ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июнь 3, 2022

Популярность

— Прошло три недели после твоего поединка. Как самочувствие? Отдохнул, выдохнул?

— Выдохнул уже, но все равно бывает, что терзают. Надо дать интервью, надо еще что-то. Приятные хлопоты, к которым я не особо сильно привык.

— Пришло осознание, что ты сделал что-то большое?

— Когда я только получил этот поединок, я старался настраиваться, что это обычный бой, обычный соперник. Я настолько в это поверил, что для меня это до сих пор так. Конечно, проскакивают моменты, меня поздравляют, такое внимание, так много подписчиков появилось. Проскакивает, что я совершил что-то большое, но думаю, что полностью осознание этого придет чуть позже.

— Тебя не утомляет популярность, которая возросла в разы? Ты провел реально огромный бой. Мы думали, с каким статусным поединком его можно сравнить. Например, с боем Кости Цзю с Забом Джудой или с боями Али и Фрейзера...

— На Фрейзера и Али не претендую. (Смеется.) Наверное, мой бой — один из весомых для российского бокса. И один из хороших апсетов в мировом боксе за последние годы.

— Но интервью ты пока особо не раздаешь...

— На самом деле, после боя было много интервью, особенно в Америке. Были и английские, и мексиканские, и американские СМИ. С нашими тоже пообщался. Конечно, я даю немного интервью, потому что задают много одинаковых вопросов, на которые устаешь постоянно отвечать. Поэтому стараюсь давать интервью изданиям, у которых большой охват. Кстати, после боя у меня было около 400 сообщений, которые я получил в течение часа. Старался всем ответить. Пока отвечал, параллельно давал интервью. Получилось, что всю ночь не спал, а на следующий день опять интервью были.

— Вспомнил твое интервью, когда ты стоял вместе с Геннадием Машьяновым в каком-то отеле...

— Это мой номер был.

— Да. И у тебя там спросили: «Что дальше?», а ты в ответ: «А что? Вон у меня вечеринка, тусовка, видите?» Людей в номере действительно было много, человек 30-50.

— Да, может, человек 30 было. Началось все с того, что журналисты у меня стали спрашивать: «Где будет вечеринка?» Я с удивлением отвечал: «Какая вечеринка? Я ничего не планировал». А они мне: «Как? Канело запланировал вечеринку, Ковалев тоже». Типа принято в Лас-Вегасе организовывать вечеринки. Я сказал, что мы ничего не бронировали, но попросил своих ребят: «Приходите, хоть своей командой посидим, порадуемся». Собрались, всем нашим начали звонить журналисты, спрашивать: «Можно мы быстренько зайдем, возьмем интервью?» Кому-то нельзя было отказать. Приходил к нам Грант, который шьет перчатки, — со своей компанией. Гильберто Мендоза приходил, Эдди Хирн и его окружение. Получилась такая вечеринка. (Улыбается.)

Узбекистан

— Первый лагерь ты сделал в Узбекистане. Почему там?

— Во-первых, нам нужно было сделать прививки, чтобы нас пустили в Штаты. Во-вторых, там хорошая база, энергетика у ребят какая-то такая... Они давно нас звали. Плюс нам нужны были горы, среднегорье как минимум. Все эти составляющие помогли определиться с выбором. В Узбекистане нас хорошо встретили. Но сбор получился неполноценным, потому что внезапно сказали, что нужно выезжать в Штаты на пресс-конференцию. Две недели в Узбекистане отбегали, постояли в парах и поехали.

Что меня сильно удивило: как таковой базы у узбеков нет. Нет общей большой гостиницы, зала при гостинице. Нам предоставили дом с поваром и его помощниками. Мы всей командой жили в этом доме и ходили тренироваться в зал. Так же и у других ребят. Как мне сказали, их там было около 500 человек, там почти всегда много боксеров. И юниоры, и мужики, и женщины, и девушки — все вместе. Мне кажется, это здорово, потому что юноши могут смотреть на Баходира Жалолова, на Израила Мадримова — олимпийских чемпионов, или на Хасанбоя Дусматова, который завоевал Кубок Вэла Баркера, и тянуться к ним. Когда я был юношей и однажды увидел на сборах сборную России, подумал: «Е-мое, я же этих ребят по телевизору вижу, а тут они постоянно тренируются!» Мне кажется, это большого стоит.

Настрой

— Как ты провел ночь и день перед боем с Альваресом?

— Как и предыдущие дни в Вегасе. Я практически не выходил из номера один, мне заказывали на чужой номер еду. Не выходил, потому что сразу атаковали болельщики Канело, они хотели увидеть меня, сфотографироваться с тем, с кем будет драться их звезда. Поэтому я только тренировался и сидел в номере. В день перед боем и в день после взвешивания тоже просидел весь день в номере. Старался ходить побольше.

— Номер-то большой. Сколько метров?

