Он умирал и возрождался, умирал и возрождался… Гафту плохо, Гафт при смерти… А потом смотришь, он уже читает свои стихи, прекрасные стихи со сцены, опять выходит на эту сцену, чтобы умереть или повеселить нас. Или чтобы мы просто задумались… Гафт бессмертен.
Что же так держало его в этой жизни, воскрешало? Конечно, любовь замечательной, самой лучшей Ольги Остроумовой, это не обсуждается. Но у Гафта всегда была вторая, а по большому счету самая первая любовь — театр. И кино, да. И те самые его знаменитые эпиграммы, а потом, к концу жизни, — стихи. Необыкновенные стихи. Это классика жанра на самом деле, ибо истинные артисты по-настоящему живут только на сцене. Вот он такой, истинный.
Почему сейчас так его оплакивает вся страна? Ведь мы его знали (конечно, со стороны, издалека) таким разным. Вот он парень из бандитского сокольнического двора, абсолютно свой там парень, в доску. Вы смотрели документальные фильмы «Дворы нашего детства», «Футбол нашего детства», «Кино нашего детства»? Какой там Гафт, да, из того самого детства, послевоенного. Вот он оттуда весь.
Знали Гафта спортивного, мускулистого, элегантного. Дух завораживает, как он с бутылкой дорогого вина делает гимнастику в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя!», это что-то! Знаете, поймал себя на мысли, что фильм «Дневной поезд», где он играет с Маргаритой Тереховой, я всё время пересматриваю только потому, что просто восхищаюсь: как же классно Гафту идут этот зимний тулупчик, эта меховая шапка, какой он там ну просто красавчик!
Вы помните, как он смотрел на героиню Светланы Немоляевой в «Гараже», ту самую жену Гуськова, когда она немножко была не в себе: «Разумная моя… Кроме тебя одной у меня никого нет». И эти его глаза, в которых можно утонуть. Наверное, любая женщина утонула бы от такого взгляда.
А еще Гафту давали играть всяческих воров и жуликов, да. Но представлял он их с таким бешеным обаянием, что все эти положительные герои, такие правильные следователи, стражи закона, те, кто должен и обязан был поймать этих его бандитов, выглядели так бледно по сравнению с Гафтом, блекло, неумело, а Гафт блистал.
А в театре это был трагический актер, не меньше, и буквально всё ему было под силу. Но совсем не пафосный, не велеречивый. Ох, как он умел раскалывать на сцене! Послушайте Марину Неелову, вспомните Галину Борисовну Волчек, они не могли забыть этих его приколов никогда.
И вообще Гафт в своей природе, он от Эфроса, от Фоменко, от Плучека, от Рязанова и от Волчек, конечно. Но сам просто на наших глазах он проделывал такую внутреннюю работу над собой… Ну и жизнь еще у него была трагична.
Из всего этого вышел Гафт, грандиозный актер, глубочайший, умница, мудрец. Говорят: разве можно было обижаться на его эпиграммы, он же ребенок, большой ребенок?! Конечно, можно и нужно, потому что его цепкий взгляд подсматривал в людях, даже тех, которых он так любил, какие-то беспримерные вещи, то, что они хотели бы скрыть. Но разве от Гафта что-то скроешь! Но тем, кого он прибил, уже без всяких примесей посвящал такие строчки, которыми можно гордиться.
Вот Зиновию Гердту:
О, необыкновенный Гердт. Он сохранил с поры военной Одну из самых лучших черт — Колено он непреклоненный.
А вот Ролану Быкову:
Ему бы в сборную по баскетболу. Какой-то черт сидит в нем, бес. Всего лишь два вершка от пола, Но звезды достает с небес.
А потом, уже в возрасте бессмертия, он ушел от эпиграмм, от собственной едкости, ехидны. Стал добрым, полюбил всех. И христианином стал, и буддистом. И начал писать стихи. Удивительные стихи, уникальные, шедшие от самой его души. Помню, как пришел к нему домой, в его не очень-то большую квартиру на Старом Арбате. И он целый час без перерыва читал мне свои стихи. Такое не забывается.
К земле стремится капелька дождя, Последнюю поставить в жизни точку… И не спасут ее ни лысина Вождя, Ни клейкие весенние листочки. Ударится о серый тротуар, Растопчут ее след в одно мгновенье. И отлетит душа, как легкий пар, Забыв навек земное притяженье.
…По телевизору повторяли «Пусть говорят» трехлетней давности. Сидит человек, старый, небритый, со светящимися глазами. Ему уже трудно говорить, но он опять читает и читает свои стихи. И вот артист Игорь Скляр сказал ему, глаза в глаза: «Валентин Иосифович, вы сама душа, вы стали похожи на душу». И это так, все всё видели и понимали, и чувствовали. Вот это путь, когда человек прошел в жизни это беспримерное восхождение и перед Богом предстает без кожи, без тех уже прекрасных неистребимых сомнений в самом себе, того сарказма, иронии. Одна душа… Это и есть Гафт.