Внешне безмятежное течение жизни в Китае взорвали массовые протест. Невиданной ожесточенности акции, вызванные ковидными локдаунами, возникли на крайне негативном фоне: в 2022 году экономика КНР демонстрирует худшие показатели за последние тридцать лет. Между тем для России состояние экономики Китая превращается в ключевой фактор. Обо всем этом мы поговорили с известным китаистом, доктором исторических наук, директором Института стран Азии и Африки МГУ Алексеем Масловым.
— Можно ли сказать, что сегодня китайская экономика близка к стагнации? Рейтинговые агентства ухудшили прогнозы по темпам роста ВВП страны в 2022 году в среднем с 4% до 3%. Индекс деловой активности (PMI) Китая в промышленном секторе по итогам ноября упал до минимума с апреля. Аналитики связывают это с введением жестких карантинов во многих регионах страны на фоне новой вспышки ковида. Вы согласны с их оценкой?
— Рост ВВП КНР действительно замедляется, причем резко. Но надо понимать, что речь идет именно о динамике год к году: в абсолютных цифрах экономика продолжает расти. Таким образом, отрицательной величины нет.
Судя по всему, китайские власти давно предвидели такой сценарий и попытались перестроить модель своего развития. Была поставлена задача: к 2025 году полностью перейти на наукоемкую экономику и начать экспортировать за рубеж собственные технологии и компоненты к ним. Но этому воспрепятствовали США, добившись того, что процесс технологической экспансии Китая во внешний мир как минимум замедлился (хотя внутренние разработки идут).
Значит ли это, что экономика вошла в стагнацию или даже в фазу коллапса? Думаю, нет, поскольку у Китая еще есть неиспользованные ресурсы. К ним относятся интенсификация производства, заметное увеличение роли технологических зон и специальных экономических зон, освоение рынков Африки, Латинской Америки и России (без потери американского и европейского). Дело в том, что если раньше Китай сталкивался в основном с проблемами внутреннего характера, то теперь к ним прибавились и внешние факторы. Они и мешают стабилизировать экономику.
— Насколько серьезен масштаб протестов, вспыхивающих в регионах из-за локдаунов?
— Дело не в масштабе, а в самой сути явления. Акции протестов возникают в Китае ежегодно и исчисляются десятками тысяч. Но все они, как правило, мелкие, обособленные и связаны главным образом с выплатами зарплат или премий. А сейчас эти выступления имеют единую природу — ковидные ограничения.
Кроме того, впервые появился политический лозунг — против партийной политики в отношении пандемии и лично Си Цзиньпина, чего ранее никогда не было. Эта ситуация накладывается на целый ряд мелких выступлений, связанных не с коронавирусом, а, например, с неспособностью обслуживать ипотечные кредиты.
До недавних пор государству удавалось оперативно купировать любые формы недовольства за счет введения дополнительных льгот — повышения зарплат, налоговых и прочих поблажек для бизнеса. На сегодняшний день эти тактические меры почти исчерпаны. Протесты не приведут к смене власти, к ее переформатированию, но это, безусловно, новое явление в сегодняшней китайской действительности.
— Какие еще факторы давят на экономику Китая?
— В стране почти 300 миллионов пенсионеров, и это колоссальное бремя для среднестатистических китайцев, учитывая, что пенсии выплачиваются всем. В Пенсионном фонде накоплено более $1,5 триллиона. Конечно, возникает некий дисбаланс.
Еще один дисбаланс связан с высоким уровнем социального расслоения: индекс Джини, фиксирующий степень имущественного разрыва между богатыми и бедными, — один из самых высоких в мире. Кроме того, существует огромный разрыв между регионами — экономически развитым югом и северо-западом с куда более скромными показателями ВВП и качества жизни населения.
К этому добавляются проблемы в сфере жилищного строительства. Дело в том, что многие китайские девелоперы годами работали исключительно за счет банковских кредитов в надежде, что проекты быстро окупятся. Около 5–7 лет назад любой дом продавался еще на этапе строительства. Но этот рынок становился все более избыточным, спрос на жилье резко упал, а компании продолжали кредитоваться и перекредитовываться. И вот в 2022 году случился крах крупнейшего застройщика Evergrande, который продавал квартиры с большими скидками, плюс занимался инфраструктурными проектами, например, строил стадионы.
Оказалось, что граждане и частные инвесторы не могут расплатиться за жилье, что привело к закрытию этой и других девелоперских компаний, увольнению сотен тысяч сотрудников. Обрушился и выпуск стройматериалов, оказавшихся никому не нужными. Сегодня многие дома стоят в прямом смысле пустые.
— Что сейчас происходит в финансовом секторе, с какими рисками он сталкивается и что делают власти для предотвращения худших сценариев?