— Не знаю. Первый этаж — гостиная, второй этаж — спальня. Я старался ходить, потому что когда весь день лежишь... У меня такое было на сборах — я настолько устал за неделю, что все воскресенье просто пролежал в кровати. На следующий день поехал на спарринги — и так отвратительно себя чувствовал! Медленный, слабая реакция. Поэтому ходил по номеру. Внутри была постоянная борьба, мысли: «Ну, в принципе, ты получил такой большой бой, многие на тебя не ставят. Ну, ничего страшного, выйди, отбоксируй». Начиналась борьба с этим внутренним человеком: «Нет, я получил этот бой, чтобы выиграть его, нужно собраться». Опять мысли: «Но он же обладатель четырех поясов, суперзвезда». Отгоняешь это: «Ну и что? Он же обычный человек». В общем, постоянная борьба. В итоге я победил в этом разговоре. (Смеется.) Вышел с настроем, что мне нужна только победа.

— Есть ли музыка, которую ты слушаешь прямо перед боем? Или фильм, который смотришь?

— Перед этим боем фильмы не смотрел, а так мне очень нравится фильм «Четыре пера». «Гладиатор», кстати, тоже нравится, настраивает [на бой]. Бывает, что эти фильмы смотрю [перед боями]. Очень часто смотрю перед боями нарезки с лучшими моментами Шугара Рэя Леонарда. Перед поединком с Канело просматривал его бои с Роберто Дюраном, например. Шугар Рэй Леонард — подвижный, техничный боксер с хорошей скоростью. Я его ассоциирую с собой. У него такие сильные соперники были — Дюран или нокаутер Марвин Хаглер. И я как бы пытаюсь проецировать свой бой на его поединки и думаю: «Вот, Шугар Рэй выиграл. Почему я не могу?»

А вот во время этой подготовки [к бою с Канело] я почти не смотрел боев. Думал: «Надо посмотреть Альвареса», но желания не было. Только под конец подготовки полностью посмотрел его бой с Джейкобсом и нарезки поединка с Мейвезером. Иногда бывает, что весь лагерь смотрю бои соперника, но в этот раз почему-то не хотелось.

Да, в мою подготовку входит просмотр боев соперника, но это необязательно. То есть я прихожу к тренеру и говорю: «Давайте посмотрим». А он потом, когда мы смотрим: «Да этот — чайник, чего ты переживаешь? Вот у него тут ошибки, здесь он проваливается». А если я не подойду к тренеру, он не будет мне навязывать просмотр. Когда смотришь бои соперника, начинаешь представлять себя на месте его оппонента, тратишь определенное количество энергии и эмоций. Если посмотришь бои соперника в ненужный момент, то от этого может быть только хуже. Можешь потерять запал. Нужно, чтобы тебе прямо хотелось посмотреть. Вот я проснулся в день боя, захотел посмотреть бои Шугара Рэя Леонарда и минут на 40 увлекся.

— Когда ты узнал, что Канело согласился на бой, у тебя уже был геймплан или он родился в ходе подготовки?

— После того как он побоксировал с Ковалевым, мы поняли, что есть вероятность, что он захочет побоксировать и со мной. Когда мы что-то отрабатывали на тренировках и что-то не получалось, тренер объяснял: «Нужно вот так делать. Будешь рано или поздно боксировать с Канело — тебе это пригодится». Не то чтобы мы получили бой и у нас сразу был план. Просто у нас уже все было. Я много раз говорил, что не собирался изобретать велосипед, просто мне нужно было быть лучшей версией самого себя. Я должен был просто сделать то, что я умею, но сделать это еще лучше. В принципе, так и получилось. Мы ничего нового не создали, просто использовали то, что я умею. Хорошо наработали это, отрепетировали и использовали в ринге.

Удар Альвареса

— Первое, что бросилось в глаза, — ты вообще не боялся ударов Альвареса, что отличало тебя от его предыдущих соперников. По ощущениям, у многих после пропущенных ударов коленки дрожали, а ты понимал, что если он тебя сейчас ударит, ты ему ответишь. И постоянное давление, висение на нем тоже, кажется, сказалось. В последних поединках ты больше двигался, а тут ты целенаправленно висел на нем без ударов.

— Геннадий Юрьевич [Машьянов] иногда говорит: «Ты должен напрячь соперника без ударов так, чтобы он сдох». Насчет того, что я не боялся его ударов: ты же представляешь себе, как будешь боксировать, что он будет делать и как ты на это отреагируешь. Я старался быть готовым ко всему. Прямо представлял, как он меня бьет, как я должен отреагировать, где должен спихнуть его. У многих ребят, с которыми боксировал Канело, в глазах был виден дискомфорт, когда он попадал им даже по рукам. Я не хотел идти у него на поводу, не хотел, чтобы он получал эффект, которого ждет. Он думал: «Сейчас я сильно ударю, он начнет пятиться, а дальше у меня план — два шага вперед, и снова бью». А у меня была такая задача: «Он этого хочет — а этого не будет». Я должен был сделать так, чтобы он был в растерянности: он меня сильно бьет — а мне все равно, и он уже не понимает, что дальше делать.

Были моменты, когда он зазывал меня к канатам, а я думал: «А я не пойду!» Не хотел идти у него на поводу. Ты меня зовешь по своему плану, а у меня свой план. Борьба идет во всем, даже в таких мелочах. Он желает одного, а я делаю другое.

— Насколько Сауль сильно бьет? В своем весе он может всех ронять, а лайт-хэви — это уже совсем другое?

