ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Янв. 15, 2016

— Дед нос к носу с вами столкнулся, заметили? — спрашивает Порываев. — Золото партии знает где. Предлагает прорыть «спецтоннель» от ГУМа к мавзолею по особому маршруту. Я ему: «Любой каприз за ваши деньги. Заключаем договор на почасовую оплату?» Он идет в торги: «Это вы мне должны заплатить за раскрытие тайны маршрута тоннеля. Мне, кроме золота партии, терять нечего, играю на понижение: после нахождения клада. А пока договор заключим?» — чешет затылок, смотрит в себя, ушел думать.

За сбычу мечт

В лавку заглянул робкий школьник. Предлагает поменять принесенные советские рубли на царские копейки.

— Вот будущее поисковиков, — Владимир Порываев показывает на парнишку, с которым тут же начинают работать консультанты. — А шиза, она так... отражение.

— Отражение чего?

— Русской национальной идеи: ни хрена не делать и стать богатым. Емеля, Иван-дурак — национальные герои. Эта «скрепа» легко сшивает красных и белых, либералов и патриотов. Нигде в мире, после «золотой лихорадки» в США ХIХ века, кладоискательство не развито так, как сегодня в России. Просто у кого-то клад — акции Газпрома и свой «свечной» заводик на дивиденды от них, а у кого-то — прабабкин или соседский горшок с серебром где-то в земле. Но и те и другие главный тост Газпрома — «За сбычу мечт!» — давно сделали своим и национальным достоянием.

— От «мечт» Емель и Иванов хотите иметь свою долю? Почему? — спрашиваю Порываева.

У кладоискателя перехватывает дыхание. Не то от возмущения, не то глоток кофе резко хватанул.

— Потому, — он с нажимом, после паузы, четко выговаривает. — Говорю же: кладоискательство нигде не развито так, как в России. Да, кладоискателей, как собак нерезаных, но мы от них отличаемся принципиально. Мы — «белые» копатели и первая в стране кладоискательская контора, которая оказывает услуги по поиску кладов частным лицам, организациям, всем — исключительно в рамках закона.

Кажется, не без обиды, он обрывает объяснения и достает из рюкзака медные с чернью здоровенные пятаки царской чеканки. Присохшая к ним земля делает монеты кривыми и какими-то усопшими, что лишает их ауры тайны.

— Сегодня из Сергиева Посада привез, — он с трепетом ученого отковыривает вросшую в монеты вековую грязь. — Выкупил у знакомых коллекционеров. К ним они попали по случаю. Из скупки металлолома позвонили: «Монеты нужны?» Туда они сдали уже чуть ли не стандартным путем. Крестьяне из соседней Тверской области привезли с прочим металлохламом. Клады так часто себя являют — сами. Этот клад люди собрали, что называется, глазами. Трактор пахал, разворотил плугом кубышку, из нее расползлись по пахоте какие-то ржавые и резаные железяки. Народ, так, чуть-чуть, что видно было собрал, и решил, что в металлолом эту «хрень» — самое оно.

По такой же схеме в далеком 1995-м сам Порываев нашел золотые царские рубли. Ему позвонили из пункта скупки металла в Новгороде. Он выкупил около десятка монет и попросил адрес того, кто их сдал. Встретились. Выяснилось, что это частная территория в пригороде. Он по ней походил с металлоискателем и собрал 25 монет по рублю образца начала XIX века. Одна такая монета сегодня стоит от 20 тысяч рублей.

— Это что за инопланетяне у нас огороды чистят? — подошла в тот день к Порываеву, «пищавшему» металлоискателем, бойкая старушка.

— Клад ищу, — не стал он врать.

— У-у-у, — разочаровалась она. — Я-то думала, сосед какой новый. Да у нас их тут, кубышек этих... Я вот каждую весну огород перекапываю, большие такие белые кругляши с портретом царя лопатой поддеваю. Как-то раз лопата уперлась в эту железяку, так я думала, спины не разогну.

