ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Май 7, 2024

— Сколько времени идут съемки одного выпуска?

— Долго. Обычно мы начинаем часов в пять вечера (и к этому моменту всем нужно быть совершенно готовыми — с гримом, прическами). А заканчиваем часа в два ночи.

— Скажите честно: членам жюри ни разу не подсказали или хотя бы намекнули на фамилии участников проекта?

— Хотя в соцсетях иногда пишут, что судьи заранее все знают, уверяю вас: и для ведущего, и для жюри личности участников такая же загадка, как и для телезрителей. Именно это придает шоу особую атмосферу.

И что-то подсмотреть на площадке или за кулисами невозможно: конкурсантов очень тщательно отделяют от окружающего мира. Я это испытала на себе, когда была участницей другого шоу НТВ — «Аватар». На съемки конкурсантам нельзя было приезжать на личной машине, чтобы по номерам или по водителю вычислить, кого привезли. На нас всегда были маски, специальная маскировочная одежда — одинаковая для всех участников. Более того, в масках были и наши администраторы, директора, мы же все друг друга знаем...

И вообще, зачем нам, жюри «Маски», выспрашивать, кто выступает под маской?! Если бы даже у меня была возможность узнать фамилии, не стала бы этого делать. Потому что тогда это уже была бы не игра, а что-то предсказуемое. Для чего нам заранее все знать? Чтобы потом столько часов сидеть за столом и валять дурака?! Это же от скуки с ума можно сойти. А так мы каждую секунду разгадываем, выдаем версии, иногда бредовые, иногда классные. Потом они разбиваются и появляются новые варианты. Это так интересно!

— Внутри жюри у вас как-то распределены роли?

— Нет, что вы! В шоу мы такие, как есть, ни о чем заранее не договариваемся. Конечно, Филипп Киркоров у нас председатель, художественный руководитель. Он открывает программу, поздравляет с какими-то праздниками. А самое главное, делает трудный выбор, когда два члена жюри предлагают открыть одну маску, а два оставшихся — другую. Филипп в этом смысле абсолютный красавец: как никто умеет принять соломоново решение. И никто не обижается, потому что он находит веские аргументы.

— Иногда версии, которые высказывает жюри, кажутся невероятными и даже странными...

— Или бредовыми. И потом выясняется, что ты ошибался. Но порой предположение оказывается верным. А бывает, придет в голову фамилия исполнителя, но ты на ней не настаиваешь, сама ее сразу отметаешь или даже не произносишь вслух: «Нет, это не так, потому что этого не может быть». А потом — бах! — и под маской оказывается тот самый человек. И вот это обиднее всего.

У меня так было с Русланом Алехно, фамилию которого я брякнула, но потом почему-то дальше не ухватилась за эту версию, недокрутила ее. А ведь я Руслана хорошо знаю, у нас с ним был дуэт. И он в своих ответах делал какие-то намеки. Но при этом вел себя и пел настолько нетипично для Алехно, что я его не узнала. А когда он открылся, не могла сдержаться: «Я же говорила, что это он!»

На самом деле на шоу нас, жюри, виртуозно водят за нос. За это время продюсеры поднаторели по части обманок. Когда они в наших разговорах слышат какие-то имена, то незаметно, но мастерски начинают путать, направлять по неправильному пути. И все ради того, чтобы шоу, игра были более интересными, непредсказуемыми. Например, нам показалось, что под маской скрывается Стас Костюшкин. И в следующий раз за этим персонажем стояли два человека в костюмах мороженого. А ведь Стас в первом сезоне как раз был Эскимо! Вот что это было — издевка, хитрость?! Как-то нам показалось, что под маской — Распутина, и в следующем туре этот же артист выходит и поет явно голосом Маши. И мы все думаем: «Это точно Распутина!» Но это была не она. В общем, нас здорово путают, постоянно идет игра в кошки-мышки.

— Какие артисты, принимавшие участие в шоу, стали для вас открытием?

— Я, например, не подозревала, что так здорово поет Кирилл Туриченко. Знала его как молодого солиста «Иванушек», а он в «Маске» так раскрылся! Знала, что Толя Цой поющий, участвовал в конкурсах. Но все-таки когда артист исполняет только свой репертуар, особенно поп-песни, он не раскрывается в достаточной степени, в отличие от нашего шоу, где звучат произведения разных жанров, стилей.

Стаса Пьеху я не узнала по голосу, хотя его очень хорошо знаю, но догадалась, кто это, по шуткам. Стас устраивал на сцене самый настоящий стендап, такое творил! Но когда я говорила коллегам по жюри, что это Пьеха, они не соглашались: «Да ладно, что, Пьеха так умеет шутить?! Мы никогда подобного не слышали». Я твердила: «А я слышала, и много раз». Это парадокс, но именно под маской очень многие артисты раскрываются и открываются. А сняв ее, возвращаются к своему привычному для зрителей и коллег имиджу, образу...

— Вы не только член судейской коллегии. Однажды примерили на себя амплуа участника, когда были «гостевой маской»...

— После чего стала еще больше восхищаться участниками шоу. Ведь выступать в подобных костюмах очень непросто. Я была Летучей мышью, мне на спину прикрепили крылья. Тяжелая конструкция перетягивала меня назад. Мне все казалось, еще немножко, и я завалюсь на спину, хотя на самом деле все было сделано надежно и я бы не упала. А еще лицо закрыто маской, ничего не видно, и ты на каблуках должен передвигаться практически вслепую. Меня заносило то в одну сторону, то в другую — настоящее испытание. А другие маски в своих костюмах еще и танцевали так, что можно сойти с ума. В нарядах так жарко, как будто ты надел десять шуб и в такой одежде решил зажечь на дискотеке!

— В «Маске» поражают не только костюмы участников, но и наряды жюри. У судей есть специальный стилист?

— Нет, каждый артист подходит к этому вопросу самостоятельно. Первые два сезона я придумывала все образы сама. А потом поняла, что каждую неделю готовить новый образ тяжеловато. И теперь мне помогают стилисты. Наше шоу еще хорошо тем, что в его рамках артист может позволить себе то, что не позволит больше нигде. Это некий маскарад, и нам необязательно быть такими, какими нас обычно видят зрители. Тут большой простор для творчества стилистов, дизайнеров, и у каждого члена жюри есть свой образ, своя линия.

— Иногда на «застольных» съемках, если в кадре показывают только верхнюю часть фигуры, некоторые звезды не заморачиваются с «низом»: сидят чуть ли не в джинсах и кроссовках...

— Я так никогда не делаю: люблю быть собранной от и до, это мобилизует. К тому же в перерывах съемки мы выходим из-за стола, снимаем какие-то заставки, к нам подходят зрители, блогеры, мы с ними фотографируемся. В такой ситуации надо быть в форме...

— Во втором сезоне «Маски» под маской Ананаса скрывался ваш муж, продюсер Иосиф Пригожин, и вы его не узнали...

— Клянусь всеми святыми, это правда! Тогда обстоятельства вообще сложились особым образом... Мы только прилетели из Дубая, где Йося страшно переболел ковидом, еле выкарабкался. Перелет до Москвы для нас превратился в целую эпопею. Спасибо друзьям, которые снабдили нас специальным оборудованием, кислородными установками. Но Йосе все равно весь полет было плохо — мне было реально страшно. Он не мог встать, у него сводило ноги. Не знаю, как бы мы справились без этого оборудования...

Кстати, в Дубае я все время говорила мужу: «Я полечу в Москву одна — у меня съемки в «Маске». А ты остаешься!» Потому что врачи ему не разрешали лететь, говорили, что это опасно, что надо отлежаться какое-то время в отеле. Это же сосудистые дела, и непонятно, как организм отреагирует на полет. Но Йося твердил: «Нет, полетим вместе! Одну тебя не отпущу...» Я его уговаривала: «Что за глупости, что со мной случится? Полечу одна». А он никак не соглашался. Я думала, что он рвется в Москву, потому что, как всегда, не хочет меня от себя отпускать. Но тут, оказывается, была еще одна причина — ему тоже надо было быть на съемках «Маски»!

Мы вернулись в Москву, и потом каждый день Йося ездил в клинику на всякие реабилитационные мероприятия — ему надо было продышаться на специальных аппаратах. Первые пару раз я с ним в эту больницу съездила. Так что и подумать не могла, что вместо восстановления он на самом деле уезжал на репетиции и съемки шоу!

Иногда Йося приезжал со мной в студию. Но чтобы не ждать меня там часов десять, отправлялся к другу Диме, который живет неподалеку от павильонов «Главкино», где снимается программа. Говорил: «Ты мне набери, когда будете заканчивать. И я за тобой заеду». Ничего особенного, все как всегда. Откуда же я знала, что он не уезжал к другу, а был неподалеку, за кулисами, и готовился к выходу на сцену!

А порой Йося говорил, что со мной на студию не поедет: «Лерусь, я что-то плохо себя чувствую». — «Конечно, дорогой, не надо!» Приезжаю, а продюсер Тимур Вайнштейн меня спрашивает: «А где Йося?» — «Ему нехорошо, он отлеживается». И Тимур так сочувственно: «Конечно, пусть подлечится. Я сам прошел через эту болезнь и знаю, как долго можно восстанавливаться...» Он меня дурил, потому что в этот момент знал, что Йося находится от меня в двухстах метрах! Оказывается, я уезжала на «Маску», и через пять минут за Йосей приезжала машина и увозила его на шоу...

— То есть именно ситуация с болезнью и реабилитацией Иосифа и позволила ему скрывать от вас свое участие в шоу?

— Да! Благодаря ей и Йося, и все остальные легко могли меня дурить! И когда муж снял маску Ананаса, чувствовала себя обманутой. Кстати, когда однажды мы всей семьей дома пересматривали один из выпусков, Сеня сказал: «Как голос у Ананаса на Йосин похож». Оборачиваюсь к Йосе: «Кстати, тебе было бы очень неплохо принять участие в следующей «Маске». А муж невозмутимо говорит: «Ну нет...» А до этого при нем обсуждали, что Ананас поет так себе, что это явно не певец, что он быстро вылетит из шоу. А Йося, бедный, в тот момент еле ходил, у него сил не было! Помню, за кулисами фотографируют Ананаса, просят: «Сделайте ногой выпад». Он сделал, а назад еле ее подтянул — как старикашка какой-то. Так Йосе было непросто...

— В шоу «Аватар» вы согласились встать по другую сторону баррикад — были участницей. Не обидно, когда вас, такую популярную артистку, оценивают?

— Не обидно! Потому что не все артисты должны уметь прятать свой тембр. Ведь годами ты идешь к тому, чтобы твой голос узнавали с первого звука. А тут вдруг должен забыть то, чем занимаешься всю жизнь, и сделать как-то иначе. В этом смысле у разных исполнителей возможности разные. Те, кто начинал с каверов, работал в ресторанах, лучше могут мимикрировать. А есть вокалисты с такими тембрами, когда просто невозможно не узнать человека с первой ноты. Мне кажется, Патрисия Каас никогда не смогла участвовать в подобном шоу, ее бы угадали сразу...

Согласилась принять участие в «Аватаре», потому что самой было интересно посмотреть: смогу ли я?! Убедилась, что смогла, когда меня не узнала собственная мама с ее тонким слухом — она же у меня педагог по классу фортепиано. Мама не планировала смотреть проект, а мы и так и сяк начали ей намекать: «Ой, посмотри «Аватар»! Там будет что-то интересное, в этом сезоне такие здоровские женские маски...» Мама заинтересовалась, пристально смотрела выпуск за выпуском. Потом обсуждала со мной номера, но меня и близко не признала. Пришлось Йосе в конце концов открыть ей глаза...

— Как мама все восприняла?

— У нее был шок! Более того, когда я вскоре приехала домой, она первым делом попросила: «Ну-ка, спой мне «Соловья»! Не верю, что в «Аватаре» его исполняла ты». Пришлось мне чирикать на всю квартиру, на весь подъезд соловьем. (Смеется.) И тогда мама сказала: «Столько лет мы с тобой бок о бок живем, и я не знала, что ты так можешь...»

Да я сама не знала, что так могу, просто решила попробовать. А в результате открыла в себе интересные вещи, вышла из своих собственных рамок. И было очень жаль на определенном этапе сдаться. Да, я фактически сдалась, потому что у меня был тур по Сибири, который не могла ни отменить, ни перенести. Когда меня приглашали на эти гастроли, думала: «Мало ли, вдруг концерты отменятся...» А билеты все раскупили — аншлаги! Очень обидно было уходить с проекта, пройдя чуть больше половины пути. Но я не могла подвести слушателей в нескольких городах. Все равно в «Аватаре» я много чего показала, и мне понравилось, что меня не сразу вычислили.

