В последние годы из родины алмазов Якутия превратилась в колыбель русского артхаусного хоррора. По заданию GQ кинокритик Лидия Маслова отправилась в Саха, где, превозмогая страх и холод, разбиралась в этом феномене.
Мода на якутское кино не угасает в фестивальных кругах уже более десяти лет, хотя это not my cup of tea, или, говоря более аутентично, не мой чорон кумыса. Когда я смотрю якутские фильмы, мне кажется, что сами якуты куда интереснее, чем их кинематограф. Но что, если его лучше воспринимать в естественной среде обитания?
Проведя шесть часов в термобелье «Якут» и шубе в натопленном, как сауна, самолете, я испытываю острое желание поваляться в снегу, но, добежав до курилки, немного остываю (погода в Якутске в декабре –38 °C. – Прим. GQ). В ожидании такси я развлекаюсь тем, что пытаюсь выплеснуть воду из бутылки, – говорят, тут бывает такой мороз, что капли застывают прямо в воздухе, не успевая упасть. Это мне рассказывала режиссер Анна Яновская, только что снявшая в Саха «Интересную жизнь». Главный герой этого фильма о фильме – артист, вылетающий на съемки к культовому якутскому режиссеру Сергею Потапову. Актер занимает деньги на билет в один конец, спешно бросает вещи в чемодан, а на вопрос жены: «Что там, в Якутии?» – уверенно отвечает: «Счастье». «Я тоже хочу!» – кричит ему вслед жена цитатой из фильма Балабанова. Режиссер тоже работал в Якутии – снимал фильм «Река», не завершенный из-за гибели актрисы Туйары Свинобоевой. В центре того сюжета – повесть Вацлава Серошевского, автора «Якутов», книги, написанной за 12 лет якутской ссылки. Похоже, это минимальный срок, чтобы хоть что-то понять об отмороженных жителях этой местности.
Я бы тоже хотела зависнуть в Якутске хотя бы на несколько недель, как это удалось герою «Интересной жизни», которого в аэропорту никто не встречает: потаповский проект оказывается временно заморожен, а телефон режиссера выключен, поэтому артисту ничего не остается, как пуститься в произвольный квест, пунктами которого становятся киностудия «Сахафильм», съемочная площадка, где ему предлагают роль жертвы, загрызенной ходячими мертвецами, бар, где он случайно встречает мисс Якутия, и ночной клуб, где он подрабатывает бородатой женщиной. Подлетая к Якутску, немного печалишься, что ничего похожего не грозит мне за четыре дня, да и обратный билет я уже купила. Совпадение всего одно: телефон Сергея Потапова действительно выключен; именно его мне рекомендовали как родоначальника якутского кинобума. Точкой отсчета эксперты считают фильм Потапова «Любовь моя» (2004), шокировавший публику контрастом между ласковым названием и разворачивающимся на экране кровавым абсурдом. По другой версии, началом кинобума стал первый якутский блокбастер «Тайна Чингис Хаана» – заявка Якутии на статус родины великого хана, – в съемках которого так или иначе участвовала чуть ли не половина сознательного населения республики. Режиссером был художественный руководитель театра «Саха» и тогдашний министр культуры Якутии Андрей Саввич Борисов. «Когда говорят «кинобум», – задумывается он, – я вспоминаю анекдот: летят два помидора – впереди стена. Один спрашивает: «Будем обходить?» – «Бум!» Помощница Борисова говорит, что Сергей Потапов не отвечает на звонки, потому что его нет в городе, и показывает мне его страницу в фейсбуке, где он вывесил интригующий переплетением обнаженных тел постер будущего спектакля «Любовь к трем апельсинам».
