ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июнь 17, 2020

— И лицо, которое распознает камера, можно сразу привязать к дате рождения и к аккаунту в соцсетях?

— Да. Тем более что программа в начале спрашивала: «Мы правильно указали ваш профиль?» Если профиль был указан неверно, многие пользователи сами писали: «Ошиблись» — и указывали верный. Для восьмидесяти процентов из них это была просто развлекуха. За год была собрана большая база, и FindFace начал по любой фотографии находить профиль в соцсети, в том же ВК. Эта история была опробована в метрополитене. Банально: люди идут, попадают в камеру, FindFace ловит эти лица и сверяет с базой.

— А если у человека нет аккаунта в соцсетях?

— FindFace умеет искать по групповым фото. Мы с вами сделаем общее фото, и программа распознает даже тех, кто будет на заднем плане. Она понимает, кто на заднем, а кто — крупно. Если вы на переднем плане, значит, как минимум вы стоите рядом с человеком, который вас знает.

— То есть целью было узнать о предпочтениях человека и понять, какую рекламу ему показывать?

— Сначала — да. Но потом целью стала наша безопасность. Государство посчитало: мы сможем загружать в программу фотографии уклонистов от алиментов, людей, находящихся в федеральном розыске, террористов. Всех подозрительных людей. Но тут алгоритм, кстати, дал сбой. Алгоритм начал ловить невинных людей. Например, человек приехал в аэропорт, проходит контроль. Программа показывает, что его лицо схоже с лицом Ивана Ивановича Иванова, который не платит алименты. У него проверяют документы, а он оказывается Петровым. Человеку мягко предлагают дактилоскопию. Просят пройти с оперативным сотрудником. Вы знаете, я регулярно почитываю форум даркнета, и там ребята писали, что они разработали схожий алгоритм и предложили разным регионам, но им ответили: «Нам не надо. У нас уже все работает».

— А как лично вы относитесь к тому, что за нами везде следят? — Я оглядываю длинную спокойную улицу закрытых заведений, нашпигованную камерами.

— Отрицательно, как и многие люди. Потому что я не уверен, что наши данные находятся под стопроцентной защитой у государства. А почему я не уверен? Давайте посмотрим на ту же компанию, разработавшую FindFace. Она обращается к сторонним разработчикам…

— И этот разработчик может быть не россиянином?

— Он может быть не россиянином. Либо россиянином, который по закону не особо отвечает. У нас сейчас очень мягкие статьи за торговлю персональными данными. Сейчас можно за копейки купить информацию о том, кому принадлежит номер автомобиля, или телефонный разговор и его распечатки. Какое за это наказание? Два года условно. В основном такой торговлей занимаются люди, которые считают, что лучше получить два года условно, но заработать. Слив того же мобильного оператора стоит порядка четырех-пяти миллионов рублей. Поэтому я против такого контроля. Но есть вторая причина, из-за которой я против. Нашими данными начинают заниматься какие-то частные компании.

— Если мы сейчас зайдем в эту кофейню, — я останавливаюсь возле заведения, которое работает навынос, — и выпью чашку кофе…

— Мы не зайдем, если у вас сейчас включен Wi-Fi. Там работает роутер, который подключится к вашему телефону и считает ваш адрес.

— А зачем это нужно государству?

— А это не государству нужно. За такими кофейнями стоят частные компании, которые отслеживают телефоны только для того, чтобы потом предложить вам простейшую рекламу. Не рассказывать же мне вам сейчас банальные истории о том, как вас подслушивают. Мой друг недавно звонит: «Георгий! Я был в гипермаркете. Сфотографировал рыбу, отправил по вотсапу жене c вопросом: “Брать?” Она сказала: “Что-то дороговато. Подождем скидки”». Приезжает он домой, и тут гипермаркет присылает ему сообщение: «Добрый день. У нас рыба по акции». Друг звонит мне: «Как такое возможно? Я же с ней только в вотсапе общался». Но фейсбук уже открыто заявлял: «Да, мы читаем вотсап и продаем ваши данные».

