Девять дней со дня обстрела: Мариуполь выходит на митинг, плачет, ругает Обаму, приветствует украинскую армию. И потихоньку растаскивает гуманитарную пленку: скоро весна, надо крыть парники.
Заходим в небольшой магазинчик — на первом этаже пострадавшей девятиэтажки. Магазинчик работает, за кассой женщина лет 40 в костюме.
— Будете спрашивать, кто стрелял? Не знаю я и знать не хочу, — отрезала женщина.
— Мы хотели узнать, нужна ли помощь, — говорит Эдуард.
— Тю, — коротко удивилась женщина. — А что, кто-то собирается нам помогать? Пусть они лучше стрелять прекратят, больше не надо ничего!
Женщину за кассой зовут Анжела, как выяснилось, она хозяйка лавки — работает вместо продавцов, которые отказываются ехать в Восточный.
— Да мне все равно, кто! Пусть нам вернут мир и все уйдут.
— Вам все равно, кто в вас стреляет? — не выдержал Эдуард.
— А шо вы мне предлагаете? — сказала Анжела. — Я человек вообще вне политики, меня это ничего не интересуют, лишь бы мир был и магазин вот у меня! Пусть все уходят, и военные эти из города! Зачем военные в городе, вот скажите? Поприезжали отовсюду…
***
«Это они сейчас так говорят, — сказал мне Эдуард, когда мы вышли на улицу. — Боятся просто. А как ДНР чуть ближе становится, так и эти сразу вылазят. Вата долбанная!». Где-то не очень далеко с восточной стороны послышались разрывы от упавших мин. Затем еще и еще. Но ни Эдуард, ни другие на улице даже не обратили внимания.
— Но людям очень обидно такое слышать про себя, — говорю.
— Да они даже не понимают, что это значит! Это же все мой город, я тут принимаю всех: от слесаря до директора комбината, я их всех знаю, как облупленных. Люди не умеют думать, это проклятый совок, и ты хоть убейся им что-то объяснять и рассказывать о другой жизни — этот наш Мариуполь только силу понимает.
***
На 9-й день после обстрела микрорайон Восточный вычищен и отмыт. Местами — кучки с изрубленным шифером и камнем. В бледных стенах многоэтажек тут и там — свежие пятна от залитого недавно бетона, в окнах новые стеклопакеты, горит свет, слышны голоса. Но во многих панельках так и зияют дыры — диаметром с полметра, оттуда торчит покореженная арматура, а также можно разглядеть куски мебели, стекла, перекрученные железяки. В квартирах этих уже никого нет.
В Мариуполь съехались волонтеры со всей Украины. Не считая еды и теплых вещей, раздавали пленку (во многих домах от взрывной волны вылетели стекла), записывали на замену окон, ремонт стен и пр. Кто не пострадал — вернулись в свои дома почти сразу.
***
Квартиру Валеры — трешку на 9 Мая, 5В — разнесло прямым попаданием. Ракета прилетела с востока. В стене гостиной — дыра, снесены межкомнатные перегородки. Уцелела только дальняя спальня, где в момент обстрела были Валерина дочь и ее парень. Проведать Валеру тоже приехали волонтеры и журналисты. По развалинам квартиры он ходит в бесформенной старой кожаной куртке. Немного пахнет перегаром. Дыры и окна заделаны пленкой. Кругом валяются Валерины инструменты, тут же кресло, сколоченное им заново. Валера спрашивает нас, когда придут вставлять пластиковые стеклопакеты и что там с возмещением ущерба.
— Обещали-то обещали, — говорит Валера. — А уже вторая неделя идет.
— А что с вашими детьми? Им что-то нужно?
— Ну, дети в порядке, — тянет Валера. — Зятек — парнишка вообще молодец. Когда услышал первые разрывы, сразу же кинул Светку на пол и закрыл собой. Ее даже не поцарапало, а у него немножко стеклом спину порезало, ноги, ну и попу там... Ну а квартира, вы сами видите, в каком состоянии. Я ей всю жизнь отдал!
— Вам помогут, не волнуйтесь, — успокоили его волонтеры.
Известный украинский журналист Андрей Куликов на прощанье незаметно протянул Валере сверток с деньгами. «Держитесь, только держитесь», — сказал Андрей. Коллеги ушли, а мы еще немного задержались в квартире. Валера показывал разбитую ванну и стиральную машину, отломанную взрывной волной дверцу холодильника: «Как ее так зацепило — понять не могу». Наконец, Валера остановился и негромко сказал:
— Укропы изверги, все ведь они.
— В смысле?
— Ну они же это стреляли в нас сюда! Сам это видел! Из Сопино красные огненные шары такие летели!
— Так до Сопино 4 километра, для «града» это слишком малая дистанция! — опять вмешался Эдуард.
— Да сам же видел, говорю! Понимаешь, мало им крови, убивают народ, геноцид творят.
— Что тогда скажете про ДНРовцев?
— А что про них сказать? Мне все равно как бы, — сказал Валера. — Мы хотим жить как жили, а они нам войну суют.
— Если город отвоюет ДНР, что вы будете делать?
— Да не знаю даже, — засмущался Валера. — Ну если только без жертв, то примем, наверно, их уж. Мне-то все равно, главное чтоб стабильность вернуть.
— Сегодня у драмтеатра митинг будет — на девять дней, — сказал я Валере. — Вы пойдете?
— Даже и не знаю, не ходил никогда… А уже что ль девять дней прошло?