За неимением Потапова я решаю посмотреть его новый фестивальный хит «Бог Дьёсёгёй» – его мне показывает продюсер Жанна Даори, благодаря участию которой картина получилась не такой жестокой и кровавой, как обычно. «Сергей давно хотел снять фильм про бога – покровителя народа саха, – рассказывает Жанна. – Но он хотел снять его в более мученическом ключе: что народ растерзал, убил бога, как Иисуса Христа. Когда он мне об этом рассказал, я примерно представила фильм, и это было уже как-то предсказуемо – Сергей всегда истязает героев». В идеале, готовясь к съемкам «Бог Дьёсёгёй», Потапов собирался поистязать кого-нибудь с действительно божественной внешностью, но к возможности раздобыть такого актера в Якутии продюсер сразу отнеслась скептически. Пришлось срочно вызвать потаповского студента.
Якутские режиссеры часто жалуются на нехватку актерских кадров, которые берутся только из двух театров – Русского и «Саха», а других желающих сниматься в кино почему-то найти сложно. Однако и для решения этой проблемы в будущем якуты придумали оригинальный ход. Два года назад с участием той же Жанны Даори была осуществлена пиар-акция, получившая мировой резонанс, – благодаря якутским женщинам, давно сочувствовавшим Леонардо ДиКаприо в его многолетней борьбе за «Оскара». Они вынули по одной сережке из ушка и сдали мастерам, чтобы отлить статуэтку из настоящего серебра. Таким образом они хотели поздравить своего кумира с долгожданной наградой, наконец-то полученной за фильм «Выживший». Сто сорок четыре человека сдали серебро, которого хватило на трехкилограммовую статуэтку, по форме напоминающую американского позолоченного «Оскара», однако представляющую гораздо большую ценность: якутский серебряный «Оскар» держит в руках чорон (национальный сосуд для хранения кумыса), сделанный из чистого золота.
Небольшая заминка возникла с тем, как вручить награду лауреату. Была мысль передать ее с оказией – когда приятель ДиКаприо Том Харди приезжал на полюс холода в Оймякон, чтобы поморжевать в 60-градусный мороз в незамерзающей реке. В итоге статуэтку отправили через московских прокатчиков, но в дальнейшем якутские продюсеры намерены лично вручать награды из рук в руки. Они уже готовятся отливать вторую статуэтку (хотя имя лауреата пока держат в тайне) и связывают со своим призом большие перспективы в смысле кастинга иноземных артистов. «Когда мы вручали статуэтку два года назад, у нас еще были некоторые сомнения, – вспоминает Жанна Даори, – а сейчас мы уверены на все двести: мы можем пригласить вообще кого угодно».
Вполне возможно, что Том Харди не отказался бы сняться в якутском кино даже за небольшие деньги: отморозки удаются ему особенно хорошо и жестокостью его вряд ли напугаешь. Впрочем, жестокость якутского кино не выглядит результатом патологической кровожадности автора или каких-то проблем с его психикой. Подобно тому, как есть высокий и низкий болевой порог, существует высокая и низкая режиссерская толерантность к жестокости окружающего мира, на которую якуты смотрят более бестрепетно и мужественно, чем европейцы и даже русские. Скажем, в фильме Потапова 2011 года «Покуда будет ветер» без всяких экивоков, спокойно, не отворачивая камеру ни в какие кусты, показано натуральное убийство коровы. Точнее, убийство это только в русской терминологии: жертвоприношение животных для якута – обыденный бытовой процесс, обеспечивающий коммуникацию с духами и деловые контакты между тремя мирами: Верхним, Серединным и Нижним, существование которых в повседневной жизни ощущает даже современный якут, освоивший WhatsApp.
Раз в год боги неохотно спускаются из Верхнего мира в Серединный, и в этот день в республике массово отмечается якутский Новый год – Ысыах.