— А если бы он позвонил жене и голосом сказал про рыбу?

— Это бы его не спасло. Голос распознается. Подслушивают вообще все. Для того чтобы выхватить нужное слово — «рыба», нужно сначала все прослушать. А из этого уже дальше строится понимание, мы просто говорим о рыбе или хотим ее купить. Раньше подслушивали тупо: достаточно было сказать «кроссовки», «микроволновка». Но сейчас алгоритм понимает, мы обсуждаем покупку микроволновки или просто говорим о том, что в ней нужно что-нибудь разогреть. Алгоритм и это поймет и не будет предлагать вам микроволновку.

— Допустим, я веду компрометирующую меня беседу. Но я не произношу слов типа «рыба», «кроссовки». Такая моя беседа где-нибудь сохраняется?

— Сохраняется. В таких больших амбарах — дата-центрах. В них хранятся все ваши разговоры, СМС, история посещения браузеров, то есть куда вы ходили и что искали.

— Значит, ангары, да?

— Накопители.

— И в них лежит все, что человечество наговорило?

— И написало. Но это не значит, что эти сервера строили целенаправленно для того, чтобы там хранить данные. Часть серверов арендуют мобильные операторы. Таких бункеров построено очень много по всему земному шару. Есть, конечно же, секретные бункеры, которые хранят уже совсем секретную информацию — разговоры, переписку людей, которые находятся в отработке. У нас есть система СОРОМ — система оперативно-розыскных мероприятий. Она отслеживает весь ваш голосовой и письменный трафик. Если вы кажетесь ей подозрительным, система ставит вас на вид и постепенно собирает на вас досье. Когда досье начинает уже гореть, поступает звоночек определенному лицу.

— Не понимаю. Если эти данные собираются для того, чтобы нам какой-нибудь товар втюхать, то причем тут служба безопасности? Какой-нибудь торговец данными собирает информацию, видит какой-то компромат на меня, и с какой целью он будет сообщать обо мне службам безопасности?

— Считайте, что ваш трафик делится на три части. Первая часть уходит к компаниям, которые будут заниматься продажей ваших данных в рекламных целях. Вторая — к службам безопасности. Третья просто сваливается в кучу и собирается в отстойниках. Там она будет ждать своего часа, пока кто-нибудь не придет и не попытается что-то найти. Когда появились известные интернет-магазины, был заказ на большое исследование: а что люди покупали в интернете до этого? Пришлось поднять старые серваки, потому что раньше история хранилась недолго. Выяснили, чем люди пользовались раньше, что покупали, и начали работать с клиентами.

— Что же, эти ангары безразмерные?

— С каждым годом электронный носитель становится все меньше и меньше. Смотрите, — он вытаскивает из кармана ключ от машины, — вот в такого размера флешке сейчас может поместиться два-три терабайта. То есть практически вся ваша цифровая жизнь.

— Предположим, я наговорила в телефон и нагуглила в интернете слова, которые заставляют службы безопасности взять меня на вид. Они что, приедут ко мне и будут за мной следить?

— Могут. Закон обязывает любого мобильного оператора сохранять трафик и работать с ним.

— Но это же очень дорого — приезжать ко мне и следить за мной вживую.

— Это очень дорого. Поэтому когда говорят, что к каждому из нас приставлен человек, то это неправда. Сейчас у нас люди ищут в интернете все подряд, но это не значит, что каждого берут на вид. Есть какая-то граница. Главный признак опасности — вы посещаете сайты, которые были запрещены. Это уже звоночек. Второй признак — в вашем круге общения присутствует личность, которая находится в разработке. Та же система «Лавина-Пульс» за час позволяет построить сетку ваших контактов, увидеть ваш круг общения, портрет вашего среднего контакта, группы, которые вы посещаете. Она, например, применяется в Дагестане в целях борьбы с терроризмом. Это боевая система. Но такие же системы стоят на вооружении крупных ретейлеров. Скандалов в этой области много, просто не все они доходят до нас.