— Вот и проявите гражданскую позицию, — сказал Эдик.
— Что? — переспросил Валера.
Когда мы выходим из подъезда и садимся в машину, Эдик снова яростно и долго ругается. Затем немного успокоившись говорит: «Да не придет такое никуда и никогда…Полное отчаяние».
***
Еще одна разрушенная квартира — второй этаж на Олимпийской, 163. Семейная пара Скляровы, Наташа и Слава, выгребают мусор. Головная часть от «града» пробила стену, затем осколками обдало большую комнату, где спал 14-летний сын Наташи. Каким-то чудом осколки полетели в верхнюю часть комнаты, почти не задев ребенка.
— Пока только тугоухость поставили ему, но может, и контузию дадут, — говорит Наташа. — Положили в лор-отделение. На левое ухо не слышит.
На красных глазах Наташи проступают слезы. Она закрывает лицо ладонями.
— Жили как жили, ни у кого ничего не просили, никого не трогали, — плачет. — Зачем война? Мы же простые люди.
В соседней комнате копошится в сваленных в кучу пожитках ее муж Слава. Рассказывает, как опоздал на раздачу гуманитарной помощи.
— Пока мы сына в больницу ложили, тут уже все поразбирали! Еще пыль не успела улечься, а полгорода уже стояло в очереди за пленкой. Аж из Приморского района ехали! — говорит Слава. — Как так? Кто реально пострадал, им не до этого было в первые-то дни. А эти все паразиты?
— Вот по весне и увидим, как у народа теплицы в новенькой пленке, — говорит Наташа.
— Везде говорят, что мы первые на очереди, вот до сих пор ждем.
— Простые мы люди, простые, — повторяет Наташа. — За что нас мучают?
— Кто мучает? — спрашиваю.
— Да хто, Обама этот зачем лезет к нам, — сказала Наташа. — И Меркель эта еще. Что им тут надо?
— Так это они виноваты?
— Да откуда ж я знаю, вы меня спрашиваете так!.. Ну а кто еще? Сил нету, когда это кончится все, господи?
Наташа и Слава фотографироваться поначалу отказываются: «Да ну, не причесанные, и бардак такой». Но в конце все же встают на фоне перекрученных внутренностей квартиры.
— Может, так как-то и ускорится помощь-то, — говорит напоследок Слава.
Надо сказать, принимают нас в Восточном гостеприимно. Хотя в других районах Мариуполя да и остальных городах на журналистов смотрят скорее с тревогой.
Здесь, в Восточном, почти в каждом доме уверены, что появление прессы как-либо связано с распределением материальной помощи. Поэтому местные говорили — не складно, запинаясь, с опаской. И волонтеры, и мы, журналисты, чувствовали, что эти люди ни за что бы не стали общаться в других обстоятельствах. Им было неловко.
***
Обстрел микрорайона унес 31 жизнь. На улице Кузбасской — тут частный сектор — «градом» убило всю семью Бобылевых — семейную пару с двумя детьми. Они только вышли из дома — на работу и в школу, когда им под ноги прилетел снаряд. Семья погибла сразу. Воронка на дороге уже засыпана коммунальными службами, но видны следы от осколков — на уровне груди — в изрешеченном металлическом заборе. Единственные кто остались — дедушка Анатолий Январиевич, 75 лет, и собака — овчарка Альфа, которые были в саду на другой стороне дома.
Анатолий Январиевич молча сидит на табуретке в пыльной кухне. Выбитые окна заделаны все той же пленкой. В углу — кучка сметенного мусора. Овчарка носится как ошпаренная по вольеру на улице и не перестает лаять.
— Девочка бедная, всего год ей, боится, — говорит пожилой мужчина и зачем-то добавляет. — Она-то ни в чем не виновата.
— Чем мы можем помочь? — спрашивает местный волонтер Евгений. — Может, окна, ремонт, лекарства?
— Да вот окна, может, поставить, — говорит старик. — А то холод такой.
Мы выходим на улицу. Анатолий Январиевич показывает, какие выбило окна и говорит, что сам заменить уже не сможет. За калиткой он вдруг останавливается, глядя на металлический забор.
— Я когда выбежал на улицу, сынок вот тут так полусидя привалился к стенке. Здесь невестка лежит, а там детки, — старик заплакал. — Я и не понял сразу, закричал, а они так и лежат, маленькие все такие. Оставили нас одних с Альфой. Зачем оставили?!
Альфа все еще выла в вольере. Я зашел внутрь — успокоить, но когда протянул руку, собака прижала уши и рванула за сарай.
***
На митинг памяти в центре полумиллионного Мариуполя собралось 200 человек. Вместе с волонтерами и милицией — человек 300. Люди приносили свечи, кто-то стоял с флагами, кто-то с иконами. Делали речи политики и активисты, говорили про войну и победу. Выступление мэра Юрия Хотлубея (полгода назад он ходил с георгиевской ленточкой, а когда в город вошла армия, стал патриотом Украины) встретили свистом.
— Дорогие мариупольцы, нас сплотила трагедия!
— Ганьба! — кричали мэру. — Ганьба!
— Российская пропаганда будет вам благодарна, вы даете ей повод! — защищался Хотлубей.
— Пошел ты…
Люди на митинге пили кофе из бумажных стаканчиков. Кто-то напевал гимн. В центре толпы я увидел того самого Валеру с улицы 9 Мая. С любопытством он читал, шевеля губами, какую-то листовку. Все-таки пришел.
Мариуполь
144.0
22.00
