Усаживаясь 10 марта — в день выступления Путина в нижней палате российского парламента — в самолет, летящий в Москву я был убежден, что по прилету застану «обнуление Госдумы»: ее досрочный роспуск. Вместо этого я приземлился в стране, в которой по факту уже произошло обнуление президентских сроков ВВП. Важная часть моей работы — предугадывание российских политических процессов. Поэтому новость ударила, словно обух по голове: несмотря на свое периодическое общение с близкими к Путину высокопоставленными чиновниками я ее совсем не ожидал.
Еще на излете этой зимы в Кремле уверенно говорили об уходе Владимира Владимировича с поста президента в 2024 году как о магистральном сценарии развития российской политики. Почему же все так внезапно поменялось? Выходя постепенно из состояния шока, я все больше укреплялся во мнении: поменялось все совсем не внезапно. Все признаки грядущего уже давно были налицо. Люди типа меня просто не смогли их вовремя уловить.
У знаменитого российского физиолога академика Павлова был пациент, который прославился тем, что в самом буквальном смысле слова безмятежно проспал всю русскую революцию: Иван Кузьмич Качалкин погрузился в летаргический сон в 1896 году, а вышел из него только в 1918 году. Применительно к Великой российской конституционной революции весны 2020 года со мной случилось приблизительно то же самое: пусть я ее не проспал, но зато я ее «пролетал».
В книге известного британского журналиста Пола Кеньона можно прочитать следующий любопытный рассказ об обстоятельствах прихода Муаммара Каддафи к власти в Ливии в 1969 года. Явившись вместе с другими участниками революции в казарму для командного состава армии, он начал будить старших офицеров и сообщать им, что он забирает верховную власть у короля Идриса. Один из разбуженных отреагировал на это возмущенным воплем: «Убирайся прочь! Ты перепутал дату! Переворот намечен на следующий месяц!»
В чем глубинный смысл этой истории применительно к тому, что произошло в российской политике в марте 2020 года? Для любителей аллюзий сразу поясняю: никоим образом не сравниваю Путина и Каддафи и категорически не считаю произошедшее «конституционным переворотом». О каком конституционном перевороте может идти речь, если все предложенные изменения были незамедлительно утверждены всеми нужными государственными инстанциями и обязательно будут освящены результатами грядущего всенародного голосования?
Смысл этой истории совсем в другом. Если та или иная идея овладевает сознанием политической элиты, она обязательно каким-то способом будет реализована. К осени 1969 года сознанием ливийской политической элиты овладела идея о неизбежности скорого краха одряхлевшего режима королевской власти. К весне 2020 года сознанием российской политической элиты прочно овладела идея о том, что уход ВВП с поста президента в обозначенные прежней редакцией Конституции сроки неминуемо приведет к опасной внутренней междоусобице и разрушению стабильности. Это и запустило цепь событий, итогом которых станет обнуление путинских президентских сроков.
Законы писанные и неписаные
Летом 1962 года британский премьер-министр Гарольд Макмиллан решил устроить радикальную перетряску своего правительства и уволить кучу министров. Среди тех, кому указали на дверь, был и надменный и высокомерный лорд-канцлер лорд Килмур. Узнав во время встречи с премьером о своем грядущем увольнении, оскорбленный до глубины души лорд попытался его отчитать: «С поваром и то обошлись бы более вежливо!» Макмиллан отреагировал чисто по-британски: «Но помилуйте, хороших поваров так сложно найти!» Как все мы хорошо знаем, в современной российской политической системе Владимир Путин играет роль ее стержня и несущей конструкции, того самого «повара», которого очень сложно найти и совершенно невозможно заменить.
Конечно, «незаменимым» Путин казался не всегда. Еще непосредственно перед началом своего стремительного восхождения к властным вершинам в 1999 году он воспринимался как совершенно лишний элемент политической конструкции.
Пролистывая недавно изданную известным банкиром Петром Авеном фундаментальную летопись современной российской политической истории «Время Березовского», я наткнулся на очень показательный рассказ бывшего главы администрации президента РФ Александра Волошина о том, как Ельцин попытался уговорить многоопытного лидера Татарстана Минтимера Шаймиева не вступать в предвыборный блок с Лужковым и Примаковым. Как хитроумный политический игрок, Шаймиев уклонился от прямого ответа. И тогда Ельцин решил выложить свои карты на стол: «Минтимер Шарипович, ну давайте я вам сейчас скажу одну вещь, но только между нами... Через какое-то время я отправлю в отставку правительство Степашина, и премьер-министром России станет Владимир Владимирович Путин. А потом он станет президентом Российской Федерации».
