В интервью «АиФ» Евгений Гришковец рассказал о том, почему сложно изобразить героя сегодняшнего дня, о своих страхах за детей и почему он здесь многое любит.
О телевидении
Люди устали от телевидения в любых его формах. Потому что телевидение, во-первых, делается очень плохо. Во-вторых, существует всего 10-20 телеформатов. Есть весёлые сериалы, а есть невесёлые про бандитов или каких-то странных мифических сыщиков, которые раскрывают такое количество уголовных дел и убийств, что в городах не должно остаться живых людей. Ток-шоу, в которых нам демонстрируют светских львов и львиц, комментирующих всё, что угодно, или каких-то маргинальных персонажей, которых называют артистами, художниками или певцами. Но при этом никто не знает, что они поют, рисуют и где выступают.
Есть чудовищные политические ток-шоу, где в основном обсуждается Трамп и Украина. Там всё время кто-то на кого-то орёт. При этом из Украины приглашают каких-то лютых и довольно бессмысленных людей, которые, создаётся такое впечатление, вполне честно выполняют чей-то заказ и демонстрируют ужасное, озверелое лицо украинского шовинизма и национализма, символизируя суть антироссийской пропаганды.
Ещё есть шоу, которые укладываются в понятие «Алло, мы ищем таланты». У нас их довольно лихо делают. Артисты, побеждающие в этих «голосах» и «фабриках», имеют сильный голос. Но у них нет своего репертуара, своей интонации и своей сущности. После победы в телевизионном конкурсе их 2-3 года эксплуатируют, делают билетные концерты (я вижу их афиши в городах). А потом они переходят в категорию артистов, которые заполняют паузы на корпоративах и в заказных концертах Дней городов, Дней шахтёра и т.д. Потом про них забывают. Но их нечего жалеть. У них всё равно был чудесный момент славы. Музыканты, которых мы с удовольствием слушаем, чьи новые песни ждём, кого любим, никогда бы не пошли на этот конкурс. Их голоса не дотягивают до «Голоса». Зато у них есть своя интонация и сильная индивидуальность, которая никаким образом не может подойти под формат, необходимый для этих шоу. К тому же, все эти шоу выдуманы не у нас, повторяются из года в год. И людям это надоело. Конечно, у телеканалов будут падать рейтинги.
Я был в восторге и долгое время смотрел шоу по каналу «Культура» «Большая опера». Мало того, я везде это пропагандировал и даже участвовал в интернет-голосовании. Чего со мной никогда в жизни не было. Это было прекрасно! И шоу было сделано чудесно, соответственно этому дорогому, сложному и очень далекому от народа виду искусства — оперы. В этом проекте участвовало потрясающее жюри. И я, не знаток оперы, с удовольствием его смотрел, потому что там разбирали каждое выступление. И приоткрывали мне немного дверцу в таинства секретов мастерства этого искусства. Конкурсанты были великолепны! Всё завораживало! И потом я узнал, что это шоу самобытное, придуманное каналом «Культура» — сделано в России. Такого нет ни в Европе, ни в Америке. Это было в самом лучшем смысле этого слова солидно.
О современном герое художественных произведений
Всегда было сложно высказываться о современнике. Потому что каждый человек может проверить этого героя на предмет подлинности, достоверности. Читатель или зритель может сказать: «Мои знакомые так не говорят, так не одеваются и не ведут себя так. Они думают и выглядят по-другому». Проще снимать фильмы про Первую мировую, Великую Отечественную войну или про викингов. Даже фильмы, обращенные в недавнее прошлое в (60-е, 70-е и 80-е), всё равно легче создавать. Это другая страна, прошлый век. А говорить о том, кто сегодняшний герой — сложно.
Самые первые серии «Улицы разбитых фонарей» разные люди смотрели с удовольствием. Это был почти народный сериал. Зрители видели там сегодняшних героев. И там было не очень важно, какое они убийство расследуют. Просто появились на экране герои, которые одеваются, говорят и ведут себя как современники. Они были очень живыми. А потом они превратились в какие-то неживые функции. И у этого сериала осталась маленькая аудитория. Откололись те зрители, которые изначально смотрели сериал, потому что видели отражение на экране той жизни и того времени, в котором мы живём. Есть в этом большая потребность. Но это сложно сделать. И тем более делать это долго.
В том же фильме Федора Бондарчука«Притяжение» (хоть там есть инопланетяне, фантастический спецназ и даже абсолютно фантастический герой, которого играет Меньшиков, не похожий на живого человека), там есть, пусть немного, но очень важного. Я вижу, что для автора фильма это было важно — попытка показать современного молодого героя. Бондарчук их так видит и слышит. Думаю, что именно это в большей степени привлекает зрителя, чем все спецэффекты и тарелки, которые есть в этом кино. Люди жаждут того, чтобы появилось кино про них. Чтобы неповторимое время, в котором они живут, было зафиксировано.
Я неоднократно говорил о том, что нашим родителям очень повезло, потому что их время жизни было зафиксировано в большом количестве прекрасных произведений киноискусства. Мы можем включить «Заставу Ильича» или ранние фильмы Василия Шукшина, где показаны и деревня, и город. Там видно, как люди одевались, какую музыку слушали, как говорили, какие стихи любили, в каких домах и интерьерах жили, какие были тогда города.