— Нет, для лайт-хэви он тоже сильно бьет, но у него все-таки не природная сила. Он сильно бьет за счет того, что хочет сильно ударить. Если я замахнусь так же, как он, если захочу ударить со всей силы, у меня получится ненамного слабее, а может, и посильнее, чем у него. Но есть боксеры, у которых просто каменные удары, даже если они не хотят сильно бить. У Канело такого нет. Не могу сказать, что все его удары тяжелые. Но он лупит со всей дури. Конечно, когда ты так бьешь, получится сильно. Если я замахнусь, то тоже сильно ударю, но если просто набрасываю — бью несильно. А есть люди, у которых сильный удар, — это прирожденный талант.

Вот у Головкина, мне кажется, есть природная сила. Может, он бьет медленно, но видно, что когда он не хочет ударить сильно, получается тяжелый удар. А Альварес хочет именно сильно ударить.

— Твоя цитата с пресс-конференции: «Я не ожидал, что он будет еще лучше. Я знал, что он именно таким и будет».

— Суть в том, что я в принципе предполагал, каким Канело выйдет на бой. Что он будет лупить по рукам, сильно заряжаться, бить апперкоты, которые я пропускал периодически.

— Сколько его ударов ты почувствовал?

— Было несколько апперкотов — два или три. Был удар по печени, удар по корпусу. Он, в принципе, попал в область печени, но бывает же по-разному. Иногда ткнут в печень — и ты это так ощущаешь! А бывает, так зарядят, но ты удачно сгруппируешься и удар не попадает в печень. Тут был удар в область печени, но нормально прошел. Не остановил меня, но дал задуматься, что нужно держать руки, а то он (Канело. — Прим. «СЭ») может печень пробить. Еще был удар справа через руку, за перчатку.

— На какое место по сложности ты поставил бы бой с Альваресом?

— Это сильно мешает проанализировать вся шумиха, которая была перед боем и после боя. Этот пух создает ауру, что это самый сложный и самый важный бой в жизни. Если отбросить все это — то, наверное, это не самый сложный бой. Я себя намного комфортнее чувствовал в ринге, чем когда в Манчестере боксировал с Крэйгом Ричардсом. До Ричардса у меня не было боев полтора года, была какая-то неуверенность в своих действиях, какая-то не такая реакция. А тут я отбоксировал в декабре (с Умаром Саламовым, Бивол победил единогласным решением судей. — Прим. «СЭ») и вышел на бой с Саулем в мае. Был хороший настрой, были хорошие спарринг-партнеры, похожие на него.

— Похожие? Поподробнее.

— Был один парень-грузин, Николас зовут, забыл фамилию. Он, кстати, помогал Ковалеву перед боем с Канело. Этот грузин хорошо бьет левый сбоку, как Канело. Был Исраил Мадримов. Хорошие спарринг-партнеры подготовили меня к бою с Канело, поэтому не могу сказать, что это был самый сложный поединок. Я чувствовал себя в ринге намного комфортнее, чем с тем же Ричардсом.

Дыхалка Альвареса

— После какого раунда ты начал понимать, что твой геймплан работает?

— В принципе, после первого раунда уже было ощущение, что все вроде бы нормально, что я все вижу. Во втором раунде увидел, что он уже менее уверенно себя чувствует. А после третьего-четвертого раунда мне стало уже намного комфортнее, и пошло. Мы же, боксируя, ощущаем каким-то седьмым чувством, что сопернику некомфортно, что ему что-то не нравится. Понимаешь, что у тебя все под контролем, что он устал, чувствует себя как-то не так. После четвертого раунда уже было такое ощущение.

Угол всегда мне говорил: «Дима, ты молодец! Так и надо, все хорошо». Был момент, когда я много простоял в глухой защите в одном из раундов. Мне сказали: «Да не стой, зачем?» Я же это делал для своей уверенности и для того, чтобы он потерял самоуверенность. Типа: «На, вот, бей, ничего не происходит». Благодаря этому я видел, что он устает.

— Мне показалось, что Альварес слишком рано начал дышать. Я увидел у него усталость после половины [боя] - и в действиях, и в движениях. Это тебя не удивило?

— Нет. Я видел то же самое в трех его последних боях. Я пробовал работать как он, на мешке. Думал: «Почему с ним это происходит, что он делает?» А он идет за соперником и всаживает с размахом три удара. И на него не летит ответная серия. Он делает пару вдохов и идет бить дальше. Ты встаешь у мешка и бьешь три раза со всей силы — это уже большая трата энергии. А если ты еще и не попадаешь по цели — сил уходит еще больше. Если бьешь по воздуху — еще больше. Я видел, что он чувствует себя комфортно, когда ему не отвечают. Когда ему отвечают на его сильные удары, он сразу теряется, потом начинает дышать. Так было и здесь. Он уставал после сильных ударов. Конечно, ты всадишь три удара и хочешь отдохнуть, а тебе летит ответка.

— После боя ты сказал, что у тебя немного болит локоть. Ты прямо чувствовал дискомфорт?

