Когда начало казаться, что двухлетняя эпопея судов с бывшим мужем осталась позади, Елена была снова вызвана в суд в качестве ответчика. Истец — Александр Николаевич Рыжих, бывший гражданский муж Елены и отец ее дочери, ровно год назад выигравший уголовное дело, обвинив Елену в умышленном нанесении побоев. На этом основании он требует отменить договор дарения, по которому когда-то передал Ксенофонтовой квартиру, и либо вернуть ему жилплощадь, либо выплатить денежную компенсацию.
— Только я поверила, что все самое страшное осталось позади, жизнь снова рухнула. Квартиры этой у меня уже нет, так как я ее продала и купила новую, в которой мы сейчас живем. Оставаться там, где пережиты годы кошмара, было невозможно морально. Но на этот случай он предусмотрел очень большую денежную компенсацию. У меня таких денег, конечно, нет. Если он выиграет, то мы с детьми останемся просто на улице. К сожалению, в канун новогодних праздников случились перебои в работе почтовой службы. Я получила уже не первую, а третью повестку, две предыдущие до меня просто не дошли. И когда приехала в суд знакомиться с материалами дела, там было уже 210 страниц, целый том.
Сегодняшняя ситуация — результат того, что еще в 2015 году меня несправедливо оговорил господин Рыжих. И в декабре 2016 года был вынесен обвинительный приговор, который потом подтвердили в апелляционном суде. По стечению обстоятельств тогда же вышел закон о декриминализации побоев в семье, и статьи, по которой меня судили, больше нет, и дела такого нет, его закрыли. Но так называемое «признание вины» судом как бы осталось… И на основании этого Рыжих снова пришел в суд.
Я никого ни в чем не обвиняю, но утверждаю и буду утверждать, что приговор несправедливый: человек приходит в суд и заявляет «Меня избили!», не подтверждая это никакими доказательствами, кроме собственных слов и единственной зафиксированной ссадины. Я говорю: «Все было наоборот, напал на меня он». И подтверждаю слова зафиксированными побоями и показаниями нескольких свидетелей. В том числе нашей помощницы по хозяйству, которая видела, как все происходило.
Вот такая нелепица положена в основу моего обвинительного приговора: «Она вбежала в комнату, нанесла мне три удара, чем ввела в состояние нокдауна (хрупкая женщина нокаутировала бывшего десантника!). Когда я пришел в себя, она уже лежала на кровати и звала на помощь». То есть, исходя из его слов, никакой взаимной драки не было, я просто напала и нанесла ему побои. А у суда даже не возникло вопросов, откуда же ссадины у меня, как я их получила? Я сама себя избила в тот момент? Эти ссадины зафиксированы в травмпункте, их видело много свидетелей в тот же день. Знаете, что мне ответила судья, когда я попыталась обратить на это ее внимание: «Когда будут его судить, тогда и предъявляйте ваши побои!» По словам господина Рыжих складывается картина, будто я все это тщательно спланировала, но возникает вопрос — для чего? Если я все это спланировала и со мной в сговоре были все свидетели, которые приходили на слушания, то почему я не подала на него заявления? А подал он? Суд не смутило, что нет никакой логики в его версии. Кстати, по показаниям Александра Николаевича, я его не только нокаутировала один раз, но третировала и избивала в течение долгого времени.
Вот так просто, пришел человек и сказал «Она меня избила!» И меня осудили, а дальше, как следствие, идет травля меня и моей семьи на протяжении уже почти трех лет. А ради чего все затевалось? Ради того, что сейчас происходит: он хочет отобрать у меня квартиру, о чем я говорила с самого начала. В законе есть пункт, позволяющий на основании умышленного нанесения телесных повреждений дарителю отменить факт дарения. Рыжих получает удовольствие от процесса, он прекрасно понимает, что мне приходится оплачивать адвокатов, экспертизы и так далее. На это уходят деньги из бюджета семьи, а значит, я отнимаю их у детей. Притом, что сам он алименты не платит и судится за то, чтобы платить их меньше. Больше года он судился со мной еще и за то, чтобы отобрать Сонечку, и не оставляет своих намерений это сделать. После того, как суд в июне прошлого года определил место жительства дочери со мной, он подал апелляцию. И 2 февраля будет новое заседание. Господину Рыжих определили порядок общения с ребенком, и как показала практика, он с трудом его придерживается, из-за отсутствия времени. Хотя я ни в чем не препятствую и никогда не ограничивала их встречи, ни до решения суда, ни после.
