ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Апрель 30, 2019

Меняем то, чего нет

Рейтинг:

Автор: Михаил Жванецкий. Огонёк

Непраздничные размышления Михаила Жванецкого о времени, о нас, о себе.

Я с огромным уважением отношусь к нам. Мы где-то устанавливаем новые законы физики, философии, экономики.

Мы здесь у себя все время меняем то, чего нет. Изменяем пустоту. Не имеем ничего и это все время меняем. Это крайне любопытно. Поэтому так интересно жить. Пожалуй, чем где-либо.

Можно, конечно, в корне менять экономику. Но какую экономику менять? Разве она есть? То, что мы производили, свозили, а оттуда нам распределяли и развозили обратно, нельзя было назвать экономикой. И собственностью нельзя было назвать то, что не принадлежит никому. Даже государству, которое хвасталось, что ему все принадлежит. Вы ж видели, во что превращается дом под охраной государства. Получается, собственности, которую мы меняли,— не было. И экономики — не было.

Помню формулу: «Коммунисты, собравшиеся по убеждениям». Но какие это были убеждения? Что можно построить коммунизм? Этих убеждений ни у кого не было.

Значит, мы меняли убеждения, которых нет. Значит, мы меняли пустоту.

Мы пытаемся изменить пустоту так, чтобы что-то появилось.

Это интересный эксперимент. Но чтоб что-то появилось, надо чтоб кто-то что-то создал. А он не хочет создавать, пока что-то не изменится. Так что период, когда мы меняли, ничего не меняя, сменился теперешним, когда мы меняем то, чего нет. До тех пор пока что-то не произойдет. Причем меняем очень осторожно, с волнениями и опасениями. Накрываем кастрюлей, шепчем, руками водим, ругаемся до драки, открываем — там опять ничего нет…

А уверенные говорят: давай опять накрывай, что-то должно появиться.

Не верю

Наш человек, если сто раз в день не услышит, что живет в полном дерьме, не успокоится.
Он же должен во что-то верить!

Что железнодорожная авария была — верю, а что двадцать человек погибло — не верю. Мало! Мало! Не по-нашему!

Что чернобыльская авария была — верю, что первомайская демонстрация под радиацией в Киеве была — верю, а что сейчас там все в порядке — не верю. Счетчика у меня нет, а в слова «Поверьте мне как министру» — не верю. Именно как министру — не верю. Не верю! Что делать — привык.

Что людям в аренду землю дают, с трудом — верю, что они соберут там чего-то — верю, и сдадут государству — верю, а что потом — не верю.

Где начинается государство — не верю. Кто там? Здесь люди — Петя и Катя. Они повезли хлеб, скот и до государства довезли — верю. Дальше не верю. Государство приняло на хранение, высушило, отправило в магазины — не верю. Государство — это кто?

Когда государство ночью нагрянуло, знаю — полиция пришла.

Кое-как государство в виде полиции могу себе представить.

Раньше родину представлял в виде ОВИРа, выездной комиссии обкома партии, отдела учета и распределения жилой площади. Какие-то прокуренные мясистые бабы в исполкомовской одежде это и была Родина — которая главные бумаги дает.

Что что-то в магазинах исчезло — до сих пор верю сразу и мгновенно.

Что с первого января цены повысят, никого не спросят, а спросят — не услышат,— верю сразу.

Во-первых, у нас вся гадость всегда с первого числа начинается, никогда с шестнадцатого или двадцать восьмого.

В то, что что-то добавят,— не верю. Что отберут то, что есть,— верю сразу и во веки веков.

Никто не войдет никогда и не скажет: «Добавим тебе комнату, что же ты мучаешься».

А всегда войдут и скажут: «Отнимем у тебя комнату — шикарно живешь».

Никакая комиссия не позвонит: «Что-то не видно тебя, может ты не ел уже три дня, одинокий, голодный, может у тебя сил нет в магазинах стоять». А радостно втолкнется: «Вот жалоба на вас — три дня не видать, а мусор жирный, кал крепкий, в унитазе вода гремить, значить на нетрудовые пожираете, ночами при лампаде…»

Верю. Верю. Оно!

В слово «запрещено» — верю свято. Наше слово.

В то, что «все разрешено, что не запрещено»,— не верю. И не поверю никогда. Сто раз буду биться, умру на границе запрещено-разрешено, а не пересеку явно, потому что знаю: тяжело в Воркуте пожилой женщине с гитарой.

В то, что, может, и будет закон — не сажать за слова, с трудом, но верю, а в то, что даже этот закон будет перечеркнут одним росчерком пера того губернатора, где живет и суд, и подсудимые,— верю сразу и во веки веков. Ибо никто у него власть не отнимал.

А все кричат: идите возьмите, он отдасть, он уже спрашивал, где же они…

Ах ты дурачок, Петя, кто же те власть отдасть, я что ли… Ты же видишь, что всего не хватает. А раз не хватает буквально всего, то чтоб есть спокойно, жить спокойно — власть нужна. Без нее войдут и скажут: «Ты сажал — тебя сажаем».

В море житейском, в отличие от морского, буря всегда внизу.

Я сам лично не знаю, как страной командовать,— меня никто не учил, я и не берусь. Но можно подыскать тех, кто знает, особенно на местах, где мы все живем.

В то, что командиры теперешние на совещание соберутся,— я еще верю, что неделю сидеть будут — верю, а что что-нибудь придумают — не верю. Не верю, извините.

Через желудок воспринимаю, через магазин.

Как на эти рубли смогу жить — так буду, и телеграмму сдам в правительство: «Начал жить. Чувствую правительство, чувствую».

А пока читаю в газетах: «Правительство приняло решение самое решительное среди всех решений…»

Все! Пошел чего-нибудь на ужин добывать