Как выживают обычные люди в опустошенной шестилетней братоубийственной войной Сирии?
Наш специальный корреспондент проехала от Дамаска до Алеппо дорогой жизни и смерти, часть которой контролируется боевиками ИГИЛ (запрещено в России), чтобы свидетельствовать: Сирия жива.
Я вздрогнула как от взрыва, но на самом деле от тишины. За окном машины был город. Черные провалы окон, сложенные авиаударами жилые дома, этаж лежит на этаже, как слоеный пирог.
Ярко светило солнце, вокруг ни души, только этот бесконечный мертвый город. Казалось, что он — порождение кошмарного сна. «Вот здесь, на углу, была аптека, видите, эмблема — чаша со змеей, а тут мебель, хороший диван, жаль, что обивку прострелили автоматной очередью», — наш случайный гид, пухленький сержант с ближайшего блокпоста, радуется тому, что может ненадолго покинуть место своей дислокации. Тихо. Скучно.
Изредка кто-то проезжает мимо на велосипеде — бензин не то чтобы дорог, вся горючка идет на нужды сирийской армии. Основное средство передвижения, прямо как в Европе, велосипед, не от богатства — от нужды.
Где-то слышен стук молотка, и наш провожатый показывает дом, единственный на улице, куда вернулись хозяева. Со второго этажа прямо на землю валится строительный мусор.
«Понимаете, люди — они всегда возвращаются в родные места», — закуривает сигарету сержант. «Ничего, не пройдет и двадцати лет, как мы все здесь восстановим», — оптимистично обещает он.
Двадцать лет?!
Это сирийский Хомс. Перепутье дорог. Расстояние до Дамаска отсюда — около 160 км на юг, до Алеппо — 190 км на север, до Пальмиры — 150 на восток, до Тартуса — 90 на запад.
Названия сплошь из мировых новостных заголовков. Прекрасная Пальмира, внесенная в список ЮНЕСКО, ныне практически уничтожена боевиками ИГИЛ. В Тартусе находится пункт материально-технического обеспечения ВМФ России.
Хомс — точка отсчета в сирийской системе координат, ее альфа и омега, место, в котором в марте 2011-го завязалась последняя сирийская война. Начавшись как одна из многих «арабских весен», за минувшие годы кровопролитие в Сирии стало событием номер один на мировой арене, гражданская война превратилась в войну с международным терроризмом не на жизнь, а на смерть, в судный день накануне конца света. Это несправедливая война, исподволь поддержанная Западом, породила в итоге средневековое чудовище ИГИЛ (организация, запрещенная в Российской Федерации). Так называемое «Исламское государство», где рубят головы всем несогласным надеть черные одежды, чьи границы, если их не остановить, протянутся не от Ирака и Леванта, а аж до нашего Урала.
Ожесточенные бои за Хомс шли несколько лет, 1 ноября 2012 года был убит последний христианский житель города — 84-летний Элиас Мансур...
«Мы все отстроим заново. Видите, главная мечеть уже ремонтируется», — гордится мой экскурсовод в пятнистом камуфляже. Он кивает на надпись на обугленной стене одного из домов. «Мы пришли сюда навсегда», — написали вязью религиозные фанатики. «Ага, разбежались», — хмыкает сирийский солдат на арабском, смысл сказанного понятен и без перевода.
Покидаю Хомс, его безжизненный лунный пейзаж, где вместо кратеров — серые руины. В первый момент они ужасают, затем привыкаешь, человек ведь привыкает ко всему. Особенно к тому, что сотворил сам.
Билет в Дамаск
Это была пятая моя поездка в Сирию. И единственный вопрос, который задавали друзья и коллеги, узнав, куда я опять еду: зачем? Далекая чужая страна. Далекая и чужая война. Зачем так рисковать собой? Я тоже хотела бы найти ответ, именно поэтому и взяла билет на самолет.
Глупый стишок, приклеившийся на язык с начала этой поездки.
Как нелепо
Жить в Алеппо
Здесь бомбят все это лето,
Очень скверная примета
Это.
В Сирию я приехала вместе с 17-летней российской школьницей Марьяной Наумовой, 4-кратной чемпионкой мира по пауэрлифтингу, жиму штанги лежа. Несколько лет назад юная Марьяна написала письмо президенту Сирии Башару Асаду, в котором выразила свою солидарность с борьбой его народа.