Черно-белый фильм «Бог Дьёсёгёй» – почти документальный репортаж с праздника, снятый за три дня и без всякого сценария. «Сценарий у меня в голове», – сказал перед началом съемок Сергей Потапов, а потом выяснилось, что в голове у него не было профессиональной звукозаписывающей аппаратуры и звуковое оформление пришлось сводить отдельно, простояв два года в очереди к единственному на всю Якутию звукорежиссеру Иннокентию Сивцеву. С одной стороны, хорошо, когда уникальные специалисты ценятся на вес золота (так же как лучший якутский оператор Семен Аманатов, к которому тоже надо записываться заранее). Однако один оператор и один звукорежиссер – это маловато даже в нынешних кризисных условиях, когда якутское кинопроизводство снизилось до семи фильмов в год (в 2000-х снималось по 18). Поэтому самые активные игроки на этом рынке, такие как продюсер Марианна Скрыбыкина, едут за кадрами в Россию. «Я прекрасно понимаю, что ребята в Якутии не могут найти денег, более качественно снять, возможно, им не хватает человеческих ресурсов. Но зритель уже стал избирательней». Бюджет последнего фильма Марианны Скрыбыкиной, детектива «Мой убийца», вышедшего два года назад, составил пять с лишним миллионов рублей, а в якутском прокате собрал больше шести.
При взгляде из далекой Москвы может показаться, что в Якутии золото и алмазы валяются под ногами и предприимчивому кинематографисту надо только не лениться нагибаться, но это, увы, романтика. «Моего убийцу» поддержал бизнесмен Андрей Каздобин. А новый проект Скрыбыкиной, мистический триллер «Иччи», который выйдет в этом году, обошелся еще дороже – в 25 миллионов. «У нас в «Иччи» много разных легенд, преданий, верований, которые сотканы из быта, – рассказывает продюсер. – Благодаря этому фильму многие смогут понять, что за народ якуты».
Судя по якутским режиссерам, якуты – народ, с которым не соскучишься, причем, несмотря на морозный климат, они, в отличие от русских, как-то умудряются согревать свою душу (а точнее, все три свои души – по количеству окружающих миров) даже без алкоголя. Режиссер Костас Марсан, дебютировавший в полном метре с «Моим убийцей», а потом снимавший «Иччи», работой с русскими остался доволен. Одно лишь неудобство поначалу смущало Костаса – традиция непременно обмывать 100, 200 и 300-й кадры, которую режиссер был вынужден отменить волевым решением.
На Высшие курсы сценаристов и режиссеров будущий Костас Марсан (а тогда еще Константин Данилов) поступил после того, как окончил истфак Якутского университета и поработал режиссером на телевидении. Его мастерами были Владимир Фокин и Алла Сурикова, немного издевавшаяся над учеником, который во все сценарии и учебные работы вставлял элементы фильмов ужасов. В результате будущий режиссер окончил курсы совершенно другим человеком: «Киношкола на меня сильно повлияла: я поступал с одним видением кино, а вышел с абсолютно другим. Если раньше мне нравился артхаус, то вышел я оттуда, абсолютно его ненавидя».
Вероятно, Константин Данилов так бы до сих пор и сидел на московской Russian World Studios, где монтировал сериал «Врачебная тайна», если б не вернулся в Якутск и не познакомился со Скрыбыкиной, решившей доверить ему «Моего убийцу». Материал для сценария искали долго. «Мы связались с пресс-службой МВД, долго искали уголовное дело, которое было бы можно красиво экранизировать, – рассказывает Костас. – Но социальная среда Якутии не предполагает таких элегантных преступлений, как у Агаты Кристи, или таких изощренных, как в Америке. Все было как-то очень банально: выпили, проснулись – труп. Что тут экранизировать?» Пришлось раскопать опубликованный в 1989-м детектив Егора Неймохова «Случай на озере Сайсары», основанный на реальных событиях 1970-х, когда бытовое убийство вывело следователя на мафию контрабандистов-золотоискателей.
«Мой убийца» на общем фоне якутского мейнстрима выделяется не только качеством картины, в которой видны вложенные в нее средства, но и отсутствием излюбленной якутской мистики. Зато любителю потустороннего Костасу Марсану удалось оторваться по полной программе на новом фильме «Иччи», где действие происходит в наше время и в XVIII веке. В работе над фильмом режиссер ощутил некоторые изъяны советского классического кинообразования, которое совершенно упускало из виду такой жанр, как фильм ужасов. Пришлось самостоятельно доучиваться у одного из родоначальников жанра джалло (итальянские фильмы ужасов с элементами триллера и эротики. – Прим. GQ) Марио Бавы. Вообще, следы его влияния можно отыскать в работах многих якутских режиссеров, даже тех, которые никогда и не слышали его фамилии. «Марио Бава мог залить всю комнату красным светом, не объясняя, зачем ему это. Это работает на уровне ощущений. Зритель никогда не задастся вопросом, отчего комната именно в этом цвете. Он просто сидит и смотрит», – говорит Марсан.