— Лена, как дети переживают происходящее?
— Сын уже взрослый четырнадцатилетний мальчик, не особо смотрит телевизор, но он посещает школу, где ему задают разные неприятные вопросы. К моей шестилетней дочери подходят дети в школе и спрашивают: «А что, правда, твои родители за тебя судятся?» Когда этот ад начался, мы почти год занимались с психологами. Соня и Тимофей очень переживают, и у них нет ответа на вопрос «Зачем папа это делает?» Дети воспринимают меня с собой как единое целое, и моя боль это и их боль тоже. Конечно, я стараюсь скрывать от них свои эмоции, но есть вещи, которые не могу проконтролировать.
— Вы пытались поговорить с бывшим мужем, достучаться до него, наконец?
— Александр Николаевич отказывается со мной общаться. Я пыталась задавать ему вопросы: «Что происходит? Что я тебе такого сделала, объясни, может быть, я действительно в чем-то была не права?» Потом уже просто спрашивала: «Чего ты хочешь? Для чего все это?» Ну, он же не мог сразу открыто заявить, что ему нужна квартира. Точнее, наедине мне он это говорил. А публично ему нужно было изображать из себя жертву, и он очень хорошо все спланировал.
Я не делаю никаких заявлений, все, что сейчас происходит на просторах интернета — акции поддержки, петиции — это исключительно по инициативе друзей и людей, неравнодушных к моей ситуации. Но я не очень сильно на все это надеюсь. Потому что когда был первый суд и первый приговор, люди тоже подписывали петицию — более 43 тысяч подписей. Она лежит в Мосгорсуде, в Верховном суде, в Пресненском районном суде — и ничего. Я не знаю, у кого искать защиты? Не прошу ничего сверхъестественного, прошу, как тогда, так и сейчас — просто прочитать приговор. Где на шести с половиной страницах описаны материалы дела, а дальше следует вывод. И всем сразу будет понятно, насколько грубо это слеплено. И у вас возникнет масса вопросов, на которые вы не найдете там ответов. Когда я подала встречный иск, где говорила, что не я, а меня избили, мне было сказано, что возбудить дело невозможно, потому что господин Рыжих обладает определенным статусом — он адвокат. Я ездила давать показания в Следственный комитет, восемь раз подала туда встречный иск. И восемь раз мне отказывали! Восемь раз мы писали жалобу в прокуратуру, и каждый раз прокуратура отменяла отказ, и все равно в итоге СК так и не принял наш иск. Никак это не объяснив. Почему? Потому что господин Рыжих адвокат? Или потому что Следственный комитет не хочет заниматься таким «пустяшным» делом? Но только в основу этого «пустяшного» дела положена человеческая жизнь, и даже не одна, а три — моя и моих детей. Третий год продолжается этот кошмар, позади более семидесяти заседаний, а сколько впереди — никто не знает. А ведь мне нужно кормить детей, нужно работать, да я просто хочу жить… Я устала от судов, от бесконечных экспертиз, от вранья, от слез дочери и сына.
Александр Николаевич поставил себе цель — уничтожить меня. И делает все для этого. 17 января должно было состояться первое заседание по новому иску, но он не явился в суд, прислав бумаги, обосновывающие его отсутствие. Никого заранее в известность не поставил. Он сам себя представляет в суде и изъявил волю, чтобы судебные заседания проходили только в его присутствии. И слушание в Пресненском суде перенесли на 5 февраля.