В 2015 году она по приглашению Комитета сирийских женщин впервые попала в эту страну, мы вместе встретились с Асмой Асад, женой президента, и та — между фруктами и чаем — пригласила Марьяну вновь посетить Сирию, чтобы именно здесь установить новый мировой рекорд. «Как-нибудь после войны?» — «Ну почему же, можно и на следующий год».
Война войной, а спорт по расписанию.
Единственный в неделю рейс в Сирию из «Внуково» полон, так что пришлось выбирать окольные пути. От ливанского Бейрута до Дамаска часа два по занесенным снегом перевалам. Начинается метель, дороги перекрыты полицией, наш военный джип скользит на поворотах. «Русские?» — это действует практически как пароль. Русских пропускают немедленно и везде.
Зимой 2013 года почти все, кто прилетал тогда в Сирию, вынуждены были также добираться сюда из Ливана. По аэропорту Дамаска прицельно долбили «Градом». Я помню, как, выбрав прямой рейс, вжималась при посадке в кресло и молилась, чтобы пронесло.
Тогда казалось, что все — это конец, Сирия не устоит, Дамаск падет, Асада уничтожат, а что будет дальше... Хорошего никто не ждал. Чудес не бывает.
Нынешний Дамаск, спустя полтора года после начала российского военного присутствия в Сирии — лично Асад попросил об этом лично Путина — типичный ближневосточный город, с многолюдием на улицах, очень дешевыми, несмотря на войну, торговыми лавками, с модным вертящимся рестораном на последнем, 15-м этаже 5-звездочной гостиницы, лучшей в столице.
«Такой вертящийся ресторан есть только у нас и в Москве», — хвалится мой друг, местный журналист Анас, мы знакомы с ним уже три года, многое вместе пережили. Теперь сидим и курим кальян. Хорошо.
Хорошо, когда не стреляют.
Но приметы не только горячей, но и холодной войны с Западом налицо. Никакие иностранные платежные системы в Сирии по-прежнему не работают, как у нас в Крыму в 14-м году, банкоматов, кроме своих, сирийских, которых очень мало, здесь нет, огромные очереди стоят, чтобы получить наличку в банке. Также все еще не вернулись в Дамаск и западные посольства — не из-за соображений безопасности, думаю, это часть игнора по отношению к Сирии, громкое «фи» политике страны и бессилие от того, что ее не удалось сломать. Люди вынуждены ездить в Ливан, чтобы получить визы. Верховный муфтий Сирии доктор Хасун рассказывал, как его пригласили читать лекции в Америку, американские же университеты, а ему просто унизительно не позволили въехать туда.
То ли оттого, что он мусульманин и, само собой, потенциальный террорист, но скорее всего, что поддерживает Асада.
При этом сам Запад, как известно, задыхается от наплыва ближневосточных беженцев, выдающих себя за сирийцев, а на деле сеющих хаос и ненависть.
Попасть в Алеппо
Вечером бродим по еще не спящему Дамаску. Военные патрули на блокпостах уважительно разглядывают нашу верительную грамоту с печатями. Повсюду на улицах — фотографии президента и национальные флаги. Очень удобно для селфи, не надо долго объяснять, где это, все и так понятно.
Чемпионка Марьяна собирает в свой Инстаграм целую коллекцию самых разнообразных портретов Башара Асада, а завтра ей уже ставить рекорд.
Канун Валентинова дня. Католического праздника, как известно. Навстречу нам идет седовласый старик в сутане, его спутник с кардинальской красной шапочкой на голове — будто из фильма про трех мушкетеров. «Это самый главный католический патриарх Сирии, его зовут Григориус Третий. А это к нему приехал папский посланник из Ватикана. Можете подойти и поздороваться», — шепчут наши сопровождающие.
Не представляю себе, что вот так случайно гуляешь себе по мирной Москве и вдруг встречаешь кого-то из высших чинов РПЦ, одних, ночью и без охраны.
«Святой отец, — подхожу я к Григориусу. — Как там дела в Маалюле?»
Маалюля — святое место для всего христианского мира. Маленькое селение в белых скалах, последнее место на земле, где остались те, кто говорит на древнеарамейском языке, на котором разговаривал и Иисус. В Маалюле тысячелетиями мирно соседствовали мусульмане и христиане. Две древние обители через узкий проход в горах, женский православный монастырь Феклы Равноапостольной, самый древний женский монастырь, и католический мужской — Святых Сергия и Вакха. В женском в начале 2013 года прожила какое-то время и я.