— Насколько вам важен результат шоу? В этом смысле вы азартный человек?

— Я боец, но при этом человек неконкурсный. Хотя музыкальных соревнований у меня было очень много. В 1992 году победила на телеконкурсе «Утренняя звезда» и на международном конкурсе «Братиславская лира», получала призы на конкурсе «Юрмала-92».

Но не могу сказать, что все эти соревнования мне сильно нравились. У каких-то артистов есть конкурсный задор, человек в такой ситуации прямо горит. А у меня такого нет, я очень сильно переживаю. И до сих пор мне сложно выходить на сцену с одной песней. Чтобы и волнение ушло, и публику прочувствовать, мне этих нескольких минут маловато, нужно исполнить хотя бы парочку-троечку композиций. Но конкурс — это всегда одна песня на туре, поэтому мне и было тяжеловато.

— А почему вы в них участвовали?

— Потому что тогда, в конце 80-х и начале 90-х годов, музыкальный телеконкурс был практически единственной возможностью молодому артисту заявить о себе, начать карьеру. В то время не было музыкальных телеканалов, столько радиостанций. Не было такого прямого и легкого доступа к аудитории, как сейчас, когда артист может стать популярным без ТВ — благодаря интернету, соцсетям. Чтобы стать известным, нам надо было обязательно попасть на экран, а для этого — принять участие в телеконкурсе...

Кстати, первый опыт в 1987 году был для меня неудачным. В Свердловске на региональном прослушивании меня отобрали в финал популярнейшего конкурса в Юрмале, но в Латвии среди призеров не оказалась. Из-за того, что у меня не было правильной конкурсной песни, а это ключевой момент. Я пела слишком мудреную композицию с джазовыми вставками — ее написал саратовский автор. Но эти музыкальные изыски, как оказалось, никому не были нужны. В тот год среди победительниц была прибалтийская певица с очень простенькой песенкой «Мы убили комара». Когда ее услышала, во мне взыграл юношеский максимализм: «Боже мой, как же можно петь такое?!»

Когда сравниваю те конкурсы и современные, думаю: «Как же сейчас молодежи хорошо: только выходи и пой!» Потому что с тобой занимаются преподаватели и хореограф, тебе делают аранжировку, тебя одевают, причесывают, тебе ставит номер режиссер. Ты как будто приезжаешь на мастер-класс к великолепным мастерам, и остается только все впитывать, выходить на сцену и делать то, что с тобой подготовили.

А в то время молодые музыканты были предоставлены сами себе. И начинать надо было с того, чтобы найти песню и где-то сделать аранжировку. Спасибо моему педагогу в Институте имени Гнесных Иосифу Давыдовичу Кобзону, который помог мне в этом вопросе — оплатил эту работу. В итоге песню для конкурса мне делал крутой аранжировщик и дирижер Дмитрий Атовмян. Трудно в это поверить, но мы, участники, приезжали на конкурсы с оркестровыми партитурами! Что касается одежды, то какой-то саратовский «дизайнер» что-то мне наваял, в этом и вышла на сцену. И причесывались, и красились мы сами. Конечно, те ребята, что приехали из Москвы или из Прибалтики, выглядели и звучали поубедительнее. Но все-таки успех или неуспех прежде всего был связан с наличием «правильной» песни.

— А после какого конкурса к вам пришла популярность? Можно ли сказать, что в один день вы проснулись знаменитой?

— Я получила приз на «Братиславской лире», но об этом в России мало кто знал, ведь у нас этот конкурс не транслировали — к тому времени отношение к нашей стране сильно испортилось. К нашей делегации настроены были очень агрессивно. Выхожу на сцену, и вдруг в мою сторону полетела банка из-под кока-колы — только потому, что я из России.

Думали меня сбить, но не тут-то было! Когда у меня все хорошо, у меня почему-то возникает ненужное волнение, энергия уходит в неправильное русло. А в таких стрессовых моментах я завожусь и концентрируюсь: «Ну я вам сейчас покажу!» Я как будто освобождаюсь, становлюсь очень смелой. Поэтому спела прекрасно, и мне очень много аплодировали. А после конкурса в числе немногих участников меня пригласили выступить на концерте на стадионе. И я спела не одну, а десять песен! Но на мою карьеру это соревнование мало повлияло.