Вот что, согласно Александру Волошину, произошло потом: «Шаймиев был этим абсолютно обескуражен. Мы с ним вышли из деревянного домика в Горках на круг, который перед подъездом, он меня взял под руку, говорит: «Давайте погуляем, Александр Стальевич». Я говорю: «Ну давайте, Минтемир Шарипович». - Я очень хорошо отношусь к Владимиру Владимировичу, но он же никому не известен, такого быть не может! Как же так — премьер-министром, потом президентом — да быть такого не может! Я очень хорошо отношусь к Владимиру Владимировичу, хорошо отношусь к Борису Николаевичу, но не может же такого быть!» Я говорю: «Ну история рассудит — может быть такое или нет».
История рассудила — причем очень быстро. Став мостом России в новую политическую эпоху, Владимир Путин уже через несколько месяцев после описанного эпизода стал восприниматься как нечто абсолютно незаменимое. Как такое может быть в принципе: политик, который считался «никем», вдруг одномоментно становится «всем»? Над подобной загадкой можно очень долго ломать голову. Но все становится на свои места, если принять как аксиому: Путин — это не только человек из плоти и крови и не только политический лидер, но еще и очень важная политическая функция. Вы разочарованы? Не мудрено! В сделанном мной умозаключении нет ровным счетом никакой оригинальности и никакой новизны. Но не судите меня строго! Обещаю вам, что новизна возникнет - во время попыток детально разобраться в том, в чем состоит та жизненно важная политическая функция, которую ВВП выполняет в нашей политике.
Поиски этой жизненно важной политической функции придется начать издалека — из России почти стодесятилетней давности. Описывая в своей книге «Внутренний враг» скрытые механизмы российской политики времен императора Николая II, блестящий американский знаток нашей военной истории Уильям Фуллер пришел к следующим выводам: «Структура имперского правительства неизбежно порождала конфликты как по горизонтали (между министерствами), так и по вертикали (внутри каждого министерства)... Разветвленные системы протекционизма существовали во всех министерствах. Цель протекционизма, основанного на совместной учебе, службе в провинции, родственных связях и просто симпатии, была неизменной — поддержание и расширение влияния своего круга. Достичь этого можно было, лишь защищая интересы всех его членов. Если повышение получал глава той или иной группы, все ее члены тоже могли рассчитывать на продвижение по службе.
И, наоборот, случись одному получить понижение или быть уволенным, его сторонники также скатывались вниз по карьерной лестнице, поскольку преемник расставлял на их места новых своих людей. Таким образом, типичный чиновник, помимо места, занимаего им в министерской иерархии, обладал также неким положением в тайной иерархии протекционизма. Эта система порождала непрекращающиеся войны между разными партиями внутри каждого министерства, поскольку любой чиновник мог удовлетворить свои личные амбиции лишь ценой поражения враждебной ему группы. Понятно, что царские министры работали с постоянным ощущением того, что возглавляемая ими организация кишит людьми, страстно желающим им поражения и постоянно готовыми способствовать им любыми интригами».
Изменилась ли за последние сто десять лет к лучшему российская политическая среда? Конечно, изменилась — в тысячекратном размере. Российская империя образца 1910 года и Российская Федерация образца 2020 года — это две совершенно разные страны с принципиально иным уровнем общественного, политического и социального развития. Но говорить надо не только о том, что поменялось, но и о том, что осталось неизменным. А неизменным осталась, например, человеческая природа со свойственным большинству из нас упором на свой собственный интерес. Неизменным осталась и основанная на постоянной жесткой конкуренции суть политики. Ну и, наконец, не изменилось — или, вернее, шагнули вперед в недостаточной степени — наши культурно-политические нормы.
Чтобы пояснить, о чем идет речь, вновь прибегну к аналогиям, которые находятся на стыке кулинарии и большой политики. Известный британский журналист Мэтью Пэррис в в своей книге «Миссия достигнута!» рассказывает о случае, который произошел с американским сенатором Биллом Брэдли на одном торжественном обеде в 2000 году. Использовав по назначению выданную ему порцию сливочного масла, сенатор потребовал у официанта еще одну, но, к своему изумлению, получил твердый отказ. Тогда Билл Брэдли решил показать свою крутизну: «Да вы знаете, кто я такой? Я сенатор США, председатель сенатского комитета по ассигнованиям и бывшая звезда баскетбола. А еще я кандидат в американские президенты!» Но на невозмутимого официанта даже это не произвело впечатления: «А вы знаете, кто я? Я парень, который решает, кому дать масло, а кому нет!»
