Летописец Переяславля-Суздальского повествует: в 1196 году во Владимире «родился у великого князя Всеволода сын месяца марта в 27 день и наречен бысть в святом крещении Гавриил». На свет появился шестой сын владимиро-суздальского князя Всеволода Юрьевича, недаром прозванного современниками «Большое Гнездо». Мальчик получил и домашнее имя — Святослав. Недолго нежила его материнская ласка. Осенью 1198 года «были постриги у великого князя Всеволода сыну его Гавриилу во граде Владимире... в том же дни и на конь всажен бысть». И обряд пострига, и первое соприкосновение с боевым конём знаменовали собой выведение княжича из младенчества и приобщение к дружинной среде.
А вскоре прибыли посланцы из Великого Новгорода, просившие Всеволода послать к ним на княжение одного из своих сыновей. И в 1200 году четырёхлетний Святослав стал князем новгородским. Конечно, не малое дитя вершило дела в Новгороде с его гордым и своевольным народом, с его сложной общественно-политической жизнью. Это делали посланные с младенцем-князем доверенные люди его отца, князя Всеволода, вместе с новгородскими посадниками.
Но через пять лет случился военный конфликт между Новгородом и Лифляндией, а посадник, державший сторону владимирского князя, утратил доверие новгородцев, настроил их против себя: взбунтовавшийся народ разгромил его подворье. Всеволод, опасаясь потерять своё влияние на Новгород, тут же заменил малолетнего Святослава старшим сыном Константином. Их мать, Мария Шварновна (дочь чешского короля), «с плачем великим» прощалась с Константином. Родив в 1198 году ещё одного сына, Ивана, она в это время тяжело болела. И, предчувствуя, что более не увидит своего первенца, завещала Константину любить младших братьев, быть для них защитой и опорой. А с младших сыновей взяла клятву почитать Константина наравне с отцом.
Вернувшийся под отеческий кров Святослав пробыл там недолго. Его детство и юность прошли в скитаниях и тревогах. Но в 1208 году он снова в Новгороде. Стареющий Всеволод предпочёл держать Константина при себе, готовя его на роль преемника. Перед тем же он дал ему в управление Ярославль, Углич и Ростов Великий — один из богатейших городов своей земли, бывший в начале XII века столицей Ростово-Суздальского княжества.
Между тем в Новгороде верх взяла партия, стремившаяся освободиться от диктата Владимира. Буйные новгородцы ворвались на княжеское подворье и, захватив Святослава и его приближённых, заперли их под стражей в доме архиепископа. А на княжение позвали торопецкого князя Мстислава. Чтобы выручить своего попавшего в беду княжича, Всеволод отправил большое войско во главе с сыновьями — Константином, Юрием и Ярославом. Сам же повелел арестовать всех новгородских купцов, находившихся в его княжестве, и пригрозил обречь новгородские земли на голод, блокировав подвоз продовольствия.
Решительные меры возымели действие. Новгородские посланцы привезли в военный стан владимирцев дань, положенную Всеволоду, а вместе с ней — и натерпевшегося страха четырнадцатилетнего Святослава. Теперь княжить в Новгороде был отправлен более опытный брат, Владимир.
Однако вскоре Святослав вновь покинул отеческий дом. Разболевшийся князь Всеволод поспешил разделить уделы между сыновьями. Святославу достался захолустный Юрьев, заложенный его дедом Юрием Долгоруким в 1152 году. (К названию городка добавляли уточнение — Польский, чем обозначали его принадлежность владимирскому Ополью.)
Любимец Всеволода, старший сын Константин, на семейный раздел, однако, не явился, ссылаясь на то, что «вельми болен». Вряд ли это было правдой. Просто он, видимо, не хотел расставаться с богатым Ростовом, который отец предназначал теперь другому сыну, Юрию. И ещё одно соображение: приехав во Владимир, Константин не смог бы уклониться от присяги, обязующей его выполнить предсмертную волю отца. Сам же он был уверен, что и так — по праву старшинства — займёт владимирский престол (хотя надеялся сохранить за собой и Ростов). Заподозрив сына в лукавстве, разгневанный Всеволод неожиданно назначил своим преемником во Владимире Юрия.
В 1212 году Всеволод скончался. И Святослав, верный наказу матери почитать старшего брата как отца, уехал к Константину, преисполненному намерения силой отстаивать свои наследственные права. Остальные братья встали на сторону Юрия. А через год и Святослав примкнул к ним. В 1216 году вместе с Юрием, братом Ярославом и муромским князем Давыдом он участвует в битве на реке Липице, недалеко от Юрьева. Константин, пополнивший своё войско новгородцами и смолянами, одержал победу и захватил вожделенный Владимир.