— Банковской сфере ничто не угрожает, поскольку власти довольно хорошо ее контролируют. Если говорить о пятерке крупнейших банков Китая, там контрольный пакет принадлежит государству, которое всегда может их дофинансировать. И любая компания или гражданин, который берет там деньги, в любом случае занимает у государства.
Хуже обстоят дела с банками второго и третьего ряда — региональными и муниципальными. Там ситуация значительно более сложная, поскольку эти организации (многие кредитовали жилищное строительство) задолжали госбанкам миллионы, если не миллиарды юаней. Некоторые уже попали под санацию, хотя государство официально об этом не объявляет, чтобы никого не пугать.
Если же брать финансовую систему в целом, а не только банковскую, то на китайском фондовом рынке наблюдается турбулентность. Это связано с тем, что в последнее время в стране резко выросло количество «мусорных» бумаг и стали чаще банкротиться региональные компании, которые выходят на рынок IPO (публичное размещение акций на бирже. — Г.С.) и тут же рушатся. Плюс очень серьезным негативом стала история с агрегатором DiDi, китайским перевозчиком. В прошлом году компания только вышла на рынок IPO, многие зарубежные инвесторы в нее вложились, и буквально через несколько дней было объявлено расследование в отношении DiDi. Ее руководство, заподозренное в незаконной деятельности, выплатило многомиллионный штраф. Подобные стартапы генерируют риски, поэтому фондовые рынки лихорадит.
— Существует мнение, что экономическая модель, которую предложил Дэн Сяопин со своей политикой реформ и открытости 1978 года, близка к исчерпанию. Эта модель, направленная на экстенсивное развитие экономики при ее открытости и сильном влиянии рыночных элементов, не способна поддерживать высокие темпы роста неограниченное время. Вы с этим согласны?
— Модель полностью себя исчерпала, а не то что близка к этому. Но ее нельзя отменить законодательным образом.
Изначально она базировалась на тех элементах, которых в наше время уже не существует. Во-первых, это дешевизна китайского рынка, во-вторых, это абсолютная свобода для передвижения китайских товаров, сведенная на нет Соединенными Штатами и рядом других стран. В-третьих, раньше государство ориентировалось на то обстоятельство, что ВВП на душу населения растет быстрыми темпами.
Си Цзиньпин понимает, что модель исчерпала себя не при нем, а где-то в период с 2003-го по 2013 год, когда пост председателя КНР занимал Ху Цзиньтао. Дисбалансы, к которым она привела, тогда можно было устранить очень быстро. Например, за счет формирования региональных финансовых элит, ориентированных на американские или британские рынки.
Си Цзиньпин пытается восполнить оставшиеся с той поры пробелы и, следуя лозунгам «Пояс и путь», «Единая судьба человечества» и прочему политическому нарративу, реорганизовать старую дэнсяопиновскую модель.
— Как замедление экономики Китая может отразиться на ценах на нефть и другие энергоносители? Упадет ли в стране спрос на российский экспорт, прежде всего сырьевой?
— Дело не только в том, что экономика Китая замедляется. Государство решило к 2060 году полностью перейти на углеродную нейтральность (сокращение выбросов углекислого газа. — «МК»), достигнув пика потребления нефти, газа и угля к 2030–2035 годам.
До нынешнего года Пекин закупал энергоносители везде, где только можно, — в странах Персидского залива, в США, в Африке. Сегодня ситуация изменилась в пользу России, поскольку та вынуждена продавать сырье с серьезным дисконтом, что для Китая имеет немалое значение. Сейчас Китай импортирует большие объемы российской нефти (при сокращении импорта в целом), но как долго это будет продолжаться, спрогнозировать невозможно.
— В какой степени оправдалась ставка Москвы на Китай как на главного «спасителя» нашей экономики в условиях беспрецедентных западных санкций?
— У России просто не было иного выбора, так что здесь уместнее слово «надежда», нежели «ставка». Многие российские компании и ведомства, не имея большого практического опыта работы с Китаем, приписывали ему качества, которыми он не обладает, либо же планы, которые он в отношении нас не строит. Несбывшиеся в итоге надежды зародились на нашей территории, а не в Китае.
Пекин, поддерживая политику Москвы в целом, не одобряет спецоперацию: с его стороны нет ни одного заявления, подтверждающего обратное. Вместе с тем Китаю выгодно взаимодействовать с РФ, которая для него является серьезной альтернативой США. В противном случае он останется с Америкой один на один.
— В каких сферах двустороннего торгово-экономического взаимодействия эффект оказался максимальным, а в каких — мизерным или нулевым?
— Прежде всего я бы отметил массированный заход китайского автопрома на российскую территорию. В том числе с моделями электромобилей, которые Россия сама не разрабