Я всегда знала: лучше быть одним из парней, чем быть с одним из парней. Да, у меня было два русских мужа и еще пара мимолетных интрижек с моими русскими друзьями, но все двенадцать лет моего почти безвылазного пребывания в России – с начала 1984 по 1996 год – я оставалась «своим парнем». Приехав из Лос-Анджелеса, города, буквально стоящего на несгибаемых стереотипах (включая представления о гендерных ролях), я со всей страстью стала подражать этим мужчинам – умным, красивым, талантливым. Я слилась с ними в гармонии – вместо того чтобы готовить им обеды; разбивала вместе с ними бутылки – вместо того чтобы разбивать сердца. Я погрузилась в атмосферу эйфории в компании юных богов.
Принято считать, что если женщина долгое время вращается в обществе мужчин, она неизбежно обретает мужские черты, становится чрезмерно маскулинной. Я же, напротив, никогда в жизни не чувствовала себя более женственной. Наше общение состояло из бесконечных объятий, поцелуев, обмена фривольными, но милыми шуточками. Ни с кем из них меня не связывали отношения, не существовало никаких эмоциональных барьеров, так что я ощущала невероятную свободу: не было нужды скрывать свою нежность и можно было просто глупо хихикать и не думать о последствиях. Никто из них не пытался произвести на меня впечатление и ничего передо мной из себя не строил; точно так же свободно и раскованно вела себя с ними и я. Наши отношения были чистыми, между нами не было напряженности, и ни разу я в них не разочаровалась.
Мужчины лучше всего проявляют себя, когда не рискуют вас разочаровать.
С детства мне твердили: «Думай, прежде чем говоришь». Всегда меня волновало мнение окружающих. С этими парнями я гораздо меньше думала и гораздо больше делала и просто жила. Наши поступки были инстинктивными, во многом продиктованными телом, а не умом – повинуясь внезапному импульсу, мы размазывали краски по холсту, дергали гитарные струны или принимались колотить по клавишам.
Будем откровенны, кто не стал бы гордиться знакомством с Борисом Гребенщиковым, группой «Кино», Сергеем Курехиным, Костей Кинчевым и многими другими моими друзьями – русскими рокерами, художниками и поэтами? Да, у меня было немало возможностей. Другая бы на моем месте припала к ногам Бориса, обожествляя его, пока не утратила бы связь и с реальностью, и с самим «крестным отцом русского рока». Сколько я видела заискивающих перед ним женщин, которые не отдавали себе отчета в том, что чем выше возносят его на пьедестал, тем сильней от него отдаляются. И пока они благоговейно молились на его воспаривший в небеса облик, я запросто проскальзывала в комнату Бориса и незаметно его уводила.
С моими русскими друзьями у меня возникло единство, которое мне нравилось называть «обществом взаимного восхищения» или попросту «праздником любви». Мне нравились их сила, уверенность и стиль; им нравились мои страсть и непокорность. Никто ничего не принимал всерьез, именно поэтому, наверное, мы в конечном счете стали относиться друг к другу со всей серьезностью.
Сегодня разделяющая мужчин и женщин пропасть шире, чем когда бы то ни было. Мы глядим друг на друга как на врагов, чужаков, как на средство достижения цели или на нечто неведомое и страшное вроде мелькнувшей в проеме двери тени. Последние события породили страх, искажающий и уродующий наше понимание человеческого и не дающий нам спокойно и комфортно общаться с противоположным полом. То время, что я провела в России, и те отношения, которые у меня там завязались, постоянно напоминают мне, как каждый из нас способен дарить другому вдохновение и дружбу.
С моими русскими друзьями у меня возникло единство, которое мне нравилось называть «обществом взаимного восхищения» или попросту «праздником любви». Мне нравились их сила, уверенность и стиль; им нравились мои страсть и непокорность. Никто ничего не принимал всерьез, именно поэтому, наверное, мы в конечном счете стали относиться друг к другу со всей серьезностью.