— А если человек не часто пользуется интернетом?

— Его стараются вовлечь. В какой-то момент он просто начинает не вылезать оттуда. А изначально он просто получил предложение на пятьсот мегабайт бесплатного интернета в обмен на то, что он пройдет опрос. Человек получил какую-то фишечку. Потом ему предлагают ответить на вопросы, где он работает, сколько хотел бы получать, и человек себя продает уже за шестьсот мегабайт бесплатного интернета.

Поздно уже что-то делать

— Что можно сделать, чтобы никто не узнал, куда ты пошел — в бар, в салон красоты, в парк погулять? Надеть паранджу и оставить телефон дома?

— Поздно. Вы уже ничего не сможете сделать. Потому что у вас уже есть банковская карта и цифровой пропуск. Либо мы не должны в эту систему попадать с самого рождения, либо уже ничего изменить не получится. Единственное, что стоит сделать, — это обезопасить свой трафик. Хотя бы трафик. У меня есть и второе пожелание, но оно будет звучать не совсем корректно… Стоит избирательно относиться к своим маршрутам.

— Реальным или виртуальным?

— Реальным. Вы знаете, что сейчас в моде атаки на личности? Условный чиновник Петр Васильевич Зябликов живет в городе. Каждый день он любит прогуляться пешком, потому что не любит ездить на машине. Если кто-то захочет купить его данные, то они в камере, распознающей его лицо. Кстати, недавно я видел, на одном темном ресурсе продавался доступ к системе «Безопасный город Москва». Там так прямо и предлагалось — купить к ней доступ.

— А зачем?

— Допустим, мы изучаем Петра Васильевича. Купили доступ к системе и увидели, где каждый день пролегает его маршрут. Увидели, что каждый день он ходит в какой-то шалман, где употребляет наркотики. Или на тайский массаж. Или к трансвеститам. Делаем фотографию, размещаем в газете, и все. Посмотрите, каков, оказывается, наш товарищ Петр Васильевич Зябликов.

— А если Зябликов — кристально честный человек?

— Сегодня честность очень сложно доказать. Сейчас слишком развиты технологии DeepFake. Это замена вашего лица на любое другое. Технология уже активно используется в сети. Создаются видеоролики, где снимается другой человек, но система меняет его на вас, — говорит он и отскакивает, пропуская бесшумно вырвавшегося из-за спины в опасной близи велосипедиста. — Правда никому не интересна. Уже сейчас есть алгоритм борьбы с фейками, он позволяет проверять новости. Но кто им пользуется?

Когда мы схлопнемся

— Итак, когда мы схлопнемся?

— Судя по тому, что сейчас происходит, у нас еще лет десять, а потом этот чирей взорвется, и мы все в нем потонем.

— В чем будет выражаться взрыв?

— В очень сильном контроле со стороны информационного поля. Мы его сейчас ощутили на цифровых пропусках, когда без пропуска нельзя выйти из дома. Но мы это пережили — ладно, пропуска были нужны. Но чего теперь нам стоит бояться дальше? Ты подойдешь к банкомату, а твою карту заблокируют только за то, что ты подходишь к нему в нетрезвом виде. Такие варианты уже рассматривались: система по физиогномике должна распознавать твое состояние, твои эмоции, пьян ли ты, под наркотиками ли, агрессивен ли. Такие варианты уже были апробированы в местах скопления людей. Если система сочла человека агрессивным, к нему подходят определенные люди: «Здравствуйте, а давайте мы с вами побеседуем. Что-то вы не в настроении».

— А у нас сейчас много людей в стране, которые в настроении?

— Особенно за МКАДом к каждому второму можно подойти с таким вопросом. Но самое неприятное — это попытки внедрить единый цифровой паспорт. Я не спорю, это реально удобно. Сейчас я ношу с собой отдельно права, паспорт и все остальное.