Я не общаюсь сейчас с журналистами, хотя меня атакуют очень многие издания и телевизионные каналы, говорят, как они хотят помочь. Но вот что меня убило буквально на днях. Все знают, что я человек закрытый, не хожу на ток-шоу. Если я на что и соглашусь, то просто дать интервью, один на один с ведущим. А мне говорят: «Нет, только вместе с Александром Николаевичем!» Хотят сделать из моей жизни сериал, собрав неких «экспертов», которые не знают меня и того кошмара, что я пережила за два последних года и еще раньше, за время жизни с этим человеком. Передо мной не стоит задача рассказать о своей сложной ситуации, я просто пытаюсь отстоять честное имя.
Когда в конце 2015 года я получила первую повестку, была в шоке, потому что этот человек продолжал жить со мной в одной квартире, завтракать за одним столом. И параллельно, втайне ото всех, добивался возбуждения уголовного дела. Близкие говорили: «Лена, это такой абсурд, даже не переживай, во всем быстро разберутся и закроют дело». Ничего подобного, с того момента прошло два с половиной года, и ад продолжается. Во время длящегося целый год процесса столько гадостей было сделано, приносились какие-то подложные вещи, приходили мнимые свидетели.
Несмотря на все это, мне очень хочется верить, что я живу в правовом государстве, потому что все законы своей страны я честно исполняла и продолжаю исполнять. И в детях воспитываю любовь к родине. Скажу честно, я с ужасом смотрю в завтрашний день, потому что у меня нет ни физических, ни моральных сил впрягаться еще в один годовой судебный процесс. Я даже думать не хочу, сколько грязи и лжи на меня снова выльется. Вы не представляете, каково это, когда ты постоянно готовишься к очередному заседанию, не думаешь больше ни о чем, никуда не можешь уехать. Я столько работы потеряла за эти два года, от скольких проектов отказалась, потому что они требовали выезда в экспедиции. Находясь в статусе обвиняемого, ты не имеешь права не приходить на заседания, тем более не можешь отсутствовать, когда решается судьба твоего ребенка.
Конечно, мне много друзей и коллег пишут и звонят, предлагают помощь, но что они могут сделать? Адвокат у меня есть, как и есть абсолютная убежденность в том, что я несправедливо осуждена, что мое имя просто вываляно в грязи. Я хочу быть оправдана, а не декриминализирована. Не хочу, чтобы на мне висело это клеймо, потому что я не совершала этого преступления. Я не хочу больше разочаровываться в нашем правосудии. Я никогда ничего не просила у своего государства. Вот сейчас прошу — прошу меня защитить.
Все, кто хочет меня поддержать, могут подписать петицию за справедливый и объективный пересмотр дела, по которому меня осудили и признали виновной. Петиция размещена на моих страницах в социальных сетях — «Инстаграм» и Facebook.
Я не опущу руки и не перестану жить и верить в людей. Я буду продолжать наряжать елки, рисовать живую азбуку, заниматься своими детьми, готовиться ко дню рождения Сонечки… Я не собираюсь быть винтиком в игре человека, который решил вот таким образом развлекаться. Он наконец-то обрел смысл жизни — в уничтожении своей бывшей жены и матери своей дочери.
— Кто или что все-таки помогло вам выстоять и не сломаться на протяжении этих лет?
— Во-первых, мои дети. Соня такое солнечное создание, которое не даст опуститься. А во-вторых, выяснилось, что у меня замечательные друзья. Наверное, нужно было пройти эти круги ада, чтобы понять, что вокруг есть люди. Потому что я, к сожалению, в силу характера, в силу какой-то гордыни, не была склонна обращаться за помощью. Все были уверены, что у меня все в порядке. В результате, узнав о моей беде, люди откликнулись и помогли. Может быть, они не сыграли весомой роли в самом судебном процессе, но придали мне новых сил, я почувствовала себя нужной…
— Можете что-то порекомендовать женщинам, оказавшимся в подобных ситуациях? Большинство ведь так и терпит молча.