Торжество Константина было недолгим: в 1218 году он скончался, и Юрий вновь стал владимирским князем. Святослав преданно ему служил, беспрекословно отправлялся в военные походы, отстаивал политические интересы Владимирского княжества. В 1220 году (Святославу уже 24 года) он нанёс сокрушительный удар волжским булгарам, тревожившим Русь набегами и нападавшим на торговые караваны, идущие по Волге. Проявив незаурядный полководческий талант, Святослав вернулся с богатыми трофеями. Юрий выехал встречать его в Боголюбово и на радостях устроил во Владимире трёхдневный пир, чествуя брата и его дружину. В Юрьев Святослав уехал с большими дарами: казной, множеством коней, дорогого оружия и тканей, драгоценных сосудов и ювелирных изделий.
Союз Юрия с муромскими князьями определил и выбор невесты для Святослава. Ею стала дочь муромского князя Давида Юрьевича, Евдокия. Брак, однако, не принёс Святославу счастья. В 1228 годускончался отец Евдокии. Сама княгиня, тяжело заболев, упросила мужа отпустить её на родину в Муром, чтобы окончить свои дни в кругу родных (она скончалась по дороге, успев лишь принять постриг). У Святослава остался единственный сын Дмитрий.
В 1230 году суеверные умы русских людей были поражены чередой зловещих знамений. По летописным рассказам, 3 мая во владимирском Успенском соборе шла литургия. Когда же начали читать Евангелие, вдруг «затряслась земля и церковь... и иконы сдвинулись на стенах, и паникадила со свечами и светильники поколебались…». Молящиеся едва могли устоять на ногах, иные падали. Сильные подземные толчки прокатились до Киева, разрушая древние храмы.
Затем наступила очередь затмения Солнца: «…многим же казалось, что это месяц идёт по небу». Жителей охватили ужас, предчувствие неведомых бед. А тем временем в Киеве с неба «сошёл огненный вихрь», пронёсся над городом и упал в Днепр, поколебав окрестности. Горожане, решив, что наступает конец света, принародно каялись в грехах, со слезами просили у всех прощения, целовались, готовясь предстать на Страшном суде... В Новгороде и Смоленске наступил голод, а затем и мор...
В это тревожное время Святослав в своём Юрьеве велел разобрать городской храм, построенный ещё Юрием Долгоруким и, видимо, не выдержавший землетрясения. На его месте князь велел заложить новую церковь. По свидетельству Тверской летописи, «создал её Святослав чудную, резаным камнем, а сам был мастер». Вполне вероятно, что с помощью своего дара по обету он стремился задобрить силы небесные и отвести беду от своих владений.
Новый собор в Юрьеве, названный Георгиевским, затмил даже знаменитые владимирские храмы. Летописцы отмечали, что князь его «украсил паче иных церквей». А историк ХVIII века В. Н. Татищев утверждал: церковь эта «по её древности и особой архитектуре во всех русских строениях изящнейшая». Но что значат слова летописца, будто князь «сам был мастер»?
На стене собора обнаружены начальные буквы имени, читаемого как Бакун. Кто он? Видимо, тот, кто возглавлял артель строителей. Святослав же, по мнению историков, оставался идейным вдохновителем работ. Зная толк в архитектуре, он мог выбрать планировку храма, предложить сюжеты резных композиций и наблюдать за их исполнением. По его заказу, как свидетельствует фрагмент надписи, было высечено и Распятие, получившее в народе название «Святославов крест».
Многое в декоративном убранстве храма (например, изображение слона) не имеет аналогий в русском архитектурном искусстве и, как предполагают, было скопировано с предметов и тканей княжеской сокровищницы или из книжных миниатюр. Немалую роль сыграли и трофеи, вывезенные Святославом из Булгарии. Недаром Татищев считал, что украшал стены собора «болгарский» мастер.
Искусствовед Г. К. Вагнер, посвятивший фундаментальное исследование резьбе Георгиевского собора, писал: «Нет никакого сомнения в том, что каждый из камней Георгиевского собора ″говорил″, а все они, вместе взятые, были не только предметом любования или любознательности, но и ″читались″, как каменная книга».