— Я чувствовал, что бьют по руке, но не так, что мне отсушило руку. Ну, бьет по руке — и хорошо, пусть по руке, а не по голове. В какие-то моменты я пытался подставиться, чтобы он дальше бил по руке, а не в голову. У меня был синяк [на руке], продержался неделю, наверное. Он даже перешел на внутреннюю сторону руки. Поначалу рука была красная, потом появилась ссадина оттого, что он перчаткой провел вскользь, а потом уже синяк. Тем не менее даже на следующий день после боя я спокойно мог бросать эту руку. Не было эффекта, как у Каллума Смита, которому он отсушил руку. Если он хотел отсушить мне руку, то она не отсохла. Мне кажется, это же еще нужно попасть в нужную точку. Это же не тайский бокс, когда можно легко отсушить ногу — костью бьешь и все. Здесь же перчатка.

— Знаю такие приемы. Помню, когда спарринговал в Америке, видел, как там специально бьют в плечи. Профессиональные штучки.

— Мы были готовы к этому. Кстати, в спаррингах просили партнеров так делать. Им говорили: «Если Дима стоит в защите, бей ему по плечам».

— Визуально было заметно, что ты отлично изучил действия Канело и понимал, что он будет делать.

— Всегда, когда боксер — мировая звезда, его постепенно начинают изучать. А других, кого показывают не так часто, даже не обсуждают. Перед этим боем, мне кажется, каждый боксер знал, как выиграть у Канело. (Смеется.) Кого ни спроси — каждый был готов расписать геймплан.

Судейство

— Геннадий Юрьевич выразил мнение, что судьи изначально смотрели в сторону Канело и поэтому первые три-четыре раунда отдали ему. Согласен с записками по первым четырем раундам?

— В пятом раунде у меня не было ощущения, что я проигрываю бой. То есть если убрать пятый раунд, то я бы, получается, проиграл?

— По запискам получается, что так.

— У меня такого ощущения не было. Ну, это субъективный вид спорта, поэтому ладно. Думаю, каждый понимал, что в плане судейства все будет на стороне Канело. Поэтому все нормально, я доволен исходом, а это главное. Даже комментировать судейство особо не хочу.

— Неприятно, да.

— Да не то чтобы неприятно... На самом деле, приятно! Я же выиграл, судьи же отдали мне победу.

Психология

— Ты впервые боксировал на T-Mobile?

— Вроде да. В MGM боксировал один раз, теперь — T-Mobile.

— Давление большой арены, понимание того, что ты защищаешь титул, но выходишь первым...

— Поначалу я не обращал на это внимания, было все равно. Я получил бой, получил свои 12 раундов. Каким я буду выходить, где буду выходить, кто будет смотреть — я абстрагировался от этого. Сейчас понимаю, что можно было бы мне и красивый выход сделать, и меня первым на афише поставить, но это все мелочи.

— Вадим Корнилов говорил, что были неудобные, неприятные мелочи в переговорах. И вот слова твоего отца: «Дима выходит и ждет, пока споют гимны Мексики и Америки, Альварес выходит под своим флагом, его поднимают на подиуме...» Это же все обсуждалось в переговорах?

— Обсуждалось только то, что боя, скорее всего, не будет, потому что не хотят русскому боксеру проводить бой.

— Это арена говорила?

— Да.

— Говорили «Нам русский боксер не нужен»?

— Не совсем так. Они сами за спорт, но говорили, что у них могут быть проблемы. Говорили: «Мы-то за, но у нас могут быть проблемы откуда-то сверху. Давайте придумаем что-то». Мы ответили: «Хорошо, давайте тогда мы будем без флага, без гимна». Еще они попросили: «Желательно без песни вашей».

— Это были их условия?

— Да. Я уже сказал: «Мне все равно, какая песня будет, ребята, выберите сами». Вот, наша команда выбрала песню, под которую я выходил. Я очень старался абстрагироваться от всего этого, старался думать, что у меня просто бой, который я наконец-то получил, а все остальное — мелочи. Правда будет за мной, если я выиграю. Если все будет плохо, то можно будет на это уповать. (Улыбается.) Но самое главное — получить 12 раундов.

— Но ты верил в себя.

— Конечно, верил, что я могу. Что мои боксерские качества помогут мне выиграть у такого боксера, хотя многие и не верили в это. Когда ты выходишь на такой стадион, 20 тысяч человек, столько народа... Я не в первый раз замечаю, что одна и та же ситуация может по-разному влиять на людей. Один может выйти на бой, услышать, как 20 тысяч мексиканцев кричат, и подумать: «Это же все против меня, все 20 тысяч смотрят на меня одного и хотят, чтобы я проиграл. Ну, наверное, я проиграю». То есть это может кого-то сбить. А я настраивался, что это должно пойти мне в плюс. Я понимал, что они все кричат из-за меня. Да они для меня кричат, они за меня все! Они пришли на меня посмотреть! Я шел и старался себя так настроить. Нужно из любых ситуаций выжимать максимум, перечеркивать минусы и делать их плюсами. Я вышел первым в ринг, стою, жду. Выходит команда Канело. Все визжат. Конечно, опять стараешься зарядить себя: «Да это они мне визжат!» Это опять борьба с внутренним человеком.