Есть немного современных фильмов, которые отвечают этим запросам. Например, «Географ глобус пропил» снимался в Перми и Пермском крае. И люди в Перми с большим интересом смотрели его, потому что видели свой город, который превратился ещё и в художественное пространство. Герои фильма ходят по тем улицам, по которым ходят они. И эти улицы такие, какие есть на самом деле. Они соответствуют тому самому времени, в котором это кино и снималось. Но этого в современном кино очень мало. Наши кинематографисты, даже молодые, не любят эпоху, в которую они живут. Они её не чувствуют и не понимают. И хотят снимать какого-то другого человека и другую эпоху. Люди смотрят современное отечественное кино и не узнают собственного города, потому что он либо нарисован на компьютере, либо это такой мрак и жуть, что люди такое кино смотреть не хотят.
О своей пьесе «Весы», которую ставит во МХАТе
Герои этой пьесы — мужчины, которые проживают волнительную ночь в роддоме. Они ждут рождения детей. Эта ситуация и пространство требуют от этих людей быть хорошими. У меня в пьесе все люди хорошие. Человек, ждущий своего ребенка в роддоме, не может быть плохим. У всех этих людей есть нечто, что их объединяет. Они те, кто встретит тех самых новых людей, которые будут составлять суть завтрашнего дня.
Один молодой герой этой пьесы говорит: «Я видел, как сегодня родился мой сын. А я уже такое про этот мир знаю...». Но он не расшифровывает, что же он знает про этот мир. Но это серьёзный страх, который он до того так отчётливо не осознавал. Он начинает бояться не за себя, не за жену, не за родителей, которые ещё довольно молодые люди, а за того человека, который только что родился. Те самые новости, которые мы наблюдаем и то, что мы знаем об этом мире, это все, конечно, в такие моменты обостряется и проявляется в нас в виде страха за наших детей. А ведь это мы этих маленьких людей приводим в этот мир.
У меня есть и страх, и тревога. И чем дальше, тем больше. У меня дочь-студентка учится в Москве. И любые сообщения о чрезвычайных ситуациях в столице у меня как у отца вызывают страх. Это круглосуточная тревога. Где бы она ни училась — в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге или в Европе — неважно. Мы живем в очень тревожном мире. Мы же помним и знаем, как многие наши знакомые отправляли своих детей учиться в Европу: Англию, Францию, Швейцарию. Даже не с целью получения особенного образования. А для того, чтобы они жили в безопасной ситуации.
И лучше бы, чтобы они остались европейцами. А сейчас мы понимаем, что там безопасности ничуть не больше. Если не меньше. Я был несколько дней в декабре в Брюсселе и был в шоке. Даже не столько от мигрантов. В самом центре, рядом с отелем «Метрополь», в котором мы жили, круглосуточно стояли пять военных грузовиков и один бронетранспортер. А по улицам ходят военные патрули — в камуфляже и бронежилетах. У них на боку болтается каска. И главное — у них боевое оружие (автоматы и винтовки), которое они держат в боевом положении, даже с обозначенным пальцем на спусковом крючке. А там, где пешеходные зоны, лежат не бетонные блоки как в Берлине, а бревна. Я спросил: «Почему бревна?». «Потому что не страшно и красиво», — отвечали мне. Хотя ничего красивого в этом нет.
И это в городе, где находится штаб-квартира НАТО и Европарламент. И не мигранты, а именно люди с оружием создают напряжение и ощущение опасности. А не безопасности. Потому что эти солдатики и грузовики ничего не могут сделать с теми самыми террористами. Никто не может. Поскольку люди с оружием и в военной форме — это люди, живущие по уставу, по правилам, по законам. А люди, которые являются той самой опасностью, существуют вне закона и вне всяких правил. И всегда обыграют тех, кто живет по правилам. Потому что они эти правила знают. А люди в военной форме не знают, что выдумает тёмное и жуткое сознание людей, живущих без правил. И это тоже лицо нашей эпохи. Когда я, взрослый человек, вижу это, я боюсь не за себя, а за детей, которые не со мной в данный момент.
Про наше время
Наша эпоха, конечно, не прекрасная. Но я люблю сегодняшний день. А как иначе? У меня другого не будет. Я это время хорошо знаю, несмотря на то, что почти не пользуюсь компьютером и интернетом как главными достижениями этой эпохи. И я вижу, что эти инструменты делают с людьми. Мы пока ещё живем отголосками ХХ века. Мы живём ещё там.
Я вижу некий бунт ХIX и XX веков против века нынешнего. Вижу безумие новых вызовов, новых волн и то, что ХХ век (а я человек ХХ века) не может понять, что происходит сейчас.
О возрасте
Все мои друзья, перевалившие за 50-летний рубеж, счастливые и деятельные, в хорошей форме и физической, и умственной. Имеющие большие планы. Много работают. Весьма оптимистичны и демонстрируют способность веселиться. Я тоже очень хочу, перевалив за этот рубеж, ощущать то же самое.
О загранице и доме
Не так давно меня позвали в Лондон на несколько дней. Не хотел туда ехать, потому что больше хотел домой. И меня спросили: «Тебе не нравится Лондон?». Братцы, ну как может не нравиться Лондон? Конечно, он мне нравится. Потрясающий город! Но в Лондоне я ничего не люблю. А здесь, дома, мне очень многое не нравится. Но я здесь многое люблю!
0
20.00