А вот «Утренняя звезда» сыграла в моей жизни большую роль, потому что ее в России смотрели миллионы. И это были полноценные концертные программы, которые сначала репетировали, а потом снимали. Причем конкурс длился почти год, где-то раз в месяц показывали очередной этап: 1/16 финала, 1/8 финала, 1/4 финала и так далее. Я показалась с разным песнями — на тот момент у меня уже был большой репертуар. В итоге зрители имели возможность хорошо со мной познакомиться. Поразительно, но до сих пор ко мне подходят люди и говорят: «Мы вас полюбили еще на «Утренней звезде». До этого конкурса у меня вышло два альбома, но все равно народ меня не знал. А тут пришла известность.

А что касается «проснулась знаменитой», такого у меня не было. Но я четко помню момент, когда ближе к финалу «Утренней звезды» пошла за продуктами на рынок у станции метро. И вдруг слышу за спиной: «Валерия, Валерия...» А я не знаю, как на это реагировать, как себя вести, как вообще с этим дальше быть? Вернулась домой, рассказала об этом своему тогдашнему продюсеру, а он: «Все, больше ты одна не ходишь». И с тех пор рядом со мной уже всегда кто-то был: директор, охранник...

— Спустя годы ведь сами были членом жюри «Утренней звезды»...

— Да, и убедилась, что там все было настолько честно, абсолютно прозрачно. Ни разу нас никто ни о чем не просил, никто ни с кем не договаривался. Да, какие-то оценки, может быть, мне и не нравились. Но так складывалось, у людей могут быть разные мнения. Кстати, недавно Сережа Лазарев показал мне фотографию, где я в жюри «Утренней звезды», а рядом со мной стоит он, совсем еще молоденький мальчишечка. Я подумала: «Боже мой, сколько лет пролетело!»

— Валерия, вы на телеэкране уже более тридцати лет. Сначала как участница конкурсов, потом как певица, а сейчас и как член жюри телешоу. Чем вас радует современное телевидение, а чего вам не хватает?

— Сейчас создаются удивительные по красоте масштабные шоу, которые даже лет десять назад нельзя было представить. При этом мне, например, жаль, что сегодня нет такого конкурса, как «Утренняя звезда». Этот формат очень правильный, очень своеобразный, родной — его придумал Юрий Николаев...

Тридцать лет назад у артистов было гораздо меньше возможностей, потому что музыкальных программ было совсем мало. Концерты показывали только по большим праздникам. Зато каждый эфир, каждый конкурс становился событием, к любой музыкальной программе было приковано огромное внимание, их так ждали. Поэтому, когда артист попал на голубой экран, он просыпался знаменитым на всю страну.

А самое главное, в 90-е годы расцветала популярная музыка самых разных жанров и стилей. Стадионы собирали группа «Алиса» и Володя Пресняков, «Моральный кодекс» и группа «Комбинация», огромная аудитория была и у Алены Свиридовой, и у Богдана Титомира. И весь этот разнообразный спектр находил себе место и в телеэфире, и на радиостанциях. Девяностые — время смелых музыкальных экспериментов, интереснейших творческих поисков, когда еще не использовали термин «формат». Поэтому хитами тогда становились довольно сложные, оригинальные, необычные композиции.

А потом все становилось проще и проще, что меня очень расстраивает. И дело не в самой музыке или нашей аудитории. Сейчас во всем мире явно главенствует общая тенденция к упрощению, утилитарности, заштампованности. Так происходит везде: в музыке, кино, моде, еде. Конечно, и сегодня появляются музыканты, которые идут каким-то своим, нестандартным путем, пишут красивые, сложные мелодии, но в целом явно преобладает утилитарный подход.

Но ведь многие люди любят и ждут чего-то оригинального, нестандартного, слушатель стал более искушенным. Сейчас востребованы телепрограммы с живой музыкой — тот же «Квартирник» Евгения Маргулиса. И мне кажется, именно сейчас начинает возрождаться, снова прорастать настоящая музыка.