Для своего успешного функционирования развитая политическая система современного государства нуждается в балансе сдержек и противовесов между различными «парнями, которые решают, кому дать масло, а кому нет» - политическими институтами вроде парламента, судебной системы и исполнительной власти. Но вот от чего зависит уровень развития, степень реального влияния и модель поведения этих различных институтов? Не только и не столько от того, что там именно значится в формальных законодательных актах. Как отмечают многие самые разные авторитетные исследователи - например, россиянин Симон Кордонский или гарвардские профессора Стивен Левитский и Дэниэль Зиблатт — писаные законы очень во многих случаях гораздо менее важны, чем законы неписаные. Вот эти самые неписаные законы — совокупность того, что жители той или иной страны считают правильным или даже естественным ходом вещей — и принято называть культурно-политическими нормами.
Конкретный пример того, как это работает на практике. В принятой в 1787 году Конституции США изначально говорилось о «закреплении благ свободы за нами и нашим потомством». Но сначала никому в голову не приходило, что это должно относиться и к официально пребывающим в состоянии рабства черным жителям страны. А, когда в следующем веке идеи равенства рас были закреплены в официальных законодательных актах, они еще почти сто лет действовали только на бумаге. Современные российские культурно-политические нормы, к счастью, не носят характера столь диких предрассудков. Но до той высокой планки, которая была задана в прежней редакции Конституции, они тоже не дотягивали. Это-то и сделало обнуление президентских сроков Путина если не неизбежным, то уж точно вполне естественным ходом развития событий.
Анатомия турбулентности
Став в 1828 году главой британского правительства, прославленный полководец и победитель Наполеона в битве при Ватерлоо герцог Веллингтон так описал свои шоковые впечатления от общения с коллегами на первом в своей карьере заседании кабинета министров: «Произошло нечто поразительное! Я отдал им свои приказы, а они захотели остаться и их обсудить!» А вот на посту президента России герцог Веллингтон наверняка чувствовал бы себя очень даже комфортно. Во время своего недавнего разговора с главой ВЦИОМ Валерием Федоровым, я имел неосторожность произнести вслух любимую присказку всех, кто считает себя знатоками российской политики: «В России нет сильных развитых и политических институтов!» Валерий Федоров тут же меня поправил: «В России есть сильный и развитый политический институт. Это «царь», который как решил, так оно и будет».
В отличие от Ельцина, который млел, когда его в лицо называли царем, у Путина нет склонности к подобным аллюзиям. ВВП, как известно, воспринимает себя как «раба на галерах», как слугу народа, а не его властелина. Однако в такой позиции нет противоречия. Формула «главный политический институт современной России — это «царь» не подразумевает наличия человека в короне и со скипетром, который правит страной «божьей милостью». Под этой формулой скрывается инстинктивная, глубинная и даже не всегда осознанная склонность большой части населения к политической модели, при которой все главные нити управления сходятся в руках всенародно избранного сильного и единоличного лидера. Конечно, можно соблюдать политес и называть такую политическую модель суперпрезидентской республикой. Но вот сильно ли от этого меняется суть?
В самой по себе приверженности большей части населения к модели сильной президентской власти нет ровным счетом ничего плохого — одно только хорошее. В основе этой приверженности лежит инстинктивное понимание: Россия не может управляться по модели парламентской республики. В нашей стране само выживание государства зависит от наличия в нем сильной центральной власти. В чем же тогда самое уязвимое место нашей политической системы? В том, что, как показывает пример, скажем, США или Франции, сильная президентская власть может вполне сосуществовать с сильным парламентом и им же уравновешиваться. А вот у нас этого нет (надеюсь, что пока нет). И причина этого «нет» кроется вовсе не в отсутствии у парламента соответствующих формальных полномочий. Да, вы правильно догадались. Корни вновь растут из пресловутых культурно-политических норм.
Я попросил Валерия Федорова без обиняков описать то, как «глубинный народ» оценивает роль парламента в нашей политической системе. И вот что я услышал в ответ: «Население в своей массе вообще не очень понимает, зачем нужен парламент. К нему относятся как к большой говорильне, на которую зато почему-то тратится очень много денег налогоплательщиков». Сказано жестко, хлестко, обидно, но, боюсь, что справедливо. А вот еще одно, очень точное, с моей точки зрения, замечание Валерия Федорова об особенностях нашей политической культуры: «Мы не формалисты. Мы не законники. Оценивая власть, мы ставим во главу угла такой критерий как эффективность. Мол, да правь ты хоть сто лет, но только дело делай!»
