Как бы мы ни трактовали финал гоголевской пьесы, какие исторические и литературные параллели ни вычерчивали, эта картина не может не быть точным слепком той России, которую долгие годы выстраивал Николай Первый. По своему образу и подобию.
Третий сын императора Павла не хотел и не собирался царствовать. Он воспринимался как отдалённый и маловероятный наследник, а потому к управлению государством его не готовили. Но, как это часто бывает в истории, именно в прочных и многодетных монарших семьях случаются династические кризисы. Казалось бы, после трагической чехарды переворотов XVIII века наступает покой: Павел законом устанавливает строгий, поэтапный порядок престолонаследия по мужской линии, двумя волнами производит на свет четырёх сыновей. Не у одного, так у другого будут наследники, и Россия станет раз за разом безболезненно получать законного правителя. Даже то непредвиденное обстоятельство, что самого Павла вскоре убьют, не могло поколебать систему. Старший сын, 23-летний Александр, посвящённый в заговор, отрыдается и пойдёт царствовать. Все уверены, что у него будут дети. Константин, двумя годами моложе, тоже надеется, что у брата появятся наследники, и не собирается думать о возможности стать императором. Младшие, Николай и Михаил, малыши. Одному скоро будет пять лет, другому только что исполнилось три. Завет отца в их воспитании лаконичен: строгому, но простоватому генералу Ламздорфу поручалось вырастить из них дисциплинированных и достойных членов императорской фамилии, только «не таких повес, как немецкие принцы». С Николаем это получилось — его можно считать кем угодно, только не повесой. Равнодушный к вину, непримиримый к табаку, он был чрезвычайно неприхотлив в быту и слыл образцовым семьянином. Даже если бы получили явственное подтверждение слухи о его внебрачных связях и детях, это вряд ли можно было бы назвать праздником неконтролируемой похоти, но скорее чинными и благородными романами с последующим устройством жизни бастардов.
Трагедия марта 1801 года вряд ли оставила в душе Николая такие же рубцы, как у старших братьев. Он запишет потом воспоминания о дне смерти отца, но это лишь описание того, как малыши были оторваны от игрушек и стали свидетелями глубокой скорби матери и истерики Александра. Вполне возможно, что Николай, узнав в какой-то момент, что это был не апоплексический удар, а убийство, и, ужаснувшись тому, что может произойти на самой верхушке империи, не мог не согласиться с тем, о чём мы с вами говорили в самом начале: империя не дрогнула, а преемственность осуществилась согласно павловскому закону. Не то случится через неполных двадцать пять лет.
«Сим мы должны были спокойствию государства, которое на твёрдом законе о наследстве основано, о чём каждый добромыслящий уверен». Акт о порядке престолонаследия от 5 апреля 1797 года
Опоздавший на войну
По малолетству Николай не мог осознать «дней Александровых прекрасное начало», когда брат с молодыми друзьями попытались преобразовать Россию и придать ей черты конституционности. Что-то удалось, но в целом замыслы оказались нереальными и нереализованными. Воспитанного Ламздорфом мальчика сложная и рискованная государственная работа не могла ни заинтересовать, ни вдохновить. Он, вопреки стараниям матери, увлёкся строем, как отец и дед. Мыслями он был там, где порядок незыблем, давно заведён и только требует неукоснительного соблюдения. По тому же малолетству он не имел возможности принять участие в войнах с Наполеоном, но мечтал, чтобы его и Михаила, как молодых Раевских, взяли на поле сражения. Пока же они с братом учились подчиняться и командовать во вполне потешной Дворянской роте, набранной из пажей. Сверх этого, Николаю были преподаны начала стратегии. Только в 1814 году, когда был взят Париж, брат и мать разрешили им приблизиться к действующей армии. Так война обернулась для юношей путешествием по догорающей в редких битвах Европе. Из вояжа Николай вынес и невоенный трофей: глубокое впечатление от знакомства с хрупкой, будто фарфоровой, принцессой Шарлоттой прусской, которая впоследствии станет его женой, императрицей Александрой Фёдоровной, и подарит ему семерых детей.
«Математика,потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика, привлекали меня исключительно; успехи по этой части оказывал я особенные». Николай I
По возвращении Николай получает более глубокие знания об истории, финансах и военном искусстве, в котором его особенно увлекают инженерное дело и фортификация. Тем николаевские «университеты» и заканчиваются. Далее следуют: инспекция Инженерной службы, шефство над Первым Сапёрным батальоном, командование Первой и Второй пехотными дивизиями. Время было мирное, строевое, и мы никогда не узнаем, каков был бы из Николая военачальник. В 1819 году происходит знаменательное событие, которому он не придаёт должного значения. Александр, посещая брата, роняет, будто невзначай, важнейшее государственное решение: Константин не желает быть императором, и Николаю стоит готовиться взойти на трон. Зная переменчивый характер монарха и часто наблюдая приступы Александровой ипохондрии, «Романов Третий» предпочитает не думать всерьёз о начертанной перспективе.