— Опять психология.

— Да. Опять стараешься думать: «Они все орут для меня! А чего они орут? Они вообще-то смеются, потому что выходит команда в розовых костюмах! Я не должен проиграть парню в розовой накидке, который выходит как новогодняя елка». Такие мелочи настраивают. В больших боях каждая мелочь, наверное, имеет значение. То, что меня вывели первым, возможно, сыграло на самолюбии. Может, в плюс. Ты стараешься выжимать что-то из какой-то ситуации, к которой многие отнеслись бы хуже.

Реванш

— А право на реванш у Канело есть по договору?

— Да.

— Как считаешь, он будет драться с тобой во второй раз?

— Думаю, он захочет этим воспользоваться. Как ни крути, он все-таки большой чемпион, у чемпионов есть свое самолюбие. Думаю, он захочет попытать шансы еще раз. Как это будет, в каком весе, где...

— Например, в твоем весе. Как тогда сложится реванш? Нокаутируешь его, или будет то же самое?

— Нокаутирую ли я его, выиграю ли по очкам — этого я однозначно не знаю. Но я буду стараться делать все, чтобы быть лучше, чем в первом бою. Какую тактику они выберут — тоже не знаю.

— В первом бою у тебя был потенциал подраться, предложить взвинтить темп. Мне кажется, ты еще можешь реализовать это во втором поединке.

— Да, главное при подготовке — опять выйти на те же кондиции. После первого боя у меня не было ощущения, что я отбоксировал 12 раундов. Было чувство, что прошло раундов шесть. Было ощущение, что осталась энергия, которую можно еще использовать.

— Когда я смотрел твои поединки, с тем же Умаром Саламовым, создавалось ощущение, что в 9-10-м раунде ты берешь паузу. Иногда в конце боя снижался темп. А в поединке с Саулем было ощущение, что темп только нарастает.

— Да, плюс было понимание, что мне нельзя проигрывать ни один раунд. Тем более в последних раундах. В 12-м раунде, когда я уже понимал, что забираю бой, я бы мог взять паузу. Но если бы я взял паузу, то судьи могли бы отдать раунд Канело, и тогда была бы ничья. Если бы Канело забрал 12-й раунд, отдали бы ничью. Я понимал, что нужно до последнего доминировать.

На самом деле, в таких больших боях очень важна психология. Я в принципе считаю себя психологически устойчивым человеком, может, совсем хладнокровным к каким-то событиям, даже в жизни. Раз — а я как селедка пришибленная. Какая-то паника — а я даже с опозданием отреагирую. Ты можешь быть физически готов на 100 процентов, но если нет психологической готовности, то эти 100 процентов превратятся в 60, а попробуй побоксируй на этих 60 процентах.

— Какой бой зайдет людям больше — реванш с Альваресом или объединительный бой с Бетербиевым (18 июня чемпион WBC и IBF в полутяжелом весе Артур Бетербиев проведет бой с чемпионом WBO Джо Смитом. — Прим. «СЭ»)?

— В идеале — объединение. Мне кажется, он зашел бы людям больше. Только ради того, чтобы был реванш [с Канело]. Мне кажется, люди все равно хотят [реванш с Канело]. В принципе, люди нормально восприняли, что он (Канело. — Прим. «СЭ») будет боксировать с Головкиным, а мне надо с кем-нибудь еще отбоксировать. Наверное, это будет интереснее, если я выиграю бой.

— А ты реально можешь опуститься в 76,2 кг (Альварес — абсолютный чемпион мира в категории до 76,2 кг. — Прим. «СЭ»)?

— В принципе, могу. Конечно, я давно не опускался в этот вес, но в день взвешивания у меня сильного сушняка нет, за день до взвешивания я ужинал. Да, не объелся, но съел кусочек рыбы граммов на 200, макароны, немного салатика и выпил чай. А утром встал на весы — 79,3 кг. Думаю, если бы я не ужинал или не обедал и до этого еще придержал себя в еде, то смог бы сделать вес (76,2 кг. — Прим. «СЭ»).

— Сколько сейчас весишь?

— 86-87 кг где-то. На бой выхожу обычно с весом 83,5-84. Сейчас, наверное, вешу уже 87. Дня четыре назад было 86.

— Как только начинаешь входить в двухразовые тренировки и хороший режим, вес сразу спускается до 83-84 кг?

— На тренировках я обычно вешу 85. Сейчас я еще даже не восстановился. Мой обычный вес — около 88. Когда я вешу 90, я чувствую себя очень плохо, чувствую себя тяжелым, мне прямо некомфортно. 88 — еще более-менее.

— На грани.

— Да, но мне все равно некомфортно. Самые идеальные тренировки, когда я вешу 85 кг.

— Просто мы с тобой говорим про 76,2 кг — нужно будет скинуть 10-11 килограммов от самого высокого веса, это уже серьезная история.

— Серьезная, но не настолько. Взять того же Рамиреса: взвесился и был 79, а на следующий день вышел на бой с весом 93. Человек в моем весе боксирует. Обычно ребята против меня, думаю, выходят как раз с весом где-то 87. Так что 76,2, наверное, будет нормально. Конечно, непривычно для меня, не буду чувствовать себя идеально. Еще в любителях, переходя в 81 кг, я для себя понял, что хочу получать удовольствие от бокса, а не страдать от весогонки.