Все это вместе взятое и сделало, на мой взгляд, необходимость обеспечение сменяемости и в то же самое время преемственности власти самой проблемной зоной нашей политической системы. В только что опубликованных на русском языке мемуарах бывшего посла США в Москве Билла Бернса приводится следующая выдержка из депеши, которую он в январе 2007 года отправил государственному секретарю Кондолизе Райс: « В то время как представители элиты все более склонялись к тому, что в 2008 году Путин уйдет, сам он обнаружил, что найти достойного преемника труднее, чем ему казалось. Единственная реальная система сдержек и противовесов в России обеспечивалась не институтами, а единственной личностью. А значит, именно Путин должен был убедить пеструю кремлевскую и околокремлевскую компанию - от косных сотрудников спецслужб до оставшихся сторонников экономической модернизации — в том, что его преемник не будет угрожать существующему порядку».
Несмотря на то, что к началу 2020 года до окончания нынешнего срока президентских полномочий ВВП оставалось еще более четырех лет, описанная Биллом Бернсом проблема вылезла в еще более острой форме. Вот как один из ближайших сподвижников ВВП объяснил мне смысл того, что произошло в марте: «К президенту пришло понимание, что в стране началась подспудная политическая турбулентность. Такую турбулентность требовалось убрать. Это и было сделано — с помощью появления у Путина возможности быть переизбранным на пост главы государства в 2024 году». Подробно расшифровать, что именно в Кремле подразумевают под термином «подспудная политическая турбулентность», мой собеседник не захотел. Но это вполне можно сделать и самостоятельно.
Если смотреть не на фасадную сторону вопроса, а на то, как оно есть на самом деле, то все члены высшей российской элиты относятся к Путину очень по-разному. Кто-то действительно «без лести предан». Кто-то старательно изображает стопроцентную лояльность, а ночью представляет себя на месте ВВП. Кто-то играет во «внутрисистемного оппозиционера»: брюзжит во время «кухонных» посиделок с коллегами о том, что в стране наступила стагнация из-за чрезмерно долгого пребывания одного лица во главе государства. Но как сказал мне один тонкий знаток нравов российской верхушки: « Одно дело - бла-бла-бла, а совсем другое - реальные интересы, которые заключаются в сохранении стабильности в нашей политической системе. Конечно, если Путин остается на посту президента, то амбициозные представители элиты теряют возможность провести на главную должность в государстве либо себя, либо близкого к себе человека. Но одновременно такую же возможность теряют и их конкуренты. И вот это-то и является по-настоящему важным. Ведь если кто-то из твоих злейших врагов доберется до верховной власти в стране, ты можешь считать себя полностью уничтоженным. Получается, что даже те деятели элиты, которые не имеют собственных политических амбиций, все равно вынуждены участвовать в политической борьбе — в целях защиты своих интересов и предотвращения чрезмерного усиления конкурентов».
Сразу возникает вопрос: где эта самая политическая борьба (или, как ее охарактеризовали в Кремле, «подспудная турбулентность»)? Да, на поверхности ничего такого особо не наблюдалось. Но в современной России за исключением отдельных периодов политическая борьба это не просто схватка бульдогов под ковром, а схватка бульдогов, изящно прикрытых продукцией целой ковровой фабрики. До широких масс доносятся лишь глухие отголоски того, что происходит в политическом закулисье. А даже для того, чтобы правильно расшифровать эти отголоски, требуется быть глубоким специалистом. Например, в чем был реальный смысл некогда прогремевшей на всю страну борьбы против прокладки платной автомагистрали через один лес — в заботе об экологии или в схватке неких могущественных групп влияния внутри российских верхов, как уверяют отдельные злопыхатели? И почему некий известный почти каждому гражданину РФ пламенный оппозиционер и бескорыстный борец с коррупцией выбирает в качестве мишени своих разоблачений одних чиновников и старательно игнорирует других?
«Президентские выборы 2018 года были восприняты российской элитой как промежуточные или даже технические, - продолжил свой рассказ уже упомянутый выше знаток нравов наших верхов. - Но затем в элите начались скрытые, но очень изнурительные бои на взаимное уничтожение. Грядущее обнуление сроков Путина поставило в этих боях точку. Все вздохнули с облегчением!» Но вот как изменится судьба страны после этого вздоха облегчения элиты? Попробовать это понять лучше всего можно с «высоты птичьего полета» - с помощью экспертного анализа программного директора Российского совета по международным делам Ивана Тимофеева.
