Когда он сел, Андрею не было и тридцати. Сейчас 50.
«Я молился... Тренировался... Пел... Дрался... Все, что можно, главное, выжить», — рассказывает он мне сейчас. На свободу он вышел летом 2024 года. Для таких, как Андрей, с Нового года вроде бы и должен заработать так называемый закон о пробации, который Путин подписал в 2023 году.
Он касается системы мер по социальной адаптации и реабилитации, защите прав осужденных и бывших заключенных.
Постпенитенциарная пробация, то есть поддержка освободившихся из мест лишения свободы, должна начаться в России с 1 января 2025 года. Осталось меньше месяца. Что готово?
Разговоры о том, какие меры поддержки освободившимся осужденным нужны, велись более десяти лет. Сперва речь шла о создании отдельной службы пробации, но эта идея воплощена в жизнь так и не была.
Тем не менее с Нового года бывшим заключенным уже обязаны оказывать помощь в их трудоустройстве, медицинском обеспечении, в получении жилья, восстановлении утраченных связей с родственниками, а также в оформлении документов и прав на имущество.
К кому придут освободившиеся, подпадающие под действие этого закона, кто готов на местах встретить их и помочь? Будут ли это государственные структуры или НКО, действующие от имени государства?
Постпенитенциарную пробацию — самую массовую — станут применять к уже освобожденным осужденным, оказавшимся в трудной жизненной ситуации.
Слово пацана
С Андреем Г. мы знакомы около 16 лет. Познакомились, когда он уже находился в колонии строгого режима. Дали ему 17.
По ст. 105 УК РФ. За «Убийство с отягчающими обстоятельствами».
Когда-то написал мне, рассказав, что никого не убивал. Помочь ему было сложно, да, собственно, я и не знала, что тут можно сделать. Приговор устоял во всех судебных инстанциях.
Его родной город считается одной из криминальных столиц России. Мальчишкой он застал крутые стрелки и разборки, одни авторитеты «валили» других, потом опера жестко «валили» остатки ОПГ, бывших «пацанов», тех, кто выжил, изолировали от общества любой ценой. В том числе подставляя и давая большие сроки за то, чего они не совершали.
В какой-то степени Андрею, возможно, и повезло, что он вовремя сел. Иначе бы, думаю, до сегодняшнего дня мог и не дотянуть.
Первая его ходка была четверть века назад. «Когда вышел, мне по закону дали на руки 900 рублей на билет до дома. Тогда это были реальные деньги, я даже, кажется, на них что-то купил, — рассказывает он мне сегодня. — Будешь смеяться, но я сейчас вышел из той же колонии, что и в 2000-м. До моего дома от нее — около 100 км. А дали мне на билет… 400 рублей. Какая-то отрицательная инфляция получается. Если бы товарищи у ворот не встретили, не знаю, как и добрался бы».
Летом 2024 года Андрей освободился после 21 года отсидки. Срок добавляли, когда он уже находился в зоне. За нарушение режима.
Таких, как Андрей, за решеткой называют «отрицалово». Он утверждает, что это те, кто остался свободным в душе. Он отказывался подчиняться внутреннему распорядку, не выполнял указания администрации, не работал на производстве. Правда, написал заявление, что готов идти добровольцем на СВО, хотел, по его словам, «защищать Родину», но из-за плохих характеристик его не взяли.
Когда он сел, не было и тридцати. Сейчас 50.
«Я молился... Тренировался... Пел... Дрался... Все, что можно, главное, выжить», — рассказывает он мне сейчас.
Последние три года мой собеседник находился вне зоны доступа. Ему ужесточили режим и отобрали все средства связи. «У меня в одиночке были пристегнутые к стене нары, железные табуретка и стол, туалетная бумага и кружка. Забрали даже Библию, хотя я дрался за нее», — откровенно говорит он мне.
Андрей много читал и думал. С ним интересно поговорить. Признается, что все 16 лет, что мы знакомы, ждал, когда я как журналистка приеду к нему на зону и во всем разберусь. «Откроется дверь, и ты войдешь и положишь всех на пол». Говорит, что эта вера грела ему душу.
Мне стало стыдно, что я не оправдала его надежд. Но что я могла?
Освободившийся Андрей напоминает мне Колю Герасимова из «Гостьи из будущего», который пошел за кефиром и вдруг оказался в XXI веке. Все в нашем сегодняшнем мире для него внове и немножко странно.