— Но и весит ваш паспорт не пять килограммов…

— Мне мой паспорт не мешает. Но наша активная молодежь хочет расплачиваться одним касанием часов. Они хотят, чтобы все было собрано в одном месте.

— Стесняюсь спросить, чем таким важным этот человек сможет заполнить половину минуты, высвободившуюся благодаря тому, что не надо вытаскивать из кармана паспорт?

— Он будет мечтать.

— Смотреть чужие сториз в инстаграме и мечтать?

— Тут вы очень правы. Это поколение мечтателей, — говорит он, и в этот момент рядом с нами проходят девушка и молодой человек, одетые по-летнему. У нее на голове две косички собраны в ватрушки. Я хочу остановить их и спросить, мечтают ли они в чужих сториз, но решаю не отвлекать ее — от телефона.

— Значит, чтобы меня контролировать, мне могут сказать: деньги ты сможешь снять в банкомате только в определенный день и только определенную сумму, и то если будешь себя хорошо вести. А если не будешь, то не снимешь вовсе.

— Такие варианты вполне возможны. Мы постепенно приходим к безналу. Наличным осталось еще лет пять-десять. Первый эксперимент прошел уже сейчас. Я пришел в перчатках, и продавец в перчатках. Но она отказывается брать мои деньги, у нее только бесконтактный расчет.

— Я не верю, что от такого будущего нельзя защититься…

— Скорее всего, какие-то профсоюзы будут защищать наши права. И в молодежной среде сейчас рождаются лидеры, которые хотят систему не сломать, не изничтожить, а модернизировать.

— В каком направлении?

— Дать альтернативу. Попытаться договориться с государством о том, что когда мы зайдем в то же кафе и расплатимся телефоном, терминал не спишет информацию о модели телефона, о том, что ты купил. Государство должно в этой сфере изменить законодательство и стать единственным хранителем этой информации, исключив третьих лиц.

— Став единственным владельцем информации, разве государство не сможет нами больше управлять?

— Но оно будет управлять нами настолько, насколько это возможно и нужно в данной ситуации. Да, оно сможет нас больше контролировать, но мы, по крайней мере, избавимся от псевдоконтроля. Компании, которые торгуют нами, на самом деле манипулируют нами гораздо сильнее, чем государство. Достаточно человека подстегнуть на какую-то покупку, и меняется его сознание. Человека можно подбить на то, чтобы взять кредит и купить машину. И обязательно на ней ездить. Он попадает в финансовую кабалу, которая заставляет его идти и искать какие-то заработки. А там ему уже можно предложить заниматься закладками наркотиков. Ведь были случаи, когда микрокредитные организации сливали своих минусовых клиентов людям, которые искали закладчиков. Им приходило сообщение, допустим, в телеграм: «Подработка сто тысяч рублей в месяц. Решишь свои проблемы».

— А нет такого варианта, при котором нас не будут контролировать ни частные компании, ни государство?

— Государство всегда будет стараться держать руку на пульсе, чтобы обеспечить безопасность как нашу, так и свою. К сожалению, сейчас нам не хватает тех же айтишников, которые могли бы наладить правильный контроль. Сейчас у нас контроль гаечный — закручивают гайки сильнее, сильнее, еще сильнее, смотрят, что получилось, а потом немного откручивают гайку, и вроде все работает.

— Но далеко не все хотят, чтобы им закручивали гайки. Я не хочу. И против этого я готова протестовать. Почему вообще кто-то должен меня контролировать? Я что, преступник?

— Но это не нужно вам и еще кому-то. А для младшего поколения это норма. Они говорят: «Да пускай меня контролируют. Я не против. Пусть за меня принимают решения, мне так жить будет легче, когда за меня все продумано». Им объясняешь: «Ну тобой же манипулируют». Отвечают: «Ну и хорошо».

— С другой стороны, именно молодежь была замечена в протестных движениях.

— Это малая часть молодежи, которой не нравится отдавать свои свободы. Которой не нравится, что при поступлении в вузы человека пробивают по полным данным, узнавая, где он и что курил, с кем употреблял и с кем состоял в отношениях.