Бабушка еще долго и подробно расписывала свои отношения с «заразой-спиной» и никак не слышала вопроса: «А где монеты?»

— Кругляши-то? В земле. Где ж им быть?

Деньги в банке

— Таких кладов по России — немерено, — со знанием дела объясняет кладоискатель, — они есть, ответственно говорю, в каждом населенном пункте, чуть ли не в половине дворов каждого населенного пункта, которому есть хотя бы пара сотен лет. Это рядовые такие кладики — зажиточного крестьянина, купца, преуспевшего ремесленника или мелкого чиновника. Не факт, что они когда-нибудь будут найдены, но они есть. И подтверждений тому — документальных, археологических, бытовых и просто «сарафанных» — все больше.

Утверждение Порываева основано на исторических исследованиях, изучении быта русской культуры и просто фактах: в Российской империи банки появились лишь в конце XVIII века. Но сначала новое средство хранения нажитого вызывало недоверие даже у дворян. Лишь в следующем веке элита вместе с крупными купцами вошла во вкус сбережения денег вне дома. За ними, уже в ХХ веке, потянулись мелкие чиновники и частично ремесленники. Но вплоть до революции 1917 года для народа — большей части пролетариата и крестьянства — банки как услуга так и остались недоступными.

Даже в эпоху довоенного СССР люди старались не расходовать знаменитые червонцы, после денежной реформы 1922–1924 годов резко подскочившие в коллекционной значимости и цене. Кто мог, хранил червонцы в буквальном смысле в банке — стеклянной или в бутылке с широким горлом.

По легенде, советские червонцы переплавлены будто бы из части царского золота семьи Николая II. И червонцами называются потому, что делались якобы из червонного, то есть высокопробного с красным оттенком золота — эквивалента высшей пробы драгметалла. Реформаторы даже хотели назвать монету «федералом» или «большевиком», но червонец оказался живуч и стал символом мечты по утраченному достатку «золотого века».

И хотя с годами выяснилось, что в новых червонцах больше меди, чем золота, миф есть миф: сегодня едва ли не самый распространенный советский клад — литровая банка, а чаще литровый «пузырь» с золотыми, но все же чаще — белыми («платиновыми», а на самом деле — с добавлением серебра) червонцами.

— С древности у основной части населения в голову накрепко врос один вид банка — земельный, — уверен Порываев. — Это кубышка с монетами, зарытая в подпол избы, на огороде или в иной надежной земле. Банки как институт финансовой безопасности люди всегда принимали и принимают плохо. Сначала простолюдинам туда не было доступа, потом — обещанной безопасности. Ее нет и сегодня, чему подтверждение — любой кризис, когда первыми горят сбережения рядовых клиентов. Вот банкам никто и не верит. Они в сознании народа остаются инструментом наживы, а во времена смут — еще и черного ростовщичества. Откуда поговорка «Своя рубаха ближе к телу»? Еще из Киевской Руси, от дружинников. Они принуждали ратников, простых воинов, а по сути крестьян, сдавать свои сбережения на хранение в «общий котел», который те, как правило, больше не видели. Вот и верил люд кубышке — земляному банку, который всегда играл роль сейфовой ячейки, скрепы семьи — материальной и отчасти духовной. Верили не только себе, а Земле-матушке как укромному и сакральному месту.

Секретный коп

В распоряжении Владимира Порываева много исследований историков и археологов о том, что кубышка долгое время вовсе не играла роль клада. Она оставалась работающим инструментом семейного благополучия. Ею пользовались как домашним сейфом, подкладывая очередные доходы. В разряд клада кубышка переходила во времена междоусобиц и смут, коими шквально щедра история, — нападения кочевников, княжеские междоусобицы, иго Золотой Орды, Смута 1612 года, Наполеон и 1812 год, 1914 год, 1917 год и гражданская война, фашистская оккупация и Великая Отечественная война, советские денежные реформы. И наконец, новое «золотое дно» — особые клады обвальных 1990-х годов — «ювелирка» и современное городское старательство (советское и трофейное декорированное оружие, винтаж, юбилейные монеты, иконы, награды и разного рода символика).