Лишний раз побоксировать за четыре пояса — почему нет? Но побоксировать в полутяжелом весе, закрепить свою позицию, получить за это хороший гонорар — об этом тоже можно подумать. Но это не прямо мечта, как когда я мечтал получить бой с Альваресом. Я уже не настолько сильно хочу этот бой, как хотел раньше, когда говорил: «Я спущусь в 76, давайте отбоксируем».

— Ты предлагал?

— Я не раз заявлял, что готов спуститься в 76 кг ради большого боя. Против Альвареса или Каллума Смита, когда пояс был у него. Но сейчас 76 уже не так звучит для меня.

Бетербиев

— В 2012 году у тебя был спарринг с Бетербиевым. Геннадий Юрьевич недавно говорил об этом. Он сказал, что Бетербиев так и не смог тебя достать.

— На самом деле, не все так. Это не был спарринг. Бетербиев готовился к Олимпиаде, он боксировал в 91 кг. Я тогда был еще в 75 кг. Разница большая. Я был в составе сборной, бывало, что нас ставили на пару раундов. Тренер Бетербиева захотел, чтобы я поработал с его учеником. Я, как разумный человек, увидел, что передо мной человек на две категории выше. Мне нечего было доказывать, я не собирался его лишний раз раздражать. Он, как разумный человек, тоже понимал, что я на две категории ниже, и тоже не собирался никому ничего доказывать. Это скорее были просто пятнашки. Я пытался двигаться, чтобы он по мне не попал, он пытался меня где-то поджать. Это не был полноценный спарринг.

Когда мы были на Олимпиаде, Бетербиеву тоже были нужны спарринги. Я и там с ним спарринговал, примерно в таком же режиме. Отработка такая. Где-то меня даже просили встать в левшу, и я [в этой стойке] пару раундов отработал, хотя никогда в левше не работал. У Бетербиева какой-то соперник-левша был на Олимпиаде.

— То есть спарринг, о котором мы говорим...

— Да, это не такие спарринги, как у нас при подготовке.

— Когда в последний раз общался с ним лично?

— Не помню даже.

— То есть вы не общаетесь?

— Нет. Мы с ним и не общались. Ну, на сборах бывало. К Бетербиеву было отношение как к лидеру сборной, я тогда только пришел в команду. Я наблюдал за всеми лидерами, кто как тренируется, у кого какое отношение, брал какие-то фишки. Отношение к Бетербиеву было скорее как к старшему, и общение такое же.

Головкин

— Почему Альварес выбрал не реванш с тобой, а третий бой с Головкиным?

— Думаю, потому что у него подписан контракт на два боя: со мной и с Головкиным. Плюс, надо немного подостыть от нашего боя, проанализировать. Это правильный шаг, если смотреть со стороны Альвареса. Все обдумать, прикинуть, отбоксировать в другом месте, не сразу рваться в пекло.

— Не думаешь, что он почувствовал твой уровень и понимает, что...

— Ну, у Головкина тоже уровень неслабый.

— Конечно.

— Я больше склоняюсь к тому, что он хочет получить условия, которые ему были обещаны по контракту. Думаю, если этим не воспользоваться, то они могут стать хуже с учетом того, что он уже однажды проиграл.

— Третий бой Альвареса с Головкиным будет в сентябре. Как думаешь, чем Сауль лучше Геннадия, и наоборот?

— Не знаю, как сложится этот бой... Даже прогноз не буду делать. Но могу сказать, чем лучше Канело. Он уже не раз боксировал в этой весовой категории, в 76 кг, и даже в полутяжи поднимался. Я думаю, он будет чувствовать себя чуть комфортнее. Но кто знает, может, Геннадию давно нужно было подняться сюда, может, тут он будет чувствовать себя лучше. Тем не менее у Канело уже есть опыт в этом весе.

— И возраст еще.

— И возраст тоже не в плюс Геннадию идет, конечно. Мы же понимаем, что с возрастом реакция становится немного другой. Может, отношение к тренировкам становится лучше, но организм же у нас не вечный. Организм может сыграть роль. Может, на психологии Канело скажется поражение. Это может сыграть ему в плюс, а может и в минус. Он может захотеть реабилитироваться, а может подумать: «Ну, я проиграл, как-то настроение уже не такое».

— А Гена на опыте, что-то подсмотрел и может что-то использовать.

— Да, может, он что-то для себя поймет, когда посмотрит мой бой. Когда я смотрю какие-то другие бои, вижу новые вещи для себя. Необязательно что-то беру, но что-то открываю для себя.

— А ты рассматривал когда-нибудь возможность провести бой с Головкиным?

— Нет, никогда, если честно. Настолько разные весовые. Мне недавно задавали такой вопрос: «Что, если Геннадий выиграет у Канело, а потом вы подеретесь с Головкиным?» Я никогда не думал о том — «что, если...». Нужно исходить из того, что мы имеем.