Скульптура Георгия Победоносца на северном портале, обращённом к городской площади, напоминала об основателе городка — Юрии Долгоруком, чьим небесным патроном и был Георгий. Недаром на щите князя изображён барсовидный лев — эмблема владимирских властителей. Да и многочисленные изображения львов и грифонов являли собой, по словам Вагнера, «утверждение силы и триумфа великокняжеской власти». Образы же святых подчёркивали идею высшего покровительства Владимиро-Суздальскому княжеству, призванному стать новым политическим центром, объединяющим русские земли.
Георгиевский собор в архитектуре Руси так же загадочен, как загадочно «Слово о полку Игореве» в древней литературе. Мировоззренческой основой его настенной «летописи» — как и повествования в «Слове…» — стал монументальный историзм. В «Слове…» — рассказ о походе князя Игоря на половцев разворачивается на фоне широкой исторической панорамы прошлой и современной автору жизни Руси и её западных и восточных соседей. Кто знает, может, Святослав был знаком со «Словом о полку Игореве», автор которого, выделяя его отца Всеволода среди русских князей, писал, что его сильные дружины могут «Волгу вёслами раскропить, а Дон шеломами вычерпать».
Сходную идею возрастающей политической мощи Владимиро-Суздальского княжества несли многочисленные фигуры и лики воинов на стенах собора. А рядом с ними — львиные маски, символ мужества и воинской доблести. И в тоже время создатели храма осмысляли современность как звено великой цепи мирового развития. Неслучайно наряду с библейскими сюжетами есть и фрагмент, изображающий легенду об Александре Македонском, с помощью орлов поднявшемся в небеса.
Как и в «Слове…», христианские мотивы в украшении собора тесно переплетены с языческими, привнесёнными народной фантазией. Причудливые изображения зверей и птиц слиты с растительным орнаментом. Они напоминают о Симаргле-Переплуте — языческом покровителе растительного мира и посевов. Здесь и птицы Сирин, — их славяне отождествляли с русалками-берегинями, от которых зависели благодатные для урожая росы и дожди. С этим же природным контекстом, видимо, связан и образ грифона с драконьим хвостом: грифон символизировал власть, защиту, иногда — богатство, а дракон считался владыкой подводного (шире — подземного) мира. Помощи всех этих таинственных существ просили не только земледельцы, но и охотники, рыболовы, бортники, то есть те, кто так или иначе зависел от щедрости природы или отправлялся в путь по лесным дорогам и рекам.
Есть в оформлении собора и вовсе загадочные образы полузверя-получеловека — с боевым топориком или с жезлом в одной руке и зайцем в другой. Исследователи нередко возводят их к «Сказанию о Соломоне и Китоврасе», в котором речь идёт о том, как кентавр Китоврас возвёл для царя Соломона прекрасный храм в Иерусалиме. Строительный мотив этой легенды действительно мог быть близок мастерам, создававшим Георгиевский храм.
Однако дошедшие до нашего времени образы Китовраса, запечатлённые в памятниках древнерусского искусства (на Корсунских вратах Софийского собора в Новгороде, на Васильевских вратах Троицкого собора в Александровской слободе, в литературных текстах), относятся к XIV—XV векам. Даже если предположить, что устные варианты «Сказания…» бытовали уже в XIII веке, то обращение к ним вступило бы в противоречие с идеей прославления сильной княжеской власти — одной из главных в декоре собора. Царь Соломон в «Сказании…» далёк от библейского образа мудрого и справедливого правителя. Он тщеславен и коварен, стремится унизить и превратить в раба даже того, кто оказал ему важную услугу. И это ещё не всё — он обжора и пьяница.
Есть, однако, и иная версия. Юрьевская фигура в колпаке и с боевым топориком в руке — мифологический богатырь Полкан. В славянском язычестве он изна- чально считался полубогом, охранителем небесных коней бога Солнца или Перуна - громовника. Кстати, боевой топор — этои один из атрибутов Перуна, покровителя воинов. Затем в качестве богатыря-воителя и сказочного помощника Полкан перекочевал в фольклорные сюжеты. Поэтому вполне реально, что рядом с многочисленными изображениями на стенах собора фантастических зверей, говорящих о силе, неустрашимости, надёжной защите, этот образ мог быть аллегорией, прославляющей военную мощь владимирских дружин. Вспомним, как автор «Слова о полку Игореве» уподобил отличившегося в сражении князя Всеволода «ярому туру».