Страшный декабрь
Когда же в ноябре 1825 года Александр отправляется в Таганрог и не возвращается оттуда живым, всё становится чрезвычайно серьёзным и до ужаса осязаемым. Николай первым из оповещённых о смерти императора приносит присягу Константину. Государственный совет вскрывает тайный пакет с александровским Манифестом 1823 года, гласящим об отречении Константина и передаче власти Николаю. Николай же категорически против: воля покойного брата не может нарушить отцовский закон о порядке престолонаследия! Порядок и спокойствие государства превыше всего, присяга священна. Государственный совет соглашается с его доводами. Что же двигало Николаем? Боязнь взять на себя ответственность? Кокетство? Наверное, ни то, ни другое. Здесь, пожалуй, можно явственно увидеть главное свойство будущего повелителя России — искреннюю и непоколебимую веру в порядок, которому должны подчиняться все, и монарх в первую очередь.
Но веры в порядок недостаточно для того, чтобы он восторжествовал. На страну обрушивается междуцарствие. Константин сидит в своей любимой Варшаве, в Петербург приезжать не собирается и письменно подтверждает своё нежелание занимать трон. Это не формальное, по всем правилам составленное отречение, но выражение железной воли трезвомыслящего человека. Николай соглашается с неизбежностью. Многоумный Сперанский составляет аккуратный манифест, переприсяга назначается на 14 декабря.
Мятежные войска, убийство Милорадовича, картечь между памятником Петру и недостроенным Исаакиевским собором, метания Николая между верными и неверными солдатами — этот ужасный сон со счастливым для нового императора концом должен был получить какое-то объяснение, какой-то смысл. И получает. Николай приходит к мысли, что таким бурным и трагическим образом именно он назначен Провидением восстановить незыблемый порядок. Это убеждение пронзит каждое из его начинаний.
Глазами современников
Нам повезло с проницательными свидетелями тридцатилетнего царствования Николая Павловича. Самое удивительное, что и доброжелатели государя, и его ниспровергатели мало в чём друг другу противоречат. И те и другие отмечают парадную величавость и холодную любезность, убеждённость в своей миссии. Государь очень высок, медально красив, его глаза завораживают, и не важно, воспринимают ли это как взгляд божества или взгляд василиска. Маркиз де Кюстин, чьи суждения о николаевской России часто сбрасывают со счетов как «клевету злобного иностранца», очень точно замечает, что у Николая «есть несколько масок, но нет лица. Вы ищете человека — и находите только Императора… Кажется, ему незнакома ни одна из наших привязанностей; он вечно остаётся командиром, судьёй, генералом, адмиралом, наконец монархом — не более и не менее. К концу жизни он очень утомится, но русский народ — а быть может, и народы всего мира — вознесёт его на огромную высоту, ибо толпа любит поразительные свершения и гордится усилиями, предпринимаемыми ради того, чтобы её покорить».
«Он был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая за счёт черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное — глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза». Александр Герцен
В 1853 году, перед самым началом крымской трагедии, у действительно утомлённого трудами Николая появится изумительная свидетельница, фрейлина великой княгини Марии Александровны, жены наследника, Анна Тютчева, дочь поэта и сама выдающийся литератор, одна из умнейших женщин эпохи. Нет более точной и одновременно жестокой характеристики императора и той формы власти, которую он олицетворяет. Анна Фёдоровна описывает императора как человека, наделённого рыцарской душой, искренне и фанатично верящего в своё предназначение, в то, что каждое его действие направлено на благо России, но эти качества оказываются недостаточными и даже вредными для управления государством. Намекая на несходство с «гневливым, но отходчивым» Павлом, Тютчева пишет о Николае: «Угнетение, которое он оказывал, не было угнетением произвола, каприза, страсти; это был самый худший вид угнетения — угнетение систематическое, обдуманное, самодовлеющее, убеждённое в том что оно имеет право из великой нации сделать автомат, механизм которого находился бы в руках власти».
Среди обломков
Незыблемость порядка оказалась мнимой. Николай пришёл к власти нечаянно и с небольшим запасом качеств, необходимых для управления сложным государством во всемирную эпоху перемен. Умирал он среди обломков, малопригодных для нового строительства. Вспомним красноречивый анекдот, которым Анна Тютчева предваряет описание Николая: одного пастуха спросили, что бы он стал делать, если бы был королём. «Я бы стал пасти своих овец верхом», — ответил пастух. На Исаакиевской площади в Петербурге стоит памятник Николаю — инженерное чудо Клодта и Монферрана. Император сидит на вздыбленном коне, который опирается только на задние ноги. Фигура власти, полная величия, вызывающая изумление, но крайне неустойчивая.
0
119.00
