Значительное количество моих либеральных коллег в связи с катастрофическим падением курса рубля начали выражать надежду на то, что народ скоро поймет связь между крымнашем и ценами в магазинах.
Действительно, СССР развалился от пустых прилавков.
Но между нынешним режимом и социалистическим СССР есть два серьезных различия.
Во-первых, СССР провозглашал себя самым передовым в мире строем. СССР обещал построить рай на Земле в противовес нищему капиталистическому аду.
Налицо был когнитивный диссонанс: советский гражданин приезжал на Запад — видел супермаркеты со ста сортами колбасы, приезжал в СССР — видел пустые прилавки, и когда ему говорили, что наш строй самый передовой и изобильный, начинал злиться.
Нынешний режим материального превосходства не обещает. Наоборот, его идейную скрепу можно изложить примерно так: «да, мы в грязи, но зато мы — духовные». Конгитивного диссонанса не возникает. Описание явно соответствует фактам. Да, мы в грязи, а Запад процветает. Все правильно. А что до «духовности» — ее трудно измерить, но ею легко утешиться.
Во-вторых, СССР обладал огромной прослойкой научно-технической и инженерной элиты. И элита эта прекрасно отдавала себе отчет в реальном положении вещей.
Нынешний режим эту элиту — научную, техническую, предпринимательскую — по природе своей аннулирует. Она ему не просто не нужна — она для него опасна. Идеал петрократии — это экспортировать нефть и газ и импортировать все остальное, и чтобы все зависели от государства. Соответственно, элита истончается и превращается в верхушку, а вместе с элитой исчезает, собственно, и сама возможность критического осмысления действительности. Исчезают те люди, которые способны мыслить без помощи телевизора.
Поэтому сравнивать нынешнюю Россию надо, к сожалению, не с СССР, а с множеством аналогичных режимов третьего мира.
Например, с Зимбабве, где 34 года правит Роберт Мугабе. За это время уровень жизни в стране катастрофически упал; белые фермеры (те, кого не вырезали) сбежали, житница всей Африки превратилась в голодающего реципиента продовольственной помощи. Кроме инфляции, достигавшей 1700% в год, росла только одна вещь — рейтинг президента Мугабе. Потому что население твердо знало, что все беды Зимбабве — от того, что проклятые белые хотят поставить страну на колени, а президент Мугабе этому противостоит.
Другой пример — Венесуэла. Катастрофическая экономическая политика сначала Уго Чавеса, а потом его преемника Николаса Мадуро превратила еще вполне процветавшую, по меркам 80-х, страну в место тотального дефицита и очередей, где армия стоит по магазинам и раздает населению туалетную бумагу по показавшейся президенту справедливой цене. Тем не менее большинство населения не видит никакой связи между экономической катастрофой и популистской политикой президента Мадуро. Большинство населения знает, что экономическая катастрофа в стране от того, что проклятые янки хотят поставить Венесуэлу на колени, а президент Мадуро этому противостоит.
Или возьмем исламский мир. Все больше исламских стран скатывается к нищете, цивилизационному отставанию и терроризму. Казалось бы, тут самое время населению проснуться, заметить, что исламизация общества не ведет к процветанию, и пойти навстречу открытому миру. На деле, увы, происходит наоборот: чем беднее то или иное ближневосточное общество, тем фанатичней, чем оно фанатичней, тем оно беднее, и российская идеология «мы нищие, но зато мы — духовные» — есть лишь обезжиренный вариант аналогичной исламистской.
Да что там Латинская Америка или Ближний Восток! Если бы ощущение собственной экономической ущербности побуждало общество изменить свой взгляд на мир, то все новогвинейские аборигены давно бы пооканчивали Кембриджи. На самом деле аборигены как жили, так и живут. Они нищие, но зато — правильно, вы угадали — духовные. Высокая духовность новогвинейских аборигенов по сравнению с бездуховностью погрязших в материальном довольстве белых, правда, сопровождается эпизодическим каннибализмом, но с ней, с духовностью, всегда так. Как общество заговорило о своей высокой духовности, надо смотреть в оба: или людей жрут, или показательные казни устраивают, или, в крайнем случае, водку глушат в немереных количествах. Водка, каннибализм и терроризм — отличительные признаки высокой духовности.
В «1984» Оруэлла мир поделен между тремя равно тоталитарными сверхдержавами. Это предсказание, по счастью, не сбылось. Нищий и озлобленный тоталитаризм проиграл свободному миру. Но антиутопия Оруэлла удивительным образом воплотилась в жизнь в микромасштабе — в регионах, по собственной воле или случайности оказавшихся за пределами свободного мира. Во всех этих регионах погружение в экономическую нищету сопровождается ростом идеологического угара. Во всех местные царьки объясняют обнищание населения кознями свободного мира, и чем больше эти мини-Океании пытаются пакостить свободному миру, тем громче они кричат: «Они нас не любят».
Россия покамест отличается от Зимбабве или арабского мира одним — наличием элиты. Не в таком большом количестве, как в СССР, но в значительно большем, чем в Зимбабве. Именно на российской элите лежит сейчас самая важная ответственность: не поддаться угару, в котором находится большинство, и не тешить себя надеждой, что большинству можно «открыть глаза».
Большинству нельзя «открыть глаза» ни в Сомали, ни в Венесуэле, ни в секторе Газа, ни в Зимбабве, ни в России. Когда — если — придется вытаскивать Россию из обезжиренного исламизма — это придется делать не «прозревшему большинству», а элите.
65.0
22.00