«Если честно, до сих пор боюсь переходить дорогу. Привык, когда строем, да и светофоров в колонии нет, — объясняет Андрей. — За руль опасаюсь пока сесть. Раньше около дома, где у меня родители живут, одна машина стояла припаркованная — моя, а теперь мест нет, проехать невозможно. И везде какой-то сплошной хаос, броуновское движение, все куда-то бегут, спешат, ничего не понятно».
Из его последних наблюдений — люди стали гораздо более злыми и агрессивными. Пришел в больницу к стоматологу консультироваться насчет зубов («от моих родных на зоне вообще ничего не осталось, все выбили»), так посетители начали качать права, когда его вне очереди в кабинет позвали. «Совсем страх потеряли», — возмущается мой собеседник. И не понять, шутит он или говорит серьезно.
Жизнь с чистого листа
Про закон о пробации и про помощь от государства освободившимся осужденным Андрей слышал очень приблизительно. Месяцев за девять до освобождения к нему, с его слов, приходила какая-то девица, принесла листок бумаги и попросила написать, что ему нужно на свободе.
«Конечно, я ничего не написал», — хмыкает он. И не только потому, что не хотел сотрудничать, просто не верит, что ему что-то дали бы. «Напишу я, что мне квартира нужна — неужели выделят? Вранье все это», — категоричен мужчина.
«Думаю, простым мужикам, которым скоро выходить, реальная помощь нужна, — продолжает Андрей. — Но кто ее им окажет? Наши фсиновцы, которых сокращают, потому что охранять стало некого? Зоны стоят почти пустые. Большинство ушли по контракту. Вот и обяжут этих бывших оперов заниматься пробацией. Так они в нас, извини за правду, людей не видят, как они будут нам помогать», — делает он свой неутешительный вывод.
После освобождения мой герой не может поехать, куда он хочет и во сколько хочет. С 11 вечера до 5 утра мужчина должен находиться в квартире по месту прописки. И три последующих года не покидать область постоянной регистрации. «Приходят регулярно ночами меня проверять двое с автоматами, соседей будят, девушек, которые у меня остаются, пугают. Мне это не нравится. Они тоже во мне не видят человека. Вроде, с одной стороны, все хотят, чтобы я стал так называемым «полезным членом общества», а с другой — своим отношением все показывают, что я не такой, как остальные».
Жить ему есть на что, друзья помогают. Клянется, что по найму не пойдет. «Думаю, бизнес какой-нибудь замутить. Так что трудиться буду не я, а на меня», — говорит мне он.
«Что касается обычных мужиков, то если их мама или жена не ждут и не готовы кормить на свою зарплату или пенсию, то им ничего не остается, как вернуться туда, откуда пришли. На зоне по крайней мере все понятно и просто», — добавляет мой собеседник.
Недавно, возвращаясь от зубного врача, Андрей помог перейти дорогу незнакомой бабушке. Старушка металась перед машинами. А он взял ее и повел — с ней за руку ему и самому было не так страшно. Она про него ничего не знала, искренне поблагодарила на прощание. Он гордится своим поступком.
Если честно, в его голосе при разговоре мне чудилась затаенная тревога, почти невидимая за громкой бравадой. Как жить дальше в этом непонятном и чужом мире, дело даже не в деньгах, хотя и в них, конечно, тоже.
«Когда я садился, то карточками в магазинах никто не расплачивался. Они уже после появились. Раньше пришел к продавщице, сказал, что тебе надо, и она за налик все пробила. А сейчас можно рассчитаться не только кредиткой, но даже улыбкой. Для меня это все дико, улыбаться кассовому аппарату», — разводит руками Андрей.
Сесть за другого
История моего знакомого все же не из общего ряда. Он «не простой мужик», как таких называют на зоне. И сейчас в общем-то все зависит уже от него самого и его желания адаптироваться в обществе заново.
Чаще получается несколько иначе.
Я встречалась с десятками неприкаянных бывших осужденных, которые просто не понимали, что им делать после освобождения и куда идти. Единственный выход для многих — это снова на нары. С Артемом Б. (имя изменено) мы познакомились в 2018-м.
Он сидел передо мной: худой, кашляющий, кающийся наркоман с залеченной открытой формой туберкулеза.
Его злило, когда я невольно заметила, что его возраст — 33, возраст Христа. «Красная линия», после которой надо как-то пересмотреть свою жизнь и подвести некоторые итоги. На Голгофу, как разбойник Варрава, или вперед, к новой жизни?!
«Поскорее бы исполнилось 34, чтоб отстали все», — процедил он сквозь зубы. Он только что вышел после очередной ходки.
А еще Артем, по его собственным словам, давным-давно совершил убийство, за которое отбывает срок невинный человек. И вот он был готов во всем признаться, чтобы того, непричастного, отпустили.