— Но разве это не дискриминация по цифровому следу? То есть поступит какой-то бездарь с чистым профилем, а талантливый человек, куривший не в том подъезде, не будет принят.

Цифровой профиль продается

— Да. Да. Но разве вы не знаете, что сейчас любой цифровой профиль можно подправить. У нас уже есть такая услуга…

— Нет, я этого не знала. Но тогда самого человека уже не будет! Будет только тело, куда надо есть, и где надо сидеть бояться. А вся бурная жизнь будет протекать в цифровом профиле.

— Вполне. На темном рынке сейчас продаются цифровые профили, — говорит он, и мы проходим мимо летней веранды, которую, оглушительно стуча молотками, устанавливают приехавшие из ближних стран рабочие. — Например, человеку нужно устроиться на хорошую работу — в банк. Он покупает цифровой профиль, и специалисты в течение какого-то времени создают ему красивые следы в интернете. Он посещает только правильные сайты…

— Например, посвященные семейным ценностям?

— Или курсам кройки и шитья. За эту услугу человек платит от ста долларов до ста сорока тысяч. Один известный торговец профилями был задержан полтора года назад, но за торговлю запрещенными веществами. Вот вы, например, уже не сможете купить себе профиль. У вас большой цифровой след. Вы сможете заказать только чистку вашего профиля — удаление некоторых публикаций.

— Я не стыжусь своих публикаций… И вот тут мы упираемся в старое и вечное — в душу человека. Будет ли он негодяем, определяют не технологии, а его духовное развитие — верит ли он в высшие силы, готов ли он взять на душу грех и сломать жизнь другому человеку. Значит, цифровым технологиям можно противопоставить только то самое старое и доброе?

— Да, потому что, когда все схлопнется, только оно у нас и останется. Я и сейчас нередко встречаю ребят старого стиля — они живут с кнопочными телефонами, не особо по ним разговаривают, а встречаются поговорить за чашкой чая. Они принципиально не пользуются навигаторами, «Алисами», умными колонками. Они живут в тех районах, которые менее урбанизированы. И таких со временем становится больше. Они уходят в тишину и с нетерпением ждут, когда же все схлопнется, чтобы воскликнуть: «А мы предупреждали! 5G вас убьет! Конец наступит из-за всеобщей чипизации!»

— А они сами верят в чипизацию?

— Большинство верит. Недавно я вызвал такси, и водитель попросил меня подписать петицию, в которой говорилось, что скоро нас всех чипируют, а вышки 5G убивают. Я попытался ему объяснить, что это не так, но он сказал, что Билл Гейтс нас всех убьет.

— Это логично. Гораздо спокойнее представлять себе далекого врага, сидящего где-то в Америке. Очень некомфортно воображать близкого врага. Ведь тогда к тебе могут прийти в любой момент…

— Многим в период изоляции очень не понравилось, что за ними подглядывает камера в подъезде и полиция знает, когда они выходят из дома. Многим не понравилось то, что им приходилось делать селфи в домашней обстановке. Мы работали с волонтерами, которые ходили к заболевшим, относили им телефоны, на которые они устанавливали программу «Социальный мониторинг», и объясняли, как ею пользоваться. Они успокаивали людей, обещая, что их фото, которые запрашивала программа, никуда не уйдут.

— Но это же неправда…

— Двояко. Волонтеры действительно удаляли эти фото. А про остальных владельцев базы данных никто гарантии не даст.

— А вы какое имеете отношение к волонтерам?