— Вы упомянули группу «Комбинация», суперпопулярную в 90-е годы. Правда, что вас приглашали в ней работать?

— Да! Меня туда звал ее продюсер Виталий Окороков — прекрасный композитор, окончивший Саратовскую консерваторию по двум специальностям. Он сделал мегауспешный проект. Понимала, какие огромные возможности у меня откроются, если выйду на сцену под этим брендом. Но я отказалась, потому хотела петь другую музыку — сложную, заджазованную. Всегда была максималисткой, абсолютно искренней в своих желаниях, а репертуар «Комбинации» был очень далек от моего идеала.

И я пошла другой, может быть, более трудной, но своей дорогой: влилась в проект The Taiga Symphony — очень крутой англоязычный альбом с фантастической музыкой Виталия Бондарчука, потрясающими аранжировками с живым оркестром. И параллельно записала альбом русских романсов «Побудь со мной». Вот это была моя музыка! Так что я не жалею, что так сложилась моя музыкальная судьба, хотя в ней было немало моментов, в которые надо было принимать трудные решения.

Вот я очень любила ту свою программу из песен на английском и романсов, они же такие красивые. Но у них была одна особенность — они все были медленные, ни одной темповой, танцевальной композиции. Прошел год, еще один и еще один. В личной жизни — сплошные бури, то взлет, то посадка, с моим прошлым мужем мы то разводились, то сходились.

И вот, когда Арсений был маленький, в семейных отношениях наступило очередное затишье перед бурей. На тот момент я лет шесть не выпускала альбомов. А тут мне предложили выступить с моей программой в одном клубе. Я с такой радостью вышла на сцену! Начинаю петь и вдруг понимаю, что моя программа... безнадежно устарела. Не сама музыка — настоящие песни не умирают, а мой подход устарел, потому что музыка вся медленная.

Прошло не так много времени, а темы, ритмы изменились, зритель захотел чего-то более динамичного, активного. А у меня сплошные медляки. Ужас: пою и чувствую, что не могу расшевелить, завести зал! Как же мне было тяжело! До сих пор помню это ощущение. И я поняла, что с этой программой на сцену больше не выйду, она ушла в прошлое. И что мне понадобился новый репертуар. Так появились «Где-то там», «Метелица», «Не обижай меня», «Не обманывай» — такие боевые диско-песни.

— А как за 30 лет изменились условия работы эстрадных артистов?

— Очень сильно: во многих городах реконструировали площадки. А раньше... Помню, прилетаем с Йосей в один город, а во Дворце культуры туалета рядом со сценой нет, до него надо было долго идти по холодным коридорам. Но самое интересное, что, когда мы только туда приехали, нам сказали: «Главное, чтобы сегодня вечером дождь не пошел». Я удивилась: «Почему?» — «А у нас в здании крыша разобрана». — «Как это может быть?! Почему вы нас не предупредили?! У нас же на сцене аппаратура, электроника, провода...» А мне объясняют, что дворец сменил собственника, процесс затянулся. В итоге начали ремонтировать крышу, часть разобрали, а финансирование прекратилось. Поэтому теперь из зрительного зала можно было наблюдать за звездами! Ну что, пришлось отработать концерт в совершенно жутком зале. А как иначе, зрители тут при чем? Кстати, дождь вечером все-таки пошел, но слабенький — на сцену упала пара капель.

И гостиницы сейчас построили шикарные. А раньше даже самые приличные отели на самом деле были не ахти какие. Мне очень запомнился один отель, такой большой, советский-советский. Мне дали самый лучший номер, трехкомнатный люкс, в котором телефон располагался максимально далеко от спальни. Он звонил всю ночь: мне предлагали какие-то сексуальные услуги. Видимо, ими часто пользовались обитатели этого номера. После того как за час мне позвонили раз пять, попыталась заткнуть аппарат. Но не нашла, как он выключается. Позвонила администратору, а он говорит: «Мы ничего не можем сделать...» И всю ночь я как сайгак носилась к телефону через три комнаты...

— Валерия, вы невероятно стройная, подтянутая, очень молодо выглядите. Как вам это удается?!