Обычно все стараются избежать тюремного заключения любой ценой — враньем, взятками, оговором, — а он желал понести наказание за содеянное.
Чем больше Артем рассказывал свою историю, тем сильнее мне казалось, что он мне врет. Обычно люди обманывают, чтобы избежать наказания, а он, наоборот, хотел его приблизить. Якобы ему стало стыдно, что вместо него чалится другой.
Понятно, что у нормального человека сомнений в том, что мужчина говорит правду, не возникало. Не сумасшедший же он, наговаривать себе еще лет на 20…
Безработный. Из источников дохода — только мамина пенсия. Живет неизвестно где и неизвестно на что. «Я три года ночами не сплю, так мне хреново, а мама в больнице, — признается он. — Другого выхода нет. Один парень в могиле лежит. Другой в тюрьме сидит. И все из-за меня. Я должен все исправить…»
Причина, что якобы замучили муки совести, выглядит явно неубедительно. Такие люди не пишут явку с повинной. Тогда зачем?
Мне показалось, что Артем согласился взять на себя чужую вину, чтобы получить немного денег от заинтересованных лиц и крышу над головой на долгие годы. Все лучше, чем умереть под забором как собака. Хотя, возможно, я ошибаюсь, и Артем действительно совершил преступление и действительно раскаялся.
Самым сложным для него оказалось сесть. То есть чтобы ему поверили. Ведь по делу уже был приговор. Его визиты в городскую прокуратуру и Следственный комитет, куда мы пошли вместе, насколько я помню, ничего не дали. Мужчину попросили выйти вон и не мешать работать.
Как завершилась эта эпопея и удалось ли Артему все-таки сесть за «чужое старое», или совершить что-то «свое новое», или он нашел какой-то иной выход, я не знаю. Больше мы не виделись.
Именно для таких, как этот Артем, в РФ и создается институт пробации.
Информация о том, что на свободу выходит осужденный без жилья и родственников, что он нуждается в лечении, должна передаваться в регион, где тот будет проживать, в специализированные центры, которые и станут этим заниматься. Но в реальности таких центров практически нет, создать их с нуля крайне сложно, далеко не все НКО готовы в это впрягаться под контролем государства. Много мороки.
«Для НКО необходима разработка единого порядка устойчивого и регулярного субсидирования органами государственной и муниципальной власти, — полагает Сюзанна Кирильчук, президент некоммерческой организации «Межрегиональный благотворительный фонд помощи заключенным». — Это позволит не только осуществлять некоммерческому сектору свою деятельность на регулярной основе, но и организовать порядок работы для достижения положительного результата в осуществлении мер социальной реабилитации и адаптации людей, освободившихся из мест лишения свободы».
Кирильчук согласна с тем, что эффективная профилактика рецидивных преступлений напрямую связана с отношением к осужденным на первом этапе после освобождения.
Вагончики для освободившихся
Наталья Прокошева живет в Ханты-Мансийске, в прошлом социальный педагог, работала с трудными подростками.
Сейчас женщина является идейным вдохновителем и автором проектов автономной организации, которая как раз и помогает освободившимся осужденным, находящимся в трудной жизненной ситуации.
Этот центр является первой подобной структурой в России, правда, находится он слишком далеко, для того чтобы туда могли обратиться все страждущие.
Еще в конце 2018-го правозащитникам дали в аренду два вагончика с мебелью и двухъярусными кроватями. По типу временного жилья для вахтовиков, рассчитанного на 16 койко-мест. Шкаф, маленькая кухонька, умывальник — минимальные, но необходимые удобства. Только за первый, 2019-й, год работы через эти койко-места прошли 52 человека, которые освободились из мест лишения свободы.
Сначала вагончики стояли на земельном участке, где раньше находилась ночлежка для бездомных. Прокошева подчеркивает, что ни в коем случае нельзя смешивать две категории граждан, бомжей и бывших осужденных, и селить их вместе тоже нежелательно, чтобы они не перетекали друг в друга.
Самый первый президентский грант потратили на предметы первой необходимости: полотенца, носки, трусы, бумага туалетная, влажные салфетки. И самое главное — на смартфоны и карты горожанина для оплаты проезда в городском транспорте. Смартфон позволял бывшему осужденному зарегистрироваться на сайте государственных услуг, получить возможности для трудоустройства, оформить меры поддержки. А карта горожанина помогала передвигаться по инстанциям.