А в конце 2013-го радикальная (признана в России террористической) группировка «Джебхат-ан-Нусра» ворвалась в эту святыню, осквернила и изуродовала древние реликвии, как и в Пальмире, бандиты уничтожили статую Христа работы российского скульптора Рукавишникова, захватили в заложники тринадцать монахинь и послушниц вместе с настоятельницей Пелагеей.
Только через сто дней их освободила регулярная сирийская армия. Невест Христовых обменяли на также взятых в плен жен боевиков. Не по-христиански это — око за око, но как иначе? Снисхождение добра к злу порождает иногда еще большее зло.
В Маалюлю матушка Пелагея уже не вернулась.
«Маалюля — как рана на теле Христа», — говорит патриарх. Еще он говорит, что прошло всего лишь два года после освобождения и те храмы почти восстановлены, в том числе и на пожертвования верующих со всего мира... «Все проходит, и это пройдет...»
А утром наша Марьяна поставила неофициальный мировой рекорд. Под впечатлением от услышанного 127 килограммов подняла влегкую. Вместе с ней жали штангу обычные сирийские девчонки. «Самое обидное, что с начала войны так называемый цивилизованный мир делает все, чтобы сирийские спортсмены не попали на важнейшие мировые состязания. Нас будто бы и нет вовсе», — сокрушается сидящий рядом со мной Ибрагим Абазид, член Олимпийского комитета Сирии.
«Ищут допинг в крови?» — понимающе киваю я.
«Если бы. Нашим спортсменам просто не дают визы на въезд в другие страны. Даже не на самые главные старты, на промежуточные, но без участия в которых невозможно потом попасть на Олимпиаду. Такое вот отношение к сирийцам, которых якобы везде жалеют и сочувствуют, а на деле...»
Рио-де-Жанейро-2016: результаты сирийцев. Завоевано медалей: золотых — 0, серебряных — 0, бронзовых — 0, всего — 0. Лучший показатель у легкоатлета Газала Махедеддина, занявшего седьмое место в прыжках в высоту.
«Вы и представить себе не можете, что для нас значит — приезд такой сильной чемпионки из России. Это как прорвать мировую блокаду», — продолжает Ибрагим.
За это, за рекорд Марьяны, говорят, нам можно теперь попросить все что угодно.
Мы просим невозможного — попасть в Алеппо.
Самый большой город Сирии, многомиллионный мегаполис когда-то, который продержался под террористами четыре года и был освобожден совсем недавно, при российском военном участии.
Трупная серость домов
Последняя пара сотен километров дороги в Алеппо простреливается боевиками ИГИЛ. Из примерно тысячи машин, ежедневно везущих грузы в Алеппо, десять туда не доезжают. Это статистика.
При нас подстрелили два авто, огромную фуру, везущую мандарины, и белую легковушку, обогнавшую нас минут за десять до того на повороте.
Ржавые остовы догоревших автомобилей и пассажирских автобусов не оттаскивают с обочин дальше в пустыню: во-первых, это опасно, во-вторых, жаркий климат быстро сделает свое дело, превратит металл в труху.
Хорошо российским телевизионщикам, их забрасывают в Алеппо военными бортами, плохо российским телевизионщикам — они не видели того, что видели мы. Вырванные с корнем и сожженные оливы, ветви мира — кому они мешали, это ведь были просто деревья. Летим на скорости 150. «Гастелло!» — хлопаем по плечу нашего водителя Ахмета, который, не разбирая дороги, то и дело выскакивает на встречку, лавируя между грузовиками и шальными пулями.
Надо успеть засветло, днем единственную трассу на Алеппо контролируют международные бригады — суровые бородатые мужики из ливанской «Хезболлы», иранских подразделений «Стражей исламской революции». Блокпосты через каждый десяток километров. На ночь во избежание лишних жертв дорога перекрыта.
«ДАИШ», — тычет пальцем наш сопровождающий доктор Дауд на темную точку где-то в бескрайних песках. «Пять километров, и там ДАИШ», — поясняет он.