Сегодня разделяющая мужчин и женщин пропасть шире, чем когда бы то ни было. Мы глядим друг на друга как на врагов, чужаков, как на средство достижения цели или на нечто неведомое и страшное вроде мелькнувшей в проеме двери тени. Последние события породили страх, искажающий и уродующий наше понимание человеческого и не дающий нам спокойно и комфортно общаться с противоположным полом. То время, что я провела в России, и те отношения, которые у меня там завязались, постоянно напоминают мне, как каждый из нас способен дарить другому вдохновение и дружбу.
Борис остается для меня путеводной звездой, чистым и светлым поэтом. Когда мы познакомились, он был одухотворенным хиппи с длинными светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами, свет которых мог озарить весь город.
Виктор Цой обладал огромной харизмой. В нем был магнетизм. Когда он улыбался, его доброта обнимала меня своим теплом.
Он всегда был весел, с ним было легко, он был чужд искусственности, зато в нем были чувственность и манящий эротизм. Говоря иначе, он был секси. Мы могли часами болтать, смеяться, танцевать, и душа его всегда горела.
Сергей Курехин – густые темные волосы и задорные щенячьи глаза – обладал юношеской обольстительностью, которая легко переходила в потустороннюю гениальность. Мы любили сидеть на диване, скрестив руки и ноги, как корни деревьев, жадно всасывающие воду. Он был дудочник-крысолов, за голосом которого все послушно шли. Он был дерзок и бесстрашен.
Юрия Каспаряна (один из мужей Джоанны. – Прим. GQ) нельзя назвать иначе как Адонисом – и не только из-за божественного совершенства его лица и тела, но и из-за музыкальности его души. Он был сотворен из волшебства – спокойный, светлый и сильный.
Костя Кинчев – черная пантера с темными вдумчивыми глазами, взгляд которых глубоко пронзает душу. Он был способен за пять минут забраться в самые глубины вашего сознания, но в то же время был готов и всего себя предложить взамен. Завораживающий, гипнотический и глубокий, он мог быть в то же время безумным и дьявольски пугающим. Федор Бондарчук – маг режиссуры. Он источал силу, но художественное видение никогда не перевешивало человеческого отношения к актерам. Сегодня, к сожалению, это равновесие уже почти забыто.
Густав Гурьянов – художник до мозга костей. Каждую улицу Петербурга, куда ступала его нога, он преображал в нью-йоркскую Мэдисон-авеню. В лице его читалась геометрия совершенства, он был отважен и игрив.
У Тимура Новикова было самое точеное, самое выразительное лицо. Оно само по себе было произведением искусства, одухотворенное вдумчивой энергией. Мир для него был предметом искусства, и он умело вписывал себя в величайшую картину всех времен.
Африка был «сыном полка», но своей неистощимой, брызжущей энергией превосходил самых опытных бойцов. Его по-детски обаятельное, мальчишеское лицо способно было очаровать кого угодно. Не было правил, которые Африка не готов был нарушить, не помню ни одной вечеринки, на которой он не оказался бы в центре внимания. Когда, запрокинув голову, он издавал свой победно-воинственный клич, мир соскакивал с оси.
Артем Троицкий говорил, что думал, не приглаживая свои мысли. Остроумный и небрежный в своей снобистской крутизне. Его знания о Западе были энциклопедическими, куда больше моих, и, как древний сказитель, он делился ими в рассказах и байках, словно модный нью-йоркский журналист.
Да, были в нашей среде мужчины порочные, темные и деструктивные. Да, в постоянном пребывании женщины среди мужчин есть и свои минусы. Но есть и красота, и прелесть. Женщине не нужно бояться стать «своим парнем». Все мои русские друзья прекрасны вне зависимости от размаха плеч, широты грудной клетки или сексуальной мощи. Это люди, которые дарили мне любовь и поддержку просто потому, что я была рядом. И, скажу я вам, существование без таких людей теряет смысл.
0