— На самом деле я ведь склонна к полноте. В детстве никогда не выглядела худышкой. Есть девочки сухонькие, субтильные, с ручками-ниточками и ножками-палочками. А я была нормальная, всегда такая «женщинка». При этом от природы гибкая, растянутая, легко садилась на шпагат. Мне очень нравился классический балет, я умирала, так хотела быть балериной. Однако у нас в Аткарске не было хореографического училища, а в Саратов мама меня, слава богу, не отправила.

В общем, в детстве я просто очень любила двигаться. К сожалению, уроки физкультуры в советской школе мне совершенно не подходили: я не могла лазить по канату, прыгать через козла (подбегала к нему, останавливалась, разворачивалась и уходила — боялась страшно). Зато когда по телевизору шла какая-нибудь зарядка, тут же начинала повторять упражнения. И производственную гимнастику под радио обязательно делала. Даже маме говорила: «Давай, делай!»

А потом, когда уже окончила школу, наступила эра аэробики, и я поняла, что это мое! Следила за телепрограммой, чтобы ни в коем случае не пропустить передачу, включала телик и скакала перед ним. Потом появились пластинки «с аэробикой» — музыкальным сопровождением, напечатанные картинки с упражнениями. А в выпускном классе я целый год вела разминку перед уроками: показывала девочкам, как правильно выполнять движения.

Когда же выбрала профессию певицы, поняла, что всегда должна быть в хорошей форме. Мне тогда было 21—22 года. Первым делом записалась в тренажерный зал, причем меня там сразу спросили: «Вы в детстве гимнастикой занимались?» А я смеюсь: «Нет, музыкой!» Тогда, кстати, я жалела, что серьезно не занималась спортом. А сейчас, наоборот, очень этому рада. Потому что сохранила до своего возраста суставы в здоровом состоянии. Ведь большой спорт, особенно если им заниматься с очень раннего возраста, это неизбежные проблемы с коленками, менисками, связками. А я, тьфу-тьфу, всего этого избежала.

Однажды разговаривала с нашей великой фигуристкой Родниной (как она каталась, это просто невозможно!). И я задала Ирине Константиновне вопрос: «Как вы, достигнув таких высот в спорте, до сих пор находитесь в шикарной форме? Ведь спортсмены, они же покалеченные с детства...» А она ответила: «Потому что в наше время мы начали серьезно заниматься, когда наши организмы, суставы, мышцы были в целом сформированы. А сейчас и в фигурное катание, и во многие другие виды спорта приходят маленькие дети, спорт очень помолодел...» Наверное, надо быть очень талантливым и координированным от природы человеком, чтобы при супернагрузках не получать много травм. Например, когда встречаю звезду бокса Рагозину, говорю ей: «Наташка, ну какая ты красивенькая! И носик у тебя такой хорошенький! А ведь в боксе его так часть ломают...» А она в ответ смеется: «Хорошенький, потому что не надо пропускать удары!»

В общем, я рада, что в детстве не пришлось себя испортить большим спортом. Но физкультурой все эти годы занимаюсь практически ежедневно (чередую разные виды нагрузок: силовые тренировки, функциональные, кардио, йогу). Иногда, правда, приходится пропускать — если в один день сходится слишком много дел: несколько съемок, репетиции, важные встречи. И я точно не буду сходить с ума и просыпаться в шесть часов утра, чтобы успеть еще и потренироваться.

— Занимаетесь дома или в зале?

— Люблю в зале, но нет времени ездить туда каждый день. Поэтому большей частью дома, а тренер работает со мной онлайн (эту систему освоила еще до пандемии). Считаю, что человека должен вести один тренер, который знает твои возможности и правильно нагружает. Но можно заниматься и самостоятельно. Я так много лет делала. Возила с собой на гастроли DVD-плеер, чтобы смотреть диски с разными курсами упражнений, коврик, а гантели заказывала в номер. А сейчас и плеер не нужен: в телефоне все есть, было бы желание.

— А какая у вас диета?

— Полтора года я живу счастливой жизнью, потому что наконец-то обратилась к нутрициологу! Я так устала постоянно сидеть на диетах! Какие только не пробовала, как только не «разгружалась», чего только не делала! Меня никто не помнит полной, но это именно потому, что я постоянно худела. А потом поедешь в отпуск, и — бац! — плюс два килограмма. И давай опять себя истязать. От этих качелей наступила колоссальная психологическая усталость, организм стал протестовать против экспериментов над ним, и я почувствовала, что больше так просто не могу.