Внутренне сильные, со стержнем, привыкают к воле достаточно быстро — всего за несколько месяцев находят работу, снимают жилье или переезжают в общежитие, устраивают личную жизнь. «А есть такие, которых приходится водить за ручку и год, и полтора, по инстанциям, в МФЦ, в службу занятости, — признается Наталья Прокошева. — Понятно, что мы стараемся ускорить этот процесс. Но если видим, что без нашей помощи человек не справится, то куда мы его выгоним — обратно на скамью подсудимых, что ли?»
Есть определенный круг работодателей, которые доверяют организации и готовы принять к себе ее подопечных, естественно, при соблюдении ими закона и норм морали.
Это СТО, автомойки, лесопарковое хозяйство, строительные объекты, фермерские хозяйства. Обращаются в центр не только мужчины, но и женщины. За ними зарезервированы три места в отдельной женской комнате.
«В самом начале нашей деятельности приехала женщина из Башкирии. Она отбыла наказание за убийство мужа. Суд дал ей небольшой срок, так как там имело место домашнее насилие, — вспоминает Прокошева. — Эта женщина не могла находиться на старом месте, не могла видеть окружение, поэтому обратилась к нам. Она была очень целеустремленной, но не знала, с чего начать. Ей нужно было обустроиться самой, забрать и оформить в детские садики своих малышей, находившихся в детском доме. У нее все получилось, потому что она искренне этого хотела. Сейчас она трудится, имеет неплохой доход, дети подрастают».
В 2020 году Прокошевой предоставили помещение площадью 406 квадратных метров. В одной половине расположена ночлежка на 30 койко-мест. А в другой половине в мае этого года открылся центр постпенитенциарной пробации. Как раз в рамках нового закона.
«Сейчас наш опыт по открытию центра передаем во все регионы Российской Федерации, — говорит она. — Приятно, конечно, ведь раньше на нас смотрели как на каких-то блаженных».
Недавно на выходных вывозили подопечных в океанариум. «Знаете, сколько было восторга, когда они кормили своими руками рыбок? Просто какой-то детский сад, поверить нельзя, что у этих людей такое прошлое».
Может, и беда многих преступников заключается в том, что в детстве их никто не водил в океанариумы?
Неграждане
«Система пробации при грамотном экспертном подходе к ее функционированию позволит эффективнее реализовать основные цели уголовного наказания — исправить осужденных, не допустить совершения ими новых преступлений, восстановить социальную справедливость как реализацию одного из ключевых принципов уголовного правосудия, имеющего принципиальное значение и для потерпевшей стороны», — высказывает свое мнение Матвей Гончаров из Фонда поддержки пострадавших от преступлений.
Он отмечает, что эффективность закона будет оцениваться по основному показателю — снижению рецидива преступности, который в последние годы имел тенденцию незначительного, но постоянного роста.
«Например, в 2023 году было выявлено 750,5 тыс. лиц, совершивших преступления, а удельный вес ранее судимых лиц возрос с 30,8% до 31,2%. При этом больше половины (59,8%) расследованных преступлений совершено лицами, ранее совершавшими преступления», — комментирует Гончаров.
Еще одна насущная проблема, которую надо решать: освобождающиеся из мест лишения свободы на присоединенных территориях. Садились они еще при Украине, некоторые больше десяти лет назад, их доставляли по этапу из других регионов страны. У многих поэтому нет российского гражданства, они не могут оформить паспорта, так как нет постоянного места жительства. Родственники уехали или погибли. Концов найти невозможно. Да и право на гражданство РФ имеют только проживавшие ранее в четырех новых областях: Херсонской, Запорожской, в ДНР и ЛНР. А что делать с остальными?
«Вот с этой категорией приходится сложнее всего. Есть те, кто хочет воссоединиться с семьей на Украине, но для пересечения границы им тоже нужны новые документы, есть те, кто планирует остаться в России, но для получения гражданства им требуются документы», — объясняет Сюзанна Кирильчук.
К тому же процесс пробации на Донбассе затруднен продолжающимися там боевыми действиями.
Еще одна непростая категория освободившихся — амнистированные бойцы ЧВК, вернувшиеся с СВО. С одной стороны, они помилованы президентом, то есть не могут считаться обычными заключенными, с другой — заявить о том, что им нужна помощь, необходимо не после возвращения, а за несколько месяцев до освобождения, но они в это время воюют, то есть формально находятся в несколько подвешенном статусе…
«К тому же попросить о помощи можно только добровольно, к этому нельзя принудить и обязать, — подтверждает Матвей Гончаров. — И вот все эти моменты на сегодняшний день, к сожалению, в законе пока не конкретизированы».
0
31.56
