская, Кристина Асмус, Любовь Аксенова, Елена Подкаминская, Юлия Хлынина и многие-многие другие. Мало кому из актеров выпадает такая удача, чем вы это объясняете, что вам удалось всех посмотреть?

— Кроме того, что они красивые, они же талантливые… Одно могу сказать: я не выбираю проекты по этому принципу. А кто там будет? Красивая — хорошо, я согласен. Сценарий дерьмо, но партнерша огонь — я согласен. Конечно, нет. Проекты, в которых я участвую, должны быть интересными по смыслу и содержанию. А в такие чаще всего приглашают талант­ливых и красивых актрис. (Смеется.)

— Одна из них забавно рассказывала в интервью о съемках с вами: «У меня с Егором было уже и на кухне, и в душе, а поговорить мы смогли только потом». Это что, рутина или профессионализм? Совсем не нужно настраиваться на партнера, когда играешь любовь?

— Но тут речь была не про любовь явно. Помню, в 2012 году у меня был такой сериал «Анечка», очень много серий, больше ста. Понятно, что за это время у нас с партнершей было множество разных сцен — и драматичных, и смешных, но проект мы начали лежа вдвоем голые на диване. У нас не было возможности познакомиться, поговорить. Пришли на съемку — раздевайтесь, ложитесь под одеяло, и вот у вас там утро «после», романтическое. А у меня на тот момент было не так много опыта в кино. Стоит куча людей, группа, камера, ты раздетый на диване с голой незнакомой девушкой — и давайте, изображайте… Бросили в реку учиться плавать. То есть тут уже ты должен актерски как-то это вывозить. Не могу сказать, что надо настраиваться как-то особенно, это зависит от профессионализма артиста, насколько ты свободен. Твой партнер может быть в зажиме, тогда имеет смысл заняться его «разжатием» путем более близкого знакомства.

— Есть какие-то приемы?

— Да, можно обняться. Простое объятие уже как-то снимает стресс. Ну и поговорить конечно же. Но никаких особых настроек не существует, все зависит от тебя лично и от партнера, который либо в зажиме, либо нет. Всегда важно партнерство, ансамбль.

— Вы с Аней Чиповской много снимались вместе и снова сейчас встретились на съемках фильма «35-я страница». Ваш герой там успешный писатель, которого постоянно прокатывают с премией. Вы сами в глубине души мечтаете о чем-то таком, об «Оскаре» например?

— «Оскаре»? Нет. У меня есть две головы Абдулова…

— Головы?

— Приз фестиваля «Дух огня» в виде бюста Александра Абдулова. Конечно, если честно, артисту важно признание, подтверждение того, что он делает все правильно, чтобы его по голове погладили за то, что он постарался в той или иной роли. Это всегда приятно. Но интересно сделать роль так, чтобы тебе дали «Оскар». А не то, чтобы мне просто дали «Оскар», не важно за что. В любом случае, я не мечтаю о той или иной награде. Хочется что-то сделать хорошо, а если это оценят, мне будет приятно.

— Следите за творчеством коллег? Есть какая-то профессиональная зависть, может быть, к каким-то ярким ролям?

— Я не то чтобы слежу за коллегами, я слежу за индустрией. Мне интересно, в каком направлении она развивается, какие есть тенденции, о чем говорят. Не только с актерской точки зрения, но и как сценаристу, продюсеру, как будущему режиссеру.

— Что-то из последнего произвело на вас впечатление?

— Сериал Душана Глигорова «Аутсорс» смотрел недавно, хорошая работа. Я у него снимался в «Химере». Еще вышла «Трасса» его же авторства, я пока не видел, но отзывы отличные. Душан талантливый режиссер, и вообще могу сказать, что компания «Среда» выпускает хорошие проекты в целом. Я сейчас снимаюсь в одном из проектов «Среды» у Максима Свешникова, и все на очень-очень высоком уровне.