Сложнее угадать смысл фигуры со звериным туловищем, конским хвостом и с зайцем в руке. Заяц, отличавшийся плодовитостью, нередко служил символом животворящих сил природы, её благодатного плодородия. Язычники же соотносили этот образ с богом-громовником, так как его быстрота ассоциировалась с блеском молний. Крупный фольклорист и этнограф XIX века А. Н. Афанасьев в своём труде «Поэтические воззрения славян на природу» писал: «Язычники совершали на праздник весны символический обряд ловли зайца», чтобы привлечь на засеянные поля долгожданные дожди. В летописях рассказывается о современнике Святослава, великом литовском князе Миндовге, который принял католичество, но втайне вместе со своим народом поклонялся языческим богам, в том числе и некоему «заячьему богу».
Юрьевский «зверочеловек» сливается с растительным орнаментом и кроме зайца держит жезл, напоминающий ритуальные «русальные» жезлы. Может, это образ какого-то духа-покровителя, связанного с «русальными» игрищами? Изображение этих сельских мистерий, заклинающих природу даровать урожай полям, приплод скоту и умножение лесным зверям, — распространённый мотив и в ювелирных изделиях XII—XIII веков.
Разные предположения существуют и по поводу триады круглощёких женских ликов. Они сродни деревянным языческим идолам, у которых на одном основании могло быть несколько голов. Возможно, это Триглава: языческое божество, не только связанное с культом «матери-земли» и олицетворяющее идею единства земли, воды и воздуха, но и символ — единство временного потока — прошлого, настоящего и будущего. Триглава управляла и сменой фаз Луны, — вот почему луна была одним из её атрибутов (видимо, отсюда и подчёркнутая «луновидная» округлость ликов).
Культ «матери-земли» был распространён не только у земледельцев, но и в княжеско-дружинной среде. Так, в «Сказании о Мамаевом побоище» описывается, как московский князь Дмитрий перед Куликовской битвой прибег к языческому обряду вопрошания «матери-земли» об исходе боя.
Декоративное убранство Георгиевского собора воплотило всю философию мировосприятия человека Древней Руси — с его космогоническими и историческими представлениями, с его двоеверием: чувством нерасторжимого единения с природой и строем символических переосмыслений. Изображения на стенах собора — одновременно и молитвы и заклинания, призывающие благоденствие на Владимиро-Суздальский край: чтобы нивы радовали щедрыми урожаями, чтобы воинская мощь надёжно защищала, чтобы процветала и славилась их земля в веках.
На освящение собора в 1234 году в Юрьев к брату приехал владимирский князь Юрий с приближёнными. Весело пировал городской люд, не ведая грядущей беды.
Советский археолог Н. Н. Воронин, блестящий знаток древнерусской архитектуры, назвал Георгиевский собор «лебединой песней» Владимиро-Суздальской земли. И это очень верно. Вскоре, в 1238 году, на заснеженной равнине реки Сити юрьевская дружина вместе с владимирскими полками вступит в неравный бой с татаро-монгольскими полчищами. Князь Юрий погибнет. Но Святослава и его сына Дмитрия судьба пощадит.
На владимирский престол вступит старший брат Святослава, Ярослав Всеволодович, правивший до этого в Новгороде, а затем в Киеве. Горькое ему досталось княжение: разрушенный, обугленный город, похороны погибших родичей, унижения перед грозным ханом... Пострадал от татарского погрома и Юрьев-Польский. Святослав основал в нём монастырь Михаила Архангела, чтобы дать приют изувеченным воинам и одиноким, всё потерявшим людям. Общее горе сблизило братьев. Ярослав отдал Святославу Суздаль.
В 1245 году Святослав с младшим братом Иваном сопровождают Ярослава, отправившегося для переговоров в Орду. Вскоре они вернулись, кроме Ярослава, которого хан задержал. А затем пришло известие о его загадочной преждевременной кончине: современники были уверены, что князя отравили. И Святослав по праву старшинства становится в 1246 году великим князем владимирским. А спустя два года строптивые племянники Михаил и Андрей Ярославичи вынудили его покинуть Владимир. В 1250 году Святослав с сыном Дмитрием снова отправляется в Орду — теперь уже к сыну Батыя, хану Сартаку. Однако вернуть право на великое княжение ему так и не удалось.
В феврале 1252 года князь Святослав скончался в Юрьеве. Его похоронили в Троицком приделе Георгиевского собора, ставшего поистине главным делом в жизни князя. Летописные сведения о Святославе юрьевском скудны и отрывочны. И лишь благодаря этому уникальному архитектурному памятнику имя его не затерялось в веках.