По подсчетам Владимира Порываева, один подъезд московской пятиэтажки под снос — это два-три часа работы с металлоискателем и 15 тысяч рублей дохода. Таких подъездов в доме, как правило, четыре. Домов, обследуемых старателями команды Порываева в месяц, тоже четыре. Доход на одном домовом городском старательстве таким образом — 240 тысяч рублей в месяц. Три магазина в Москве (металлоискатели, экипировка, карты, литература) и три главных вида поиска кладов — поиск спрятанных ценностей, трофеи Великой Отечественной войны и классическое старательство (золотые самородки, драгоценные камни, метеориты) — приносят до 7–8 млн рублей прибыли в стабильные годы и до 5 млн в турбулентные. Есть и самая загадочная часть выручки — продажа своей доли. Она может составлять от 10 до 50% клада, но всегда остается коммерческой тайной, как и место, где предстоит поиск клада, на профессиональном жаргоне — «коп».

Блесна, грузила и полведра пятаков

— Ну, что мы едем в Т..., — помощник Порываева Юрий осекся, видя, как тот резко приставил палец ко рту. Повисла неловкая пауза.

— Искать клад просто так — это шизофрения, — прерывает молчание Владимир и объясняет свой жест. — Искать клад и рассказывать об этом всему миру — это не лечится.

Он сосредоточен, как копатель перед прыжком в яму, и поправляет очки, как лектор перед выходом к кафедре.

— Объясню, — Порываев заволновался. — Если рыбу выловить в омуте, через несколько дней она туда снова зайдет. Грибы, там, где их вырезали под нож, тоже вырастут. Монеты, там, где их нашли, не вырастут. Поэтому координаты мест, где я работаю, не дам. Место — тоже клад. Я там из схронов черпаю, черпаю, пока не вычерпаю, место не раскрою. Они же там еще лежат. Это не возобновляемый ресурс. В одно и то же место я возвращаюсь много раз, пока все не вычищу... Приехал, поднял 50 монет, в следующий раз еще 30 монет, в следующий еще с десяток. Через год-два там же перепашут землю, еще две-пять монет выскочат. Поэтому я всегда говорю, что еду на коп в деревню Авдотьино во Владимирскую, Ивановскую, Псковскую, Рязанскую области. Или в Московскую область, где этих Авдотьино целых пять.

В одной из таких поисковых экспедиций в Воронежскую область, когда Порываев и команда считали, что дочищают место, к ним подошел местный житель.

— Я по детству помню, — мужчине на вид было лет 35–40, — у моего деда была жестяная банка с большими серебряными монетами. Он из них блесна делал и рыбу ловил. Монеты находил, когда копал огород, и снова клал в банку. Мы дети были, не понимали что к чему. Дед умер. Я банку по случаю видел то в сарае, то в огороде, потом уехал в город... Поможете найти?

— Наши 25% от клада, — наметанным глазом определил почти верную добычу Порываев. — По рукам?

Обычно он осторожничает. Если не верит или сомневается, сначала идет на почасовую оплату за поиски. Потом, если видит, что дело может срастись, предлагает заключить договор по принципу «процент от найденного». Тогда он рискнул, и за два дня поисков в придавленном гнилью сарае нашли банку деда, на третий — гнездо клада. Рассеченная не одной пахотой кубышка в неприкосновенности сохранила только дно и прилипшие к нему с десяток серебряных монет, изрядно почерневших. Порываев до сих пор с ностальгией вспоминает, как и место дочистил, и получил свои 25%, а остальное просто выкупил.

— Под корень, — довольный собой Владимир улыбается. — Чисто.

Его смех уже не остановить, когда он слышит мой простой вопрос:

— Почему дед из серебра делал блесна?