Обнуление на фоне угроз
В опубликованном в прошлом месяце в журнале «Россия в глобальной политике» статье Иван Тимофеев сформулировал три базовых угрозы для современной России: «Во-первых, угроза конфликтов с внешним окружением, многообразный опыт таких конфликтов и порождаемое им чувство уязвимости к внешней агрессии со стороны зарубежных государств или их союзов. Во-вторых, угроза внутренней смуты, взрывоопасной и скоротечной разбалансировки элит, системы сдержек и противовесов с последующей волной массового повседневного насилия и отсутствия порядка. В-третьих, угроза отсталости в организации экономики, государственного управления и политических институтов. Отсталость самого жизненного уклада, сообщающаяся с архаичностью институтов. Все три угрозы связаны между собой. Более того, попытка справиться с одной вполне может порождать обострение другой или же все три проявляются одновременно».
Как обнуление сроков Путина повлияет на способность России сопротивляться этим трем угрозам? Я являюсь твердым сторонником регулярной сменяемости власти. Но как человек, претендующий на объективность своих оценок, не могу не заметить: и появление в России нового правительства во главе с по-настоящему энергичным и эффективным управленцем Михаилом Мишустиным, и исчезновение из политической повестки «проблемы 2024 года» случилось очень вовремя. Сочетание короновируса и падения цен на основные продукты нашей экономики — это чудовищное испытание на прочность нашего государства.
С одной стороны, короновирус объединяет страну — все мы сейчас находимся в одной лодке. Но, с другой стороны, он ее разъединяет и даже фрагментирует. Любой «чужак» — а как чужак сейчас может восприниматься не только иностранец, но и житель соседнего региона или даже соседнего дома — это потенциальный носитель вируса. Это провоцирует мощный соблазн отгородиться от всех- забаррикадироваться в одном отдельно взятом государстве, в одном отдельно взятом регионе или даже в одной отдельной взятой квартире. В силу объективных и не зависящих от нас причин страна вошла в состояние пике, из которого она неизвестно когда и как выйдет. Никто ведь сейчас точно не скажет, сколько будет длиться эпидемия короновируса и сколько времени потребуется на восстановление мировой экономики. В условиях подобной неопределенности особенно важно иметь во главе страны команду опытных и жестких управленцев. Построенный, естественно, на абсолютном подчинении второго первому Тандем Путин-Мишустин (сюда же можно добавить главу кремлевской администрации Вайно, Собянина и далее по списку) точно является такой командой. Я не испытываю никакого удовольствия от этого вывода. Но в краткосрочной и среднесрочной перспективе эффект от обнуления однозначно позитивен.
Но вот если говорить о долгосрочной перспективе, то здесь все гораздо сложнее. Принято считать, что необычно долгое пребывание одного и того же лица во главе государства несовместимо с устойчивым, быстрым или даже опережающим развитием. Путину — если он, конечно, пойдет на новый президентский срок — предстоит доказать, что это не так. Кроме того, перед ВВП по-прежнему стоит и еще один важный вызов. Как я уже писал, обнуление президентских сроков не снимает проблему обеспечения сменяемости и преемственности власти в России, а лишь отодвигает ее в некую, пока неизвестную точку в будущем. В Кремле, кстати, согласились с этой моей оценкой. «Иногда развитие страны как раз в том числе и заключается в откладывании определенных проблем на потом, - сказал мне уже упомянутый выше близкий соратник ВВП. - России остро необходимо время без потрясений, чтобы повысить уровень своей политической культуры. Все, что угодно — но только не потрясения! Можно ли ради достижения этой цели чем-то пожертвовать? Не только можно, но и нужно!» Ну что же, можно сказать, что жертвы принесены. Главное, чтобы они не оказались напрасными.
И вот еще о чем я не могу не сказать. Меня ломает хвалить нынешнюю российскую конституционную реформу. Но она оставила в неприкосновенности такую особенность нашего современного государственного устройства как принцип прямого всенародного избрания высшего должностного лица страны. Выбор не был сделан в пользу «хитрой схемы», которая поставила бы рядом со всенародно избранным президентом еще и некоего «президента-наставника». Вместо этого выбор был сделан в пользу схемы, которая, возможно, является более грубой, но и при этом и более честной и прямолинейной.
Это может показаться мелочью. Но это совсем не мелочь, а нечто абсолютно фундаментальное. За избирателями оставили право «последнего слова» - и в плане одобрения или неодобрения новой версии Конституции на всеобщем голосовании, и в плане избрания нового (или старого) президента в 2024 года. Насколько активно избиратели воспользуется таким своим правом — вопрос пока открытый. Но то, что само это право у них есть, внушает надежды на светлое будущее российской политики.
0
31.56