— Федор Бондарчук в своей программе четко обозначил опасности, которые вам грозили после успеха «Горько!», — превратиться в этакого героя-комсомольца либо в героя-маньяка. Вы сами чувствовали риск застрять в каком-то амплуа на протяжении своей карьеры?

— Нет. Хотя ощущал намерение индустрии запереть меня в камере одного амплуа. Это жестокий мир. Часто после того, как артист «выстрелил», его начинают снимать из проекта в проект. Все продюсеры, все каналы, все платформы хотят этого артиста, а потом, пережевав, просто выплевывают. Я эту тенденцию знаю, и конечно же после «Горько!» на протяжении года мне приходили точно такие же предложения.

— Романтический герой, жених?

— Романтический, такой немножко под каблуком, нерешительный, полукомичный персонаж. Ну один в один, только материал был хуже в десятки раз. Потому что все-таки сам проект «Горько!» Андрея Першина, он же Жора Крыжовников, был сделан очень талант­ливо, с юмором, профессионально и с какой то невероятной командой. А все, что дальше предлагали, — это написанные на скорую руку какая-то легкая комедия или какой-нибудь сериальчик. И понятное дело, не было смысла в этом никакого.

— То есть вы это все осознавали и регулировали?

— Да, осознавал. В тот же год, когда вышло «Горько!», я снялся в фильме «Братья Ч» в роли Антона Павловича Чехова, затем в картине «Параллельные прямые пересекаются в бесконечности», где сыграл такого полуманьячного фотографа в леопардовом пальто — образ совершенно противоположный героям и «Горько!», и «Братьев Ч». Ну а дальше просто делал то, что мне близко и что бы я хотел попробовать в актерской профессии. Так, чтобы за мной никакие амплуа не закрепились.

— Почему соглашаетесь на небольшие роли? Это не упрек, и великие артисты часто играли в эпизодах.

— Небольшая роль — определенно непростая задача: экранного времени немного, но функция и наполнение очень важны для сюжета. Зачастую они характерные, а соответственно, ярче и порой карикатурней. Я всегда поражался небольшим ролям Ролана Быкова, в которых он находил что-то очень точное, смешное и драматичное одновременно. Будь то логопед из «По семейным обстоятельствам» или скоморох в «Андрее Рублеве».

— Во «Второй линии» вы психолог на телефоне доверия, в «Братьях Ч» — Антон Чехов, в вашей фильмографии спортивная драма «Чемпионы: Быстрее. Выше. Сильнее», военный фильм «Остаться в живых», в проекте «Оливье и роботы» — семь разных образов. Если прибавить к этому несколько десятков романтических героев — режиссерам скоро нечего будет вам предложить!

— Поверьте, хоть сюжетов и не так много, их интерпретаций и форм несметное количество. Есть еще бесконечный кладезь мировой литературы и неугомонная фантазия сценаристов. Всего не переиграть. Я уже перешел в категорию пап. (Смеется.) До «Волшебника…» их было несколько. Да и куча жанров не опробована. Уверен, что без предложений не останусь.

— Как, кстати, вы объясняете свой успех (а 70 проектов к 38 годам — это, безусловно, успех): внешность, способности, удача, трудолюбие?

— Могу предположить, что трудоспособность на первом месте. Я проделал огромную работу, как внешнюю, так и внутреннюю, чтобы для начала попасть в индустрию. Правильный отбор ролей тоже можно назвать стратегией развития карьеры. Наверное, и остальные перечисленные факторы имеют значение. Но в первую очередь ты должен уделять массу внимания работе. А там, где фокус внимания, все оживает.

— Что еще важно для актера?

— Спорт, самообразование, актерские курсы как повышение квалификации, работа с медиа — все направления хороши, если это работает на твое развитие. А кому чего нужно больше — выбор индивидуальный.

— У вас очень успешный опыт продюсирования — фильм «Все хорошо» показал отличные результаты, высокий рейтинг на «Кинопоиске». Прошло три года, планируете продолжать?