— Ну, нереальный вопрос, — он старается сдержать смех, передыхает. — До сих пор по деревням так делают. Мне недавно звонят из скупки металла в Новгороде: «Почем возьмешь полведра пятаков?» Какой-то дед принес, сказал: «Себе малость оставил на грузила, а эти не знаю куда девать». То же самое обычно бывает и с серебряными монетами. В подмосковном Подольске из какой-то деревни в скупку металла принесли сдавать серебро по весу. Себе тоже на вес часть оставили. На блесна. В глухих деревнях осталось полтора пожилых инвалида, да деды и бабки. У них дом от силы стоит тысячу долларов, а монеты, которые валяются где-то в сарае или они их сдают на вес в металлолом, — от 5 тысяч. Клады, они ведь такие: являют себя блаженным. С остальных берут. С кого чем...

Заклятие

Однажды к Порываеву пришли мать и дочь. У них умерла бабушка, «точно знаем, оставила клад, а где — сказать не захотела». Бабушка старой закалки была, волевая, «всю жизнь — все сама», переругалась со всей родней — дочерьми, внуками и правнуками. И хотя в последние годы жизни старуха оставалась почти не ходячей, родных на порог своей московской квартиры не пускала. За ней присматривала сиделка. Как-то соседи донесли матери и дочери, что своенравная старуха расплачивается с работницей необычными золотыми монетами.

— Вынимает из-за щеки царскую десятку, — рассказывали соседи, — а сиделка от нее сразу идет в антикварный салон.

Наследники проследили — так и есть. Когда бабушки не стало, сиделка подтвердила ее близким, что та платила ей золотыми николаевскими десятками. Родные перерыли всю квартиру. Пусто. Порываев с металлоискателем к ним ходил почти неделю. Хотел уже сдаться.

— Я не понимал — откуда она брала монеты? — вспоминает Владимир. — Не из-за щеки же? Уж не знаю, опыт это, чутье или еще что-то... В общем, уперся глаз в пружинную металлическую кровать, а голова как пустое ведро. Легкая и гремит. Твержу только: «И чего это я?» И вдруг — ножка! Ножка металлической кровати. Металлоискатель по ней прошелся просто как по железу, а в ножке была сделана неразличимая прорезь. Одну монету вынимаешь, а следующая, сверху — бук... И опять прорези не видно. Монеты потом столбиком, прикольно так стояли...

С тех пор кладоискатель Порываев сделал для себя непререкаемым правилом — не интересоваться судьбой найденного клада и его обладателей.

— Москва — она ведь тоже деревня: ничего не утаишь. Сначала им поперло: две новых иномарки купили, квартиру в Питере с доплатой разменяли, если не ошибаюсь, на две квартиры в Москве. Потом все рассорились, кучу болячек приобрели: кто от инсульта рано ушел, кто из больниц не выходит... Как я им говорил: попросите у бабки прощения! Но мы же все самодостаточные!

Почему клады часто не приносят ожидаемого счастья, кладоискатель Порываев знать не хочет. И не потому, что он их ищет. А потому, что люди, которым он их находит, видят в нем только инструмент поиска, которому еще и с лихвой заплачено.

— Я никому и ничего не навязываю, — Владимир опять группируется, как перед прыжком, — но всегда про заклятие клада осторожно, в зависимости от того, кто передо мной, говорю. Что это не поверье, не суеверие и не проклятие. Это заклятие. Так все и во все века делали, кто хотел сберечь свое добро. Я просто говорю: «Почитайте Евангелие. Найдите время. Там все ясно сказано: “Не храните свое богатство на земле. Где ржа, там и воры. Собирайте богатство на небесах”». Понимаете? Само сохранение кладов и накопительство, как таковое, — не богоугодное дело. В старые времена, когда люди Бога хотя бы боялись, но копили сбережения, они понимали: обезопасить их спрятанное добро может только заклятие. А что это такое? Это поручение бесам этот клад охранять.