— Терпеть уж точно не нужно ничего. Садиста это раззадоривает, любая безнаказанность дает ему возможность вести себя еще более нагло и вызывающе. Неважно, физическое это или моральное угнетение. В моем случае оно было больше, кстати, моральное, чем физическое.
Но никогда, даже в самые тяжелые моменты, я не переставала верить в людей и в высшую справедливость. Может быть, отчасти и потому, что я в большей степени склонна, наверное, копаться в себе и в первую очередь винить себя. И в любой ситуации сначала думаю, правильно ли поступила я. Не считаю, что если со мной такое случилось однажды, то я должна и в будущем ждать чего-то подобного. Знаете, женщины не рожали бы второй и третий раз, испытав муки при первых родах. А они рожают порой и в восьмой раз. Почему? Потому что в нашем организме существует такой фермент, который притупляет тяжелые воспоминания, боль забывается. Во мне этот фермент, видимо, присутствует в лошадиной дозе в какой-то гипертрофированной форме. Я люблю людей, люблю жизнь, не считаю, что на мне какое-то клеймо, что теперь моя жизнь пошла под откос, я сейчас закроюсь в келье и буду заниматься только елками и куклами. Нет, я так не смогу. Моя профессия требует все время моральной и эмоциональной подпитки, а что питает, как не любовь? Любовь, страсть, нежность, увлеченность — все это необходимо, как воздух. Иначе ты пустой.
Мир, какой есть, такой и есть. Это мы почему-то его то идеализируем, то демонизируем. Но я никогда не скажу, что драматические события и судебные разбирательства с бывшим мужем прокрутили через мясорубку мою психику и физику, сделали меня жестче, я перестала верить в людей, в мужчин… Нет, это неправда! Я все так же романтична, я все так же верю в то, что люди изначально добры и прекрасны. Мне кажется, это самый правильный путь, а зачерстветь мы всегда успеем.
— Лена, у вас ведь в декабре был день рождения — 45 лет. Что скажете по поводу известного выражения «после сорока жизнь только начинается»? И возможно ли начать все с чистого листа?
— Начать с чистого листа можно и после шестидесяти, и после семидесяти. Насколько я знаю, 40 — зачастую рубеж для мужчин, для них это кризис среднего возраста. Не стану копаться в мужской психологии, но могу сказать, что сама я обнулялась не один раз. Это очень тяжело, не каждому под силу, но это очень важно и очень полезно. Иногда человек, подчиняясь современному жесткому ритму, загоняет себя — в эмоциях, в пороках, в требованиях к жизни. И упускает очень многое, забывает, о чем мечтал когда-то. Копятся какие-то непонятные, ненужные обиды на жизнь, на людей.
Но обнуляться нужно прямо полностью, начиная с окружения, собственных взглядов, работы… Твои люди все равно с тобой останутся, а все ненужное отсеется.
— Удалось ли отпраздновать новоселье?
— Еще не праздновали, потому что я перфекционист и мне пока сложно смириться с тем, что где-то торчат провода и не завершен целый блок ремонтных работ. Я постаралась к началу учебного года доделать комнаты детей и основную часть — гостиную, кухню.
Эта квартира досталась мне пустой коробкой. Здесь не было ничего, один бетон, все делалось практически с нуля, пришлось вникать во все тонкости, быть и прорабом и дизайнером. Продумывая планировку, я старалась сделать все так, чтобы дети с удовольствием возвращались домой, даже когда станут взрослыми. Этот Новый год встретили здесь с детьми и друзьями, придумывали разные конкурсы, показывали спектакли, Соня играла на пианино…
— Ваша коллекция кукол — просто произведение искусства. Это тайная любовь из детства?