— Я продолжаю и продюсерскую деятельность. Мы с Максимом Свешниковым открыли кинокомпанию SOMEFILMS. Разрабатываем проекты для дальнейшего производства. В подробности не буду уходить. Но деятельность продюсера бьет ключом.

— У вас актерская семья, жена Дарья Авратинская — дочь Ирины Апексимовой и Валерия Николаева, актриса, танцовщица, хореограф, провела детство в Америке, училась в академии Ли Страсберга. Нет атмосферы соперничества между вами?

— Нет, мы прекрасно дополняем друг друга и поддерживаем во всем.

— Говорят, актерские семьи распадаются именно из-за профессиональной конкуренции…

— Слышал о таком, но мне это не знакомо.

— Успеваете заниматься музыкой? Говорят, вы еще и рисуете, пишете стихи.

— Сейчас больше рисованием. Очень успокаивает. Но по возможности стараюсь успевать все. Стихи заменил драматургией. А музыка пригодилась для разработки первого короткометражного фильма.

— До Нового года осталось несколько недель, есть у вас хорошие воспоминания об этом празднике?

— Два года назад мне Дед Мороз подарил котенка, мы назвали его Букля в честь совы Гарри Поттера. (Улыбается.) Собственно, просмотр в праздники фильмов этой франшизы — одна из традиций нашей семьи.

— Какие у вас отношения со временем? Летит оно или ползет?

— Недавно с друзьями рассуждали насчет бегущего вперед времени и пришли к выводу, что в детстве оно текло медленнее из-за того, что еще не познанной информации было в разы больше. И для того, чтоб оно и сейчас тянулось дольше, приходится придумывать себе множество дел и новых сфер для изучения. Я за то, чтобы дни ползли как улитки! (Смеется.)

Интересный факт

Александр Волков написал свою версию в 1939-м, затем переписал ее еще раз, спустя 20 лет, все дальше уходя от оригинала Баума, а затем — снова. Несмотря на то что он выпустил всего 6 книг, писал он их еще дольше, чем Баум свои 15. Только первые книги циклов Волкова и Баума рассказывают одну и ту же историю о девочке, Страшиле, Льве и Железном дровосеке.

Интересный факт

Отец Егора, Александр Корешков, — гобоист, заслуженный артист России, преподавал на кафедре духовых и ударных инструментов Московской государственной консерватории. В разные годы был солистом главных оркестров страны. Александр Николаевич воспитал многих выдающихся музыкантов и был незаменим во всех технических вопросах, связанных с гобоями. К нему обращались за советом и помощью практически все гобоисты Москвы. Сын по стопам отца не пошел, но умеет играть на гитаре, ударных, флейте и тромбоне.

Интересный факт

Многие поклонники запомнили Егора Корешкова по сериалу «Восьмидесятые», где он сыграл комсомольского активиста, доставившего главным героям много неприятностей. Но особенно ярким в исполнении артиста получился маньяк Ты-Меня-Не-Поймаешь во втором сезоне «Метода». Причем только в предпоследней серии выяснилось, что именно Егор сыграл главного злодея.

Интересный факт

Семья Егора Корешкова и Дарьи Авратинской совсем молодая: артисты поженились в позапрошлом году. Тем не менее молодые люди знали друг друга давно — вращались в одном кругу. А несколько лет назад Егора и Дарью связала совместная работа — сериал «Химера», где они сыграли мужа и жену.

Интересный факт

Несмотря на публичную профессию, Егор признается, что остался интровертом и социофобом, как и большинство коллег. «Это не потому, что из-за популярности они устают от внимания, — уточняет артист. — У многих это свойство натуры, помноженное на образ жизни, когда во время съемок ты окружен толпой народа. Ментально приходится колоссально затрачиваться. Подчас это все гораздо тяжелее физического труда, так как полностью изматываешься».