Когда Владимир рассказывает об этом своим заказчикам, они, бывает, смотрят на него как на пациента психиатрической клиники. Бывает, когда отойдут от оторопи, со смешком удивляются: «Ну, ты даешь, мужик. Ты давай, ищи, ищи, не отвлекайся».

— Почему, когда монету выкапываешь, ее надо перекрестить? — гнет свою линию Порываев. — Я это делаю постоянно. На глазах клиентов. И обязательно молюсь: «Как с гуся вода, так с меня худоба. Кто подберет, на того все перейдет». Их много, молитв. Вот так вот. Молитва нужна. Люди, которые не под защитой церкви, могут этого и не знать. Я чем могу, помогаю. Но все больше тех, кто не хочет знать никакой «философии» клада. Их дело. Я верую, мне до Фени.

Закопанная история

Как всякий кладоискатель, Владимир Порываев зимой ждет лета. У него два многообещающих заказа. Из-за границы обратились потомки богача из Липецкой губернии, где у него была усадьба и зарыт клад. И в Тверской губернии в 1917 году «владелец заводов, газет, пароходов» в реке утопил ларец. Тоже потомки, тоже из-за границы знают примерный маршрут.

— А как же ваше правило не называть мест?

— Я и не назвал. Тех губерний уже нет. А места в других регионах.

Порываев опять делает расчет на процент от найденного и на то, что если клад не захочет, он не явится.

— Есть легендарные клады: библиотека Ивана Грозного, Наполеона, Стеньки Разина, Пугачева, золото Колчака и партии, озеро Кабан или ханский клад в Казани, за которые я не возьмусь никогда, — объясняет Владимир. — Магия их такова, что они явятся сами. И думаю, уже не блаженным. Или новым блаженным — людям, способным в них увидеть совсем не блеск драгоценностей.

В этот момент я понимаю, что передо мной глубоко верующий, как потом выяснится, воцерковленный человек. И не понимаю, что его тянет постоянно, год за годом, сезон за сезоном, заходить на территорию бесов и неверия.

— Вообще не понимаю вопроса, — возмущен Владимир. — Как это зачем? Я с шести лет кладами увлекаюсь. Это же история моей семьи, страны, малой родины. Я рос в Ступинском районе Подмосковья, неподалеку от имения графа Орлова, да и в Москве везде живая история... Клады — не только материальное богатство, клады — закопанная история. И игнорировать миллионы людей по России, которые вот таким вот образом изучают прошлое, по-моему, недальновидно. Можно по-разному к этим людям относиться — рантье, балласт или там несостоявшиеся ученые, но игнорировать этот большой кусок общества неосмотрительно. И вот тут поиск кладов может стать как одной из русских национальных идей. А может расколоть, если будет принят новый закон о запрете самостоятельных археологических раскопок.

Тут у Порываева жесткая позиция. Он убежден, что по факту новый проект закона предлагает самостоятельные поиски запретить как вид. По нему получается, если кто-то на рыбалке вместо червей накопал монет в селище, он преступник. Сделал подкоп под место, где стоял дом 300 лет назад, — должен нести уголовную ответственность.

— Новый проект закона о самостоятельных археологических изысканиях существенно сужает поле деятельности поисков, превращая немалую их часть в правонарушения, — объясняет юрист Александр Прудников. — Но проблема в том, что поисков миллионы. Всех, что называется, не пересажаешь. Поэтому в нынешней версии проекта закона я вижу элемент провокации. Вместо того чтобы поисковиков объединить и сделать так, чтобы выгодное для них хобби стало взаимовыгодным, послужив, например, стабильности общества, в него могут вбить клин.

Порываев не сдается. Он готовит систему доказательств для законодателей, в которой пытается объяснить, что современное кладоискательство — это целая индустрия со своим спецоборудованием, книгами, одеждой, образом жизни и мышления. Территория снятия заклятия с закопанной истории.