И тут пообщалась с нутрициологом, который объяснил, что всю жизнь у меня был дефицит калорий. И что, как очень многие, недоедала белка (оказывается, мне в день нужно съедать его не меньше 110 граммов). И посоветовал пользоваться приложением — счетчиком калорий, белка, жира и углеводов. Это так удобно! Я в него забиваю даже блюда, которые дома готовлю, и программа все мгновенно рассчитывает. Мне настолько это нравится, что ничего другого не надо. А свою прошлую жизнь вспоминаю как страшный сон.

Сейчас могу вечером пойти в ресторан и не буду потом себя винить за то, что соблазнилась и что-то лишнее съела. Ведь раньше это чувство вины преследовало меня без конца. А сейчас просто живу и кайфую. Теперь даже могу торт съесть спокойно, если захочу, просто я не большая любительница этого дела. Потому что углеводы — это просто источник энергии, и надо понимать, что человек из-за куска сладкого мгновенно не поправляется. Попробовала тортик, записала его себе в счетчик и просто не ем что-то другое. Я легко регулирую процесс.

— Можно освоить эту систему самому, без специалиста?

— Можно. Но я долго консультировалась с нутрициологом просто для того, чтобы научиться оценивать порции. Раньше ведь я возила на гастроли маленькие весы! Но, чтобы не шокировать людей и чтобы муж на меня не косился, перестала это делать. Сейчас у меня уже большая «насмотренность», легко могу определить, в каком блюде сколько содержится жира или углеводов. В общем, счетчик калорий очень помогает, дисциплинирует. Некоторые начинают его использовать, но быстро бросают. Однако там ничего сложного нет — только записывай то, что ешь. Это все вопрос дисциплины.

— Валерия, вы радуете подписчиков в соцсетях, выкладывая фото с внучкой Селин, которой уже три года. А она унаследовала от вас музыкальные способности?

— Пока не знаю. Но она растет невероятно умной девочкой, у нее феноменальная память — знает столько стихов! Мне кажется, вся наша семья, вместе взятая, не выучила столько в детстве, сколько знает эта малышка в свои три года. При ней расскажешь стихотворение любой сложности пару раз — и все, она его уже запомнила. Мы даже не сразу поняли, что это так. Прочитаем ей книжку, и вдруг Селин говорит: «Дай-ка я теперь тебе почитаю». И шпарит страницу за страницей, хотя читать не умеет. Картинку увидит и точно пересказывает текст. Мы были в шоке! Вообще, книги для нее — это все. Ей интересны истории и про космос, и про Эйнштейна...

У внучки очень развитая речь: она рано начала говорить, как и ее папа Арсений. В полтора года полноценно общалась: использовала большие предложения, целые фразы. К слову, только что Селинка пошла в новый садик — с английским языком. Ей там нравится, потому что она очень общительная, «социальная». Мне кажется, в будущем будет хорошим организатором.

— А как она реагирует, когда видит бабушку на экране?

— Она еще не очень понимает, что к чему. Просто показывает на экран и кричит: «Лера!» Мои дети, когда были маленькими, тоже не понимали, как мама может быть дома и одновременно на экране...

Год назад внучка была на моем юбилейном сольнике. Сидела на первом ряду. И когда перед началом программы публика начала скандировать «Ва-ле-ри-я! Ва-ле-ри-я!», присоединилась: «Ле-а! Ле-а!» Потому что букву «р» тогда не выговаривала. Ей говорят: «Надо кричать «Ва-ле-ри-я!» А в зале уже наступила тишина. И тут Селинка как закричит: «Ва-е-и-я! Ва-е-и-я!» Внучка обязательно будет и на моем концерте-трибьюте на Live Арена, который состоится 17 апреля — в мой день рождения. Петь буду не только я, но и молодые, очень популярные артисты: Мари Краймбрери, Мот, L’One, Миша Марвин (с ним на днях выходит дуэт), HammAli & Navai, Клава Кока, Анет Сай — и это еще не все! Они исполнят мои песни в своем стиле, аранжировках...

Я не знаю, кем захочет стать Селин, поживем — увидим. И если надо — поддержим. По-моему, главное, чтобы ребенок сам выбрал свою дорогу.