Это еще одна характерная черта многих якутских режиссеров – они не боятся вопросов непонимающих зрителей и просто ставят публику перед фактом, что события на экране будут разворачиваться по своей внутренней логике, а кому она не очевидна, пусть пеняет на себя. Примерно так действует независимый (по крайней мере пока) режиссер Прокопий Бурцев, чей минималистский экзистенциальный триллер «Феррум» был снят на пару с оператором Алексеем Абрамовым и несколькими актерами. «Бюджет «Феррума» до кризиса – 300 тысяч рублей, даже меньше, – говорит Бурцев. – На бензин, немножко актерам.
Снимали мы вдвоем – я и Леха, больше никого не было. У нас было ограничение по времени.
В первую очередь – на съемки одного эпизода был один день, потому что нет денег платить актерам больше. И это заметно по фильму». Широкая публика «Феррум» не оценила, но он поездил по фестивалям, на одном из которых Прокопия Бурцева заметила Марианна Скрыбыкина, считающая, что «при хорошем раскладе и при хороших деньгах он может снять что-то невероятное».
Герой «Феррума», молодой бандит в костюмчике «бешеного пса», каким-то образом перемещается в тайгу, где попадает в плен к молчаливому старику. Любопытная деталь: главный герой почему-то все время ест карамельки, доставая их непонятно откуда, что объясняется очень просто – по сценарию он должен был все время курить, но малобюджетный режиссер не мог позволить себе такую роскошь, как штраф за курение в кадре, поэтому ему пришлось запастись сливовыми леденцами фабрики «Рот Фронт».
О том, на какие еще компромиссы ему пришлось пойти в «Ферруме», Прокопий Бурцев рассказывает мне в японской лапшичной: окончив филфак Якутского университета, он два года прожил в Японии под предлогом изучения языка, а на самом деле баловался с молодыми японскими режиссерами – снимали короткий метр. Сейчас Прокопий работает над новым фильмом по той же аскетичной технологии, что и над «Феррумом», – снова экзистенциальная притча, только более жесткая, с русскими актерами и минимумом эксплуатации якутского своеобразия. В доказательство, что новый фильм снят на выразительнейшем русском языке, Прокопий показывает мне небольшой отрывок. «Очень энергичные диалоги, – замечаю я, – только запикивать много придется». Однако режиссер не боится цензурных трудностей: «Если «Феррум» я снимал с оглядкой на аудиторию, на общественное мнение, то есть вместо сигарет – конфетки, мата нет, ну и в целом жесткость под контролем держал, то в нынешнем фильме я на все это положил. Я перестраховывался с «Феррумом», но народ его все равно не смотрел. Ну и хрен с ним, с народом, будем снимать то, что мне весело снимать, и в том виде, в котором я хочу это видеть». На мой вопрос, готов ли он «продаться», если Скрыбыкина предстанет пред ним, как бог из машины, и предложит дорогостоящий проект, съемочную группу, литры бутафорской крови и шоколадные угощения на каждый съемочный день, Прокопий смеется: «Смысл всей этой нашей канители в том, чтобы скрасить свое унылое существование. А если нет веселья, то в чем еще смысл?» При слове «смысл» я вздрагиваю, чуть не подавившись мотком лапши рамен. Якутская философия вдруг раскрывается передо мной во всем своем ницшеанском нахальстве: жить надо или интересно – или никак. Наделенному пылким воображением якуту мало и целых трех миров, построенных для него национальной духовной традицией, и древний инстинкт кочевника неумолимо гонит его в четвертый – волшебный мир кинематографа.
0