Машьянов

— Все мы, боксеры, когда-то взрослели и типа умнели. Были ли сомнения в тренере в духе: «Геннадий Юрьевич, да не то ты мне даешь». Был ли недоволен, считал ли, что тебе нужно что-то другое?

— Глобально — нет. Бывало что-то вроде: «Шеф, да я это уже делал, давайте, может, не будем?», и он всегда отвечал: «Не хочешь — не надо». Никогда не заставлял что-то делать через силу. Бывает, сомневаешься, думаешь, хочешь ты это делать или нет, а он тебе скажет: «Ну, тогда не надо». Он хорошо работает со взрослыми. Более настойчивые тренеры, мне кажется, должны быть у детей. В Киргизии у меня тренером был Вячеслав Сергеевич Шарапов, он был более настойчив. Исаев Николай Петрович был вторым тренером, ему сказать свое мнение — вообще не вариант, просто слепо веришь и делаешь. Если он сказал — значит, это истина и ты должен это делать. И это работало. Но когда ты взрослеешь, ты начинаешь анализировать, тебе кажется, что что-то тебе не нужно, или ты это не хочешь делать. Геннадий Юрьевич все это видит, он замечает, что мне некомфортно или я чего-то не хочу. Он может что-то поменять. Нет какого-то строгого следования конкретному плану. Бывает, даже я еще не разглядел, что мне что-то не нравится, а он уже это видит, и тогда мы это меняем. Он очень хорошо тебя видит и понимает, что тебе нужно, а что нет.

— Творческий подход, можно сказать.

— Если ему попадется лентяй, то он вряд ли сделает из него не лентяя. Если взять предыдущих тренеров — они будут настаивать, и человек, может, изменится, но Геннадий Юрьевич никого заставлять не будет.

— Если ты сам не пашешь, то он за тебя мотивацию искать не будет.

— Да, но я считаю, что у взрослого человека такого не должно быть. Взрослый человек должен, наоборот, сам хотеть, а тренер — тормозить его. Тренер должен видеть, что человек сейчас перепашет, и сказать: «Стоп, хватит, завтра будем работать еще».

Уроженец СССР

— Отца же на бое с Альваресом не было?

— Не было. У него кончилась американская виза и не было возможности успеть получить новую.

— Он был на связи все время?

— Конечно. У них и с Геннадием Юрьевичем отношения хорошие.

— Папа — как второй тренер.

— Да. Настраивает, всегда делится мнением, но в последние годы старается сильно не влезать в профессиональную ситуацию. Больше настраивает эмоционально. Если по юношам он разбирал мою технику и технику соперников, то сейчас старается не влезать, потому что есть тренер. Он понимает, что лучше меня лишний раз не сбивать.

— У вас бывают споры по поводу бокса?

— Нет, такого нет. По юношам — да, бывало, я ему объяснял, что хотел сделать, а он мне свое доказывал. Но я все равно с ним соглашался, сильно не настаивал на своем, потому что понимал, что он все-таки прав.

— Кому ты первому позвонил после боя, или от кого первого принял звонок?

— Наверное, позвонил жене... А, мне дали телефон, отец был на связи с отцом Вадима Корнилова.

— Что сказал?

— «Молодец, поздравляю». Уже не помню... Эмоции, все позитивно. Потом жене позвонил.

— Цзю, Головкин, Бивол — из семей, где были либо кореец, либо кореянка. Не кажется, что в этой национальности есть что-то такое, что можно использовать для бокса?

— Кстати, два дня назад сидел со своими корейскими приятелями, они тоже за меня болели. Кто-то тоже смешанный кореец. Они рады за меня, довольны.

— В Петербурге?

— Да. Ну, они не все из Петербурга, кто-то из Москвы, кто-то из Сочи. Но они действительно рады, говорят: «Вот, наша корейская кровь!» Но я не думаю, что дело именно в крови. Мне кажется, у представителя каждой национальности есть возможность стать классным боксером. Мне кажется, это больше зависит от школы бокса, от воспитания, от отношения к своему делу. Отношение к делу может быть запрограммировано, еще когда ты маленький.

— В Америке к тебе подходили корейцы или ребята из Киргизии?

— В Америке у меня есть друг, он из Киргизии. Он со мной был, выходил в ринг после боя, тоже очень радовался. Конечно же, у меня много друзей в Киргизии.

— Там, наверное, реакция на победу была — ух!

— В моем городе, Токмаке, организовали просмотр прямо на главной площади. Друзья, с кем я начинал заниматься, смотрели бой, болели.

— Полная площадь людей была?

— Ну, не полная, приехали на машинах... Не знаю, сколько было людей, но толпа была, они подсняли и мне отправили. Это, конечно, приятно, я тоже стараюсь упоминать, не забывать, откуда я родом, где я родился. Я люблю Киргизию. Для меня нет сильного разделения между Киргизией и Россией. Мне кажется, я один из примеров уроженца Советского Союза. Родился в Киргизии, мама — кореянка, отец — молдаванин, а сам говорю по-русски!

Петербург

— Правда, что вы, когда переехали в Петербург, жили в двухкомнатной квартире вдевятером?