— Мы обучали их минимальной безопасности. Потому что находились умники, которые пытались их развести и взломать для того, чтобы получить базу данных. Каждый волонтер ведь выкладывает себя в инстаграм: «Смотрите, я волонтер!» Мошенники за ними следили, их интересовали адреса, по котором жили коронавирусные больные. Чтобы их шантажировать. Помните, им приходили сообщения о нарушении режима самоизоляции, и они бежали пополнять чужой Qiwi-кошелек, считая, что платят штраф. Но ведь они не полезли на Госуслуги и не проверили, выписан им штраф или нет. Мошенники охотились и за телефонами, которые были закуплены из бюджета и раздавались заболевшим москвичам, чтобы установить «Социальный мониторинг». Они считали, что, получив доступ к телефону, они получат доступ к базе данных по коронавирусным больным, а потом опять же смогут с них деньги сцеживать. И вот мы снова возвращаемся к вопросу, насколько безопасно мы сможем жить с этими большими данными. Где гарантия, что они будут под стопроцентной защитой? Никто такой гарантии сейчас дать не может. Пока ответ один: чем больше непорядочных рук допущено к этим данным, тем быстрее мы схлопнемся.

Можно ли остаться анонимом

— Вы хотите остаться в моем интервью анонимом, — говорю я, когда мы доходим до метро, и разворачиваемся обратно — к «Таганской». — Если кто-то захочет выяснить, с кем я говорила, это будет возможно?

— Можно отсмотреть камеры «Безопасного города». Формально сейчас на нас никто не смотрит. Но если бы была такая задача, нас бы провели по всему маршруту, прослушали и посмотрели.

— И через две недели от сегодняшнего дня?

— Через две недели прослушать уже вряд ли смогли бы. Но сейчас разрабатывают алгоритмы чтения по губам, хотя они пока сырые.

— Хорошо, что я в маске.

— Еще лет десять такого алгоритма у нас не будет. А маршрут можно отслеживать в течение двух месяцев.

— И вы считаете, что все-таки противостоять этому государственному контролю не надо?

— Я считаю, что мы не должны противостоять ему рьяно. Мы должны адаптироваться к цифровизации, но не к контролю, и помочь тем, кто хочет менять ее и подстраивать под наши нужды. Да, мне тоже неприятно, когда знают, куда я ездил, что я заказывал и какую пиццу предпочитаю. Но в компьютере я работаю только с защищенными каналами. Но, с другой стороны, а вдруг кто-то захочет совершить правонарушение? Действительно жестокое правонарушение?

— Пусть камеры его зафиксируют и отошлют сигнал куда надо.

— Я согласен, когда следят за нами всеми, то получается, что подозревают нас всех. И мне это неприятно, потому что я не могу расслабиться и ощутить свободу в полной мере.

— Это как в магазине. Ты туда заходишь, тут же встает женщина-продавец и начинает ходить за тобой мрачной тенью. И мне в такие моменты очень хочется повернуться к ней и сказать: «Зачем вы навязываете мне мысль о том, что я — воровка?». Но я просто покидаю этот магазин, ничего не купив. В моей картине мира нет варианта, при котором я могла бы своровать. Я вообще не думаю о воровстве, но когда за мной ходят, мне вкладывают в голову мысль, что я могла бы. И этот тотальный контроль от государства, изображающего бдительную продавщицу в магазине, воздействует на мое подсознание.

— Это как с мужем и женой, когда он вечно получает оплеухи за то, что изменял, хотя он не изменял. И в конце концов он говорит себе: «А почему бы действительно не изменить»? Когда каждого из нас подозревают, это немножко неприятно.

— Разве нет технологий, позволяющих следить только за теми, кто уже совершал правонарушения?

— Были стартапы, которые предлагали разного цвета карточки — зеленые, красные, белые. Белая выдавалась тому, кто в преступлениях не был замечен, его камеры не видят. То есть замечают, но не распознают.

— Такое возможно?