— В куклы я играла всегда. Даже в школе, учась уже в 11-м классе, когда мне становилось скучно, из портфеля я вытаскивала пупса. Моя мама все время мне этих пупсов обвязывала, обшивала, а я делала для них домики. Я тогда не знала о существовании домов для кукол и придумывала их сама — из коробок от посылок, рисовала и приклеивала обои. В какой-то момент, уже во взрослом возрасте, у меня появилась одна авторская кукла, другая. Потом я узнала, что есть возможность приобретать их на выставках, аукционах, в галереях. И все, дальше уже меня было не остановить, это стало настоящей страстью. Помимо кукол я увлекаюсь елочными украшениями, их у меня уже больше пяти тысяч. Для кукол в квартире есть специальные витрины. Но пока выставить всю коллекцию не могу, потому что не закончен ремонт в моей комнате, там кукол будет очень много. Хочется организовать собственную выставку, у меня ведь есть уникальные интерьерно-художественные куклы, почти все в единственном экземпляре со своими сертификатами, знаками отличия, сделанные руками фантастических мастеров.
— Соня их любит так же сильно, как вы?
— Я не даю никому их любить, я эгоистка в этом смысле. Мои куклы не для игры, они довольно хрупкие, я всегда за них очень переживаю. У Сони свои игрушки, есть куклы, которые я покупаю специально для нее. Но даже на ее кукол у меня профессиональный взгляд, тут уже ничего не поделаешь.
— Пообщавшись с Соней, рискну предположить, что в ней есть большие актерские задатки…
— Только не надо ей об этом говорить…
Тут в разговор включается сама Соня и огорошивает новостью, что артисткой она не будет, а хочет стать официанткой.
Соня: Мне нравится делать людям приятное. И сама люблю в ресторан ходить с мамой.
— А готовить ты любишь?
Соня: Угу. Мы с мамой готовим пирожки с картошкой.
Елена: Вот так-то, а вы говорите — артистка. Но желания у детей быстро меняются. Тима тоже долгое время хотел быть поваром. Вот он точно на актерскую профессию никогда не заглядывался. Сын очень долго не мог понять, почему люди на улице ко мне подходят, все время спрашивал: «Ты что, им должна?» Тима сейчас увлекается кино, но увлекается, скорее, как кинокритик: он изучает, как кино создавалось, знает всех режиссеров, артистов, их биографии, какие эпизоды были в фильме, какие нет. Он теоретик, помнит все даты, увлекается историей. Но, правда, современная история его практически не интересует. Вообще, этот мир ему мешает существовать гармонично, он не живет в реальности, ему нравится мифология.
— А если Тима, окончив школу с отличием, скажет: я пойду учиться на повара?
— Пожалуйста. Если тебе это нравится, если ты чувствуешь, что это твое, почему нет. Если он скажет: я хочу быть дворником, потому что мне нужно время для того, чтобы сделать что-то большее, — пожалуйста, это твой выбор. Другое дело, что я посажу его и скажу: «Только с этим выбором будет сопряжено вот такое-то количество трудностей, обязательств, реалий. Ты готов?» Я обязана буду ему это объяснить, но основной выбор за ним. Меня моя мама готовила для поступления в МГУ и МГИМО, и для нее было абсолютным шоком, когда я сказала: пойду в артистки. У нее случилось крушение надежд, мир перевернулся. Я пришла и объявила, что иду сдавать экзамены в театральный, они раньше, чем все остальные, провалюсь, пойду в тот институт, который выберет она. Мама ответила: «Я поеду с тобой». И она ездила со мной, и переживала, хотя была уверена, что я не поступлю, что я маленький гадкий утенок. Я всегда приду на помощь своим детям. Ребенок должен быть уверен, что он может обратиться в любой момент, рассказать обо всем и мама поймет. Да, она может возмутиться, она может расстроиться и вообще даже не одобрить, но она поддержит тебя все равно.
Хочу показать детям, что нет ничего невозможного. Что каждый должен выбрать дорогу и пройти свой путь самостоятельно. У меня было очень много перекрестков, когда можно было серьезно облегчить себе путь и сократить расстояние от точки А до точки Б, поступиться какими-то принципами, предать кого-то чуть-чуть. Я выбирала другой путь, зачастую очень сильно в обход. Но никогда потом об этом не жалела.