Его тексты были невероятно стильными: короткими, точными и концентрированными.
Он был снайпером от сатиры.
Левшу он бы оставил, как сейчас говорят, в подписчиках.
Так скрупулезно кромсать собственный текст может только эталонный мастер. И сильный человек.
Ну, например, попробуйте удалить с телефона смазанные фото, которые сделал ваш маленький ребенок. Снести и забыть дебютные фото малыша, чтобы очистить память телефона от лишнего мусора.
Вот что такое сила.
А не бицепсы там, мотоциклы, трансерфинг реальности или отказ от мяса.
текст сатирика был выжимкой.
Он был Маяковским от сатиры.
Не подсовывал публике полуфабрикаты и заросший сорняками огород, из которого надо было выкорчевывать мысли.
Доставал из портфельчика и высыпал на блюдце россыпь жемчужин.
Выбирай любую: побольше, поменьше, все блестят и переливаются на солнце, отражаясь на зубах смеющейся публики.
Идеальное чувство слова и меры - вот что отличало Жванецкого от коллег. Дело было совсем не в смехе. Рассмешить много ума не надо.
Как он звал себя? «Автор». Без доли кокетства.
Сколько смирения и мудрости в этом определении. Самоотречения и даже фатализма.
Он был аскетом от сатиры.
Это был его самурайский путь, автора, - создавать тексты для людей.
Сами разберутся, как потом именовать: философ, юморист, публицист, сатирик, классик, гений.
Фанатичная саморедактура как метод творчества и жизни избавила Жванецкого от постыдного желтого шлейфа. Скандалы, разводы, драки, дележ имущества остались в произведениях. И этого было достаточно. Он умел отсекать лишнее и не увлекаться праздным. Достаточно взглянуть в листики из пухлого портфеля - они больше напоминали расстрельные списки, чем литературный текст: нагромождения правок и никакой жалости.
По мере того, как отклеивались артисты, для которых писал автор (Аркадий Райкин, Роман Карцев, Виктор Ильченко, Вадим Жук), худел и самый верный спутник автора - портфель. А вместе с ним и сам Жванецкий. Энергия букв держала сатирика на плаву в эпоху победившего стендапа и буллинг-шоу в YouTube. Юмор стал другим: приколы, пранки, жесткий стеб. Миллионы просмотров. Десятки миллионов подписчиков. Сотни миллионов рублей на счетах. Все это было мимо него.
Понятно, ибо примитивно, но не принято.
Вот и философскую ночную программу «Дежурный по стране» вытеснил пассионарный Владимир Соловьев с ревущими в студии экспертами.
Старикам там не место.
Эпоха указала классику на дверь - и он достойно принял вызов. Не стал унижаться, как его возрастные коллеги по ремеслу, торгуя лицом в телешоу и на обложках глянцевых журналов.
Не тряс перед толпой секретными женами и суррогатными матерями спрятанных детей. Он отказался даже от закрытых выступлений для богатых. «Стареть нужно дома» - даже в этом объяснении нет ни толики пафоса прощания (как принято у нас на эстраде), сплошной прагматизм.
И такт. По отношению к зрителю, слушателю, человеку в ожидании зрелищ. Трясущийся сатирик, что выезжает на сцену на коляске, - боль для всех.
Мало понимать это. Жванецкий признал.
И не считал себя гением, совестью эпохи, упаси Господи, рупором правды. Каким его зачем-то хотели видеть.
«А что я обнаружил, глянув внутрь себя, - истерзанность свободой.
А крик колеблющейся интеллигенции: «Позицийку нам дайте!.. Свою позицийку!..» - меня доконал.
И я ушел в партизаны».
Приближаясь к финальному выступлению, он стал задаваться более важными вопросами. Посетил Стену
Плача, куда, согласно легенде, сунул записку: «Перезвони, я все подробно объясню».
Пришло время - и звонок раздался.
Жванецкий вышел открывать дверь уже готовым.
В очках, домашнем халате, лукаво улыбаясь, и с ветхим портфельчиком в руках.