— Такое возможно. И наше государство готово рассмотреть такой вариант. И ребята, которые готовы разработать такую систему, тоже есть. Другой вопрос, что это будет стоит колоссальных денег. А с деньгами у нас обычно поступают так: сначала расходуют их неправильно. Мы сами должны подсказать государству, как правильно обращаться с цифровой наукой. Но есть одна проблема. Она в том, что о цифровых свободах со мной говорили только очень активные студенты, то самое активное меньшинство, вы и еще один бывший сотрудник отряда особого реагирования. Он сейчас на пенсии. Недавно он мне сказал: «Ты знаешь, я сейчас живу гражданской жизнью, я прошел ту войну, и мне неприятно, когда сейчас, в этой моей жизни, какая-то девочка знает, что я вытираю попу туалетной бумагой с запахом яблока». Наши молодые стартаперы предлагали разработать систему, которая позволяла бы следить только за тем человеком, который должен находиться на контроле, потому что в чем-то уже провинился либо к нему тянутся ниточки из криминальной семьи. Но если ты белый и пушистый и в течение полугода не привлекался, то тебе выдают белую карточку, и после этого камеры тебя не замечают. И сейчас мне хочется прямо собрать этих ребят, найти финансирование и разработать эти проекты. Такую программу можно было бы для начала опробовать в каком-нибудь отдельно взятом городе.

Мы заходим в кафе и заказываем навынос по стаканчику кофе. Георгий открывает свой массивный ноутбук, на котором клавиатура с одной стороны загорается красной подсветкой, с другой — зеленой. Щелкает пальцами по клавишам. Открывается дополнительный экран, на нем — еще два. По одному убегают вверх красные буквы, по другому горизонтально бежит синяя звуковая волна.

В кофейню заходят две девушки без масок.

— У нас только в масках! — кричит продавец. — У нас только в масках.

— Продайте нам быстро кофе, — просит посетительница, — и мы сразу уйдем. У нас нет масок.

— Без масок запрещено. Вон магазин. Купите маски там. Запрещено! Запрещено!

Девушки выходят из кофейни и не возвращаются.

— Сейчас мы видим все мобильные, которые находятся в радиусе действия. — Георгий кивает на экран. — Мы сейчас видим те номера, которые рядом, и мы можем получить по ним информацию и собрать базу. Каждый телефон рассказывает, какая у него записана точка доступа. Допустим, ваша точка доступа Marina-Wi-Fi. Вы зашли со включенным Wi-Fi-модулем, и он кричит. Мы эти крики читаем и, соответственно, понимаем, какой у вас адрес в телефоне прописан.

— Даже если я просто зашла и не пытаюсь подсоединиться к Wi-Fi заведения?

— Да, и ваш телефон орет, отыскивая Wi-Fi. В памяти нашей программы остаются ваши крики, мы их накладываем на карту, сопоставляем с точкой, которая есть в базе, и понимаем, по какому адресу зарегистрирован Marina-Wi-Fi. Теперь нам остается договориться с вашим провайдером и запустить вам рекламу этого заведения.

— А мы сейчас прямо будем собирать базу из тех телефонов, что отобразились у вас на экране?

— Мы — нет. Но мы могли бы собрать эти данные, расшифровать их и узнать, о чем человек разговаривает, прочитать его СМС. Замечу, что для этого мы бы пользовались только легальными программами.

— И как же мне защититься?

— Не разговаривать по телефону и не слать СМС.

Он убирает компьютер и антенну в рюкзак. Мы слишком долго находимся в кофейне, это запрещено, и на нас косо поглядывает продавец. Из рюкзака Георгия выглядывает кипа бумаг. На первом листе сверху написано: «Отчет по анализу физического лица», далее следует сложный код из цифр и букв. Ниже — таблица: ФИО, паспорт РФ, ИНН ФЛ, ИФНС-проживания, место работы, телефон места работы, сумма дохода. В каждой графе расписаны данные Зябликова Ивана Петровича (имя изменено), место работы которого — государственный орган. На других листах — модный номер его машины и фотографии с маршрута Зябликова.

— Георгий, что это?! — хватаю листы я. — Вы сами собираете на кого-то досье?!

— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос, — говорит он, забирая листы. — В любом случае государство должно стоять на страже порядка наших морали и принципов, а не угнетать нас цифровыми несвободами. Человек имеет право на ошибку. Иначе это уже не человек, а биоробот.