Только не говорите сирийцам «ИГИЛ», они не поймут. В арабском мире название этой террористической группировки ДАИШ. Оно тоже представляет собой аббревиатуру «Исламское государство Ирака и Леванта», но при этом еще и созвучно с местным понятием «опущенные», то есть не крутые бандиты, а те, над кем издеваются, глумятся. Одним словом, слабаки.
Понятно, что боевики ненавидят это сокращение — ДАИШ — и, как обычно, отрезают языки и головы тем, кто его произносит.
В марте 2015-го Межрелигиозный совет России на своем заседании в Госдуме тоже принял решение отказаться от аббревиатур ИГ и ИГИЛ в пользу ДАИШ, так как эти понятия дискредитируют не только ислам, но и вообще любое государство. Но ребрендинг не удался, к сокращению ИГ все давно привыкли. А бывший президент США Барак Обама в одной из речей даже произнес слова ДАИШ и ИГИЛ с паузой, через запятую, вероятно, ему доложили, что это две разные террористические организации.
...Алеппо прорастает из пустыни бесконечными заводскими корпусами, трубами, гигантскими пустыми цистернами. Когда-то это был главный промышленный центр Сирии.
Восточные районы города. Все та же трупная серость домов, хотя кое-где сохнет на разбомбленных балконах на веревке нижнее белье, женщина в хиджабе выбивает ковер во дворе. Объясните мне, как можно выбивать ковер в двух километрах от линии фронта?!
«Если тебе снесли три стены, то это вовсе не повод, чтобы не мыть полы в квартире», — пожимают плечами мои сопровождающие.
«Вот дырка в стене — след от 152-миллиметрового дальнобойного орудия, а вот в это строение был нанесен точечный авиаудар по террористам», — поясняет доктор Хасун, показывая на развалины.
Я тут же вспоминаю многочисленные пропагандистские фотографии на арабских сайтах и в западных СМИ.
Окровавленные дети на руках у родителей, якобы после страшных российских бомбардировок в Алеппо в конце прошлого года. Только после этого город был освобожден. На самом деле все сделали предельно четко и красиво, как только возможно на войне. А как иначе, если иначе нельзя? Милосердием по абсолютному злу... Злу?..
«А это правда, что международные миротворческие силы призывали террористов в Алеппо отпустить женщин, стариков и детей, чтобы те могли уйти по гуманитарному коридору, но боевики так никого и не отпустили?»
«Как ты не понимаешь, ведь это были ИХ женщины, дети и старики. Они сами никуда не уходили, до последнего оставаясь живым щитом для своих мужей и отцов».
«Вот за той линией были снайперы»
Четкий водораздел, будто две половинки от разных фотографий. Мы и они. Демаркационная линия прекращения огня. Разрушенный дом. А через дорогу — работающее колесо обозрения в парке. Дети занимаются спортом на стадионе. «Тренировка шла, мы объясняли ребятам: вот здесь тренируйтесь, а за ту линию в нескольких метрах уже нельзя заходить, потому что туда дотянутся снайперы террористов», — буднично рассказывает Ахмет Мансор, глава Комитета спорта Алеппо.
Армия оказалась не приспособленной к уличным боям гражданской войны. Невозможно подготовиться к тому, что брат идет на брата, а вчерашний сосед и товарищ, совершив намаз, дает автоматную очередь в спину. Если бы знать, какая она будет, эта война, заранее... Оружие осталось еще советское, с 60-х годов, — старые «калаши», старые самолеты...
Но как такое могло случиться, что боевики идеальным геометрическим квадратом сгруппировались в одном районе города?
«Просто война в Сирии готовилась лет за десять до того, как началась; восточные кварталы Алеппо — самые бедные, Саудовская Аравия начала вкладывать деньги в строительство исламских школ для бедняков, медресе, мечетей, они завозили свои учебники, программы, по которым учили детей. Десятилетие понадобилось для того, чтобы вырастить из малышей настоящих фанатиков; потом, конечно, к ним добавились наемники из разных стран, пробравшиеся в Сирию через практически не охраняемую границу с Турцией», — рассказывает Илия Самман, член политбюро Сирийской национальной социалистической партии. СНСП — тоже оппозиция, но официальная, у них есть несколько мест в парламенте.
Они — вторая по величине после правящей БААС партия в Сирии. Выступают за изменение Конституции и смену власти, но демократическим путем, и при этом прекрасно понимают, что в сегодняшней ситуации заменить Башара Асада невозможно, реально нет того, кто сможет и готов нести ответственность за происходящее.