— Да. Ну, сначала папа с дядей переехали в Россию. В Киргизии мы жили хорошо, у нас была большая пятикомнатная квартира, у меня была своя комната. Но, конечно, она не стоила столько денег, сколько в Петербурге. Отец с дядей первое время работали на маршрутке.

— Маршрутка была своя или они куда-то устроились?

— Устроились в компанию. Они работали с 6 утра и до поздней ночи. Два дня работают — два дня отдыхают. Они пожили там, в Петербурге, где-то полгода-год. Потом отец нашел для меня секцию бокса и сказал нам всем, чтобы приезжали. Мы оставили квартиру, потом через какое-то время продали ее. Бабушка осталась [в Киргизии], а мама, я и две мои сестры приехали на поезде. Мы жили в одной комнате, потому что в другой жила семья дяди: их четверо, нас — пятеро. Прожили так какое-то время — может, полгода, может, год. Потом дядя уехал в свою квартиру — снял небольшую, другую. Мы с сестрами стали жить в одной комнате, родители — в другой. Так мы прожили очень долго. Потом, когда мне было уже лет 18-19, я уехал из дома. Сестра уехала чуть пораньше, она переехала в Германию.

— Немало российских боксеров сейчас тренируются и живут в США. Ты свою жизнь связываешь исключительно с Россией — в частности любишь Петербург.

— Да, я люблю Петербург. Мне кажется, если бы я был из какого-то другого города, небольшого, то, наверное, такой шаг (переезд в другую страну. — Прим. «СЭ») сделать было бы легче. А когда ты живешь в таком классном городе, как Петербург, его сложно поменять на какой-то другой. Мои родители живут там, я люблю этот город. Ради карьеры могу уехать на какое-то время, но, конечно, вижу свою жизнь в России. Здесь уже много знакомств, сознательная жизнь прошла здесь. Загадывать не буду, но я хотел бы, чтобы мои родители были рядом, дети были рядом.

Конечно, хочется, чтобы у детей была возможность везде путешествовать, чтобы они были образованными. Быть привязанным к одной стране — это не всегда помогает развитию. Как и в боксе — если будешь боксировать только в России, то не будет ничего хорошего. Даже если ты просто дантист или хирург, ты не можешь получить достаточного образования в одной стране. Тебе нужно все равно ездить на какие-то семинары, на какой-то обмен опытом в другие страны, поработать с другими людьми. Считаю, должно быть так, чтобы люди могли обмениваться опытом.

— Ты говорил, что архитектура в Петербурге намного красивее, чем в Лос-Анджелесе.

— Красивее, чем в Лос-Анджелесе, однозначно. Петербург — это Петербург. Это красивые здания, соборы. Насчет Лос-Анджелеса: там основная застройка — это просто какое-то квадратное сооружение без фасадных украшений. У нас сейчас тоже так начали делать — такой минимализм, но таких старых, красивых зданий, как в Петербурге, там нет. Одно время у меня реально был голод по архитектуре, хотелось увидеть что-то. Так заскучал по Питеру. Приехал из Лос-Анджелеса — и с женой сразу поехали в Рим. Там я просто...

— Там ты душу отвел.

— Да, там на каждом углу... Петербург, конечно, отдыхает по сравнению с Римом по количеству таких достопримечательностей. Но Петербург — тоже красивый город. Люблю проехать по центральным улицам, посмотреть. Душу радует.

Сбывшаяся мечта

— Следующая победа над Канело вообще взорвет все умы. Мне бы очень хотелось, чтобы тебя пригласили в Кремль, чтобы ты встретился с президентом.

— Всему свое время. Я не тороплю события. Произойдет — значит, произойдет, если нет — ну, что поделать? Я боксирую, чтобы развивать себя, а не получать какие-то лавры. Я хочу развивать свой талант, показать людям, что все возможно, неважно, откуда вы.

— Твой пример — мальчишка из обычной семьи, с обычным доходом, без супервозможностей смог достичь высот, о которых и не мечтал.

— Да. Я хочу, чтобы люди видели, что из маленького города действительно... Я не был супербедным, всегда жил в достатке, родители нас обеспечивали, я никогда не голодал, не был голодранцем, всегда была одежда. Всегда было все, что нужно ребенку. Да, был сложный период, мы пожили в двухкомнатной квартире вдевятером, но были очень дружны. Самое главное, я получил воспитание от родителей. Я из простой семьи, хочу показать, что если ты хочешь и мечтаешь — вот он я, из Советского Союза, грубо говоря, не где-то там, далеко. Канело же тоже из бедной семьи, по сути, но это где-то далеко, а когда это далеко, то кажется, что это нереально. Где-то там, за океаном. А здесь — вот, тоже все возможно.

— Ты с детства мечтал стать чемпионом?

— Я с детства мечтал реализовать свой талант. Хотел быть чемпионом мира, олимпийским чемпионом.

— В каком возрасте ты захотел стать чемпионом мира?

— Уже спустя, может, год после начала занятиями боксом я мечтал: «Вот, было бы круто!». У нас был чемпион мира по кикбоксингу — Малик Борбашев. Когда я его видел, думал: «Он чемпион мира. Я бы тоже хотел быть чемпионом мира!». Плюс все тренеры всегда в меня верили, мотивировали. Родители тоже.