ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Окт. 7, 2019

Правота палеонтолога — это правота человека, лежащего в воздушном кармане под лавиной и думающего, что когда-нибудь масса снега сдвинется либо растает и человек окажется на поверхности. Вполне возможно, что когда-нибудь так и будет, но по сути это мудрое рассуждение бесполезно.

В эпоху, когда в Антарктиде росли леса, человечество не жило на планете Земля. Даже в пору Киевской Руси не было городов и трубопроводов, построенных на мерзлоте, не было и густонаселенных территорий, отвоеванных у Мирового океана. Возможно, на теплой Земле будущего существовать будет куда прекраснее, чем на нынешней, но какие катаклизмы предстоит пережить человечеству, пока (и если) оно доберется туда, — это вопрос, который должен бы интересовать не только экологов.

Парадокс, но чем лучше люди научаются управлять создаваемым вокруг себя микроклиматом — тем больше они зависят от природы. В наше время на Шпицбергене можно жить практически с теми же бытовыми удобствами, что и в средней полосе, а яркое освещение приполярных городов призвано возмещать недостаточность светового дня. Но любая катастрофа (то есть нечто выходящее за строго очерченные рамки) поставит город на грань выживания… а кочевники, живущие в чумах, могут остаться в чумах, как сотни лет назад.

В этом смысле пещерный человек, одетый в шкуры, был более приспособлен к климатическим изменениям, чем жители современных городов: при потеплении он мог сбросить шкуры и откочевать вслед за едой.

Другой вопрос, который заботит общественность: оказывает ли современное человечество своей деятельностью существенное влияние на климат. Иными словами: есть ли что-то, что мы можем изменить, — и нужно ли это менять? Тут, как ни странно, ответы еще более разнятся. Впрочем, почему странно? Во-первых, от ответа на этот вопрос зависят непосредственные интересы слишком многих — и трудно осуждать людей за то, что ближайшие двадцать лет им важнее, чем ближайшие сто. Думаю, именно здесь коренится желание некоторых ораторов назначить «дату конца света» совсем близко. Во-вторых, — осознайте это — нам элементарно не с чем сравнивать. Мы никогда не «возвращали углерод в биогеохимические циклы» с такой скоростью. В последние тридцать-пятьдесят лет она гораздо больше, чем все влияние людей на природу, которое было раньше, но велика ли эта скорость с точки зрения планетарной? Мы не знаем. В планетарном масштабе увеличение углекислого газа в атмосфере вроде бы не столь значительно, но безопасно ли это незначительное для человечества — уязвимого, с каждым поколением все меньше приспособленного для жизни вне привычной энергозатратной среды обитания? Мы не знаем и этого.

Экологи говорят: за последние сто лет потепление составило 0,8 градуса, если оно составит 2 градуса — изменения могут быть катастрофическими. Возможно, они ошибаются?

В краткосрочной перспективе люди делятся на тех, кому выгодно игнорировать экологов, и тех, кому выгодно, чтобы они могли видеть лучше. При этом сама юная Грета может «не видеть дальше своего курносого носика», как с удовольствием пишут о ней в России. Но если забыть о ней и посмотреть хотя бы на себя (не будем пытаться обнять весь мир), нельзя не увидеть, что мы — уязвимы. Торжествующая концепция нескольких десятков агломераций, которую продвигают современные урбанисты, сделает нас не менее, а более уязвимыми: население, сконцентрированное в огромных городах, утратит всякую адекватность в представлении об окружающей среде.

Вот вам еще один парадокс: бывая на посвященных Арктике конференциях, я часто — да можно сказать всегда — слышу восхваления традиционного образа жизни коренных народов Севера: они так естественны, так близки к природе, так способны к выживанию, нам надо у них учиться... Но ровно в то же самое время мы отбрасываем свои собственные практики выживания, накопленные также за много поколений. Мы делаем свой образ жизни все более и более «нетрадиционным», одновременно называем это «прогрессом, который нельзя остановить» — и ругаем себя за оторванность от природы, говорим «а вот посмотрите на коренных…». Воля ваша, есть в этом нечто нездоровое.

Еще мой отец ежедневно ходил в школу пешком за семь километров. Сегодня я слышу, что подобные подвиги могут совершать только «дети коренных народов, живущие на природе, у которых это в крови». Хочу быть понятой правильно: я ни в коем случае не призываю вернуться к образу жизни слиянного с природой пещерного человека, а в том, что детям далеко ходить в школу нет ничего прекрасного. Но мне кажется, что мы утратили чувство реальности, чувство своего положения в пространстве-времени, разучились видеть хотя бы на пятьдесят лет назад и не научились видеть на пятьдесят лет вперед. Если мы не хотим ходить строем в деспотическом мире, который грезится многим, когда они слышат чересчур напористую «недоучку Грету», — мы все равно должны иметь собственное представление о будущем, более гармоничное и менее эгоистическое, чем оно есть сейчас.