Кстати, Алеппо держали не ДАИШ — другие террористические группировки. Боевики «Аль-Нусры» (запрещена в России), «Нур ад-Дин аз-Зенки», «Фатха Халеб». Свободная сирийская армия, которую поддерживает Запад как «хороших» террористов.
Впрочем, какая разница...
«Я не понимаю, как может быть умеренная оппозиция, умеренный терроризм: либо ты террорист и убийца, либо нет», — недоумевает Илия Самман. Он сам категорически против того, чтобы во внутренние дела Сирии вмешивались любые миротворческие иностранные силы, тем не менее признает, что без помощи России Сирии уже давно бы настали кранты.
Средняя зарплата — 60 долларов
Вода в Алеппо стоит 3 доллара за 1000 литров. Все источники захвачены в пригородах ДАИШ, вода ушла не через каналы, а в землю, затопила близлежащие села, но в самом городе ее нет.
Купленной воды хватает ровно на две недели. Она очень дорога, если учесть, что средняя зарплата в Алеппо 60 долларов в месяц и работы нет, нет торговли на рынках, которые годами удерживались боевиками и были заминированы ими при отходе.
«Проверено. Мин нет», — написано на чистом русском при въезде в Старый город. Все восточные базары похожи друг на друга только в хорошие времена.
На развалинах рынка до сих пор пахнет гарью. Свисают разорванные электрические провода, внизу — обрывки растяжек. Прямо в кучу свалены пустые гильзы и пропитанные оружейным маслом хвосты от мин.
Я беру себе на память как сувенир большую гильзу, буду дома ставить в нее цветы. И еще хвост от мины — просто так.
Сопровождающий доктор Дауд тянет меня за собой.
«Look, look», — повторяет он по-английски, будто бы и не знает других слов: «Смотри, смотри».
Он рассказывает о том, что когда-то у него было три магазина и он был обеспеченный человек. «Смотри, смотри...» Темный провал в стене, обугленная комната с разграбленным сейфом, с разбросанными по полу бухгалтерскими книгами. Я понимаю, что это все, что осталось от его лавки.
Он гладит эти изнасилованные, загаженные стены, затем ведет меня в другую лавку, и еще в одну... Лавки похожи как братья; я пытаюсь сказать, что я уже все тут увидела, но вдруг понимаю, как это важно для него — быть здесь, трогать, чувствовать, вспоминать... «Look, look».
«Я обязательно отстроюсь, не пройдет и 20 лет», — обещает мне доктор Дауд. Дались им эти двадцать лет... В одном из бесчисленных закоулков базара на сломанных стульях сидит группа мужчин, в потертых пальто, в старых шарфах. Это друзья Дауда, тоже лишившиеся всего. Они ждут работников, чтобы начать ремонт, терпеливо и неспешно — двадцать лет впереди все-таки.
Один из них, Наил, хорошо говорит по-русски. У него жена из наших, но сейчас она в России с детьми.
Луч солнца пробивается сквозь взорванный купол рыночной мечети. «Террористы не пощадили свою мечеть тоже, а ведь они сами мусульмане», — говорю я Наилу. «Какие они мусульмане, свиньи они», — произносит он самое страшное на востоке ругательство.
...Нищий старик на руинах базара просит милостыню. Дети тащат домой «добычу» — полное ведро воды. Самый крайний магазинчик уже открыт, там продают свежие яйца, три десятка в картонном контейнере — самый ходовой товар в Алеппо.
Пробитая автоматными очередями железная крыша над старым рынком — как карта звездного неба.
...Над городом возвышается непокоренная Цитадель, средневековая крепость, главная стратегическая точка Алеппо, которую четыре года подряд безуспешно пытались захватить террористы.
25 сирийских солдат цитадели вместе со своим полковником обороняли ее от боевиков — если бы не они, город не удалось бы освободить.
Спецкор «МК» первой из иностранных журналистов поговорила с выжившими защитниками цитадели, этой сирийской Брестской крепости.
Побывала в российском Центре примирения враждующих сторон в Алеппо, проводила на родину наших саперов, разминировавших город.
И попыталась понять, что же все-таки для России значит Сирия. И зачем мы там.
Продолжение следует.
0
31.56