О сыне Святослава, Дмитрии, известно мало. Он правил в Юрьеве и помогал в военных конфликтах своему двоюродному брату Александру Невскому, ставшему великим князем владимирским. Лишь необычные обстоятельства его кончины в 1269 году привлекли внимание летописцев. В последние часы своей жизни, сообщают они, он принял постриг в Михайло - Архангельском монастыре, основанном его отцом. Тело его уже онемело, «язык связался», но, когда епископ Игнатий постриг его в схиму, Дмитрий, собрав последние силы, вдруг заговорил — успел поблагодарить епископа, что тот достойно его «снарядил на долгий путь», в жизнь вечную.
Современники увидели в этом чудо, свидетельствующее о праведной, угодной Богу жизни князя. О семье его ничего не известно, лишь однажды в связи с военным походом XIV века летопись упоминает его внука Ивана Ярославича. Скоро город Юрьев утратил самостоятельность, войдя в состав Владимирского, а затем и Московского княжества.
И снова параллель со «Словом о полку Игореве». Судьба Георгиевского собора напоминает участь «Слова…»: до нас дошёл не оригинал собора, а не вполне удачная его копия. В своё время Георгиевский храм считался высоким эталоном архитектурного искусства. По его образцу князь Иван Калита выстроил в XIV веке в Московском кремле первый Успенский собор. Но в середине ХV века храм в Юрьеве рухнул. Иван III послал туда опытного мастера Василия Ермолина, чтобы восстановить белокаменное резное чудо. Однако многие рельефы к тому времени были разбиты, а порядка расположения оставшихся Ермолин не знал. И хотя зодчий старался сберечь всё, что уцелело от знаменитого собора, здание оказалось чуть ли не вдвое ниже первоначального, утратило свою величественность и лёгкую стройность. Последовательность изображений на стенах спуталась.
По словам Н. Н. Воронина, для потомков собор предстал «гигантским каменным ребусом, напряжённой тайной, властно приковывающей нашу мысль». Смысл его самых загадочных рельефов вызывает такие же неутихающие научные дискуссии, как и «тёмные места» в «Слове о полку Игореве».
Нелёгкая историческая судьба выпала на долю города Юрьева. Не раз его громили во время набегов татары, разоряли чужаки-наёмники, служившие московским князьям и получавшие городок «в кормление». В Смутное время пан Лисовский прошёл со своими отрядами по этому краю, «убивая и истребляя всё, что попадалось на пути». Вместе с другими городами и сёлами он «сжёг дотла и Юрьев». Запустевшему городку нелегко было оправиться после таких потрясений.
В конце XVII века Леонтий Киселёв — а он составлял по указу царя Фёдора Алексеевича городовую опись — докладывал, что в Юрьеве «города (то есть крепостных сооружений. — Прим. И. Г.) и острога нет, один городовой вал, и тот испорчен. <...> Отставных дворян и детей боярских 4 человека. Приказной избы подьячий 1 человек. <...> Кузнецов и их детей 15 человек. Посадских людей и их детей... 285 человек». И тем не менее в Михайло-Архангельском монастыре вели восстановительные работы, но весь его ценнейший архив и библиотека погибли.
Обрести духовные силы, возродить Юрьев людям помогали воспоминания о его славном прошлом. Георгиевский собор стал объектом особого почитания. Сложился необычный ритуал поклонения двум древним гробницам, находящимся в Троицком приделе: уверяли, что от них исходит благодать. В дни праздников и больших базаров горожане и окрестные жители несли в княжескую усыпальницу в качестве дара сосуды с мёдом, заказывали панихиды по князю Святославу и его сыну Дмитрию. Церковь канонизировала князей, включив их в собор владимирских святых.
Однако до сих пор остаётся загадкой: чьим же было второе захоронение, многими принимаемое за могилу Дмитрия? (По летописным свидетельствам, князь Дмитрий Святославич, принявший постриг, был захоронен под спудом монастырского Михайло-Архангельского собора. Этот собор не раз перестраивали, и дошёл он до нас в том облике, который приобрёл в 1808 году. Но гробницу при этом не переносили.)
К сожалению, Троицкий придел Георгиевского собора и княжеская усыпальница не уцелели. Мощи Святослава ныне покоятся в Свято-Покровском храме, выстроенном в конце XVIII века на городском посаде, на берегу речки Колокши.
Крепостной вал Юрьева-Польского — словно пограничье эпох. У его подножия на главной торговой площади — суета современных будней, снуют автомобили. А верхняя часть вала, заросшая разнотравьем, в летний полдень сладко и пряно пахнет земляникой, мёдом, чабрецом и полынью. И кажется, будто веет древним духом русского Ополья с его бескрайними просторами, луговыми цветами, протяжными песнями.
150.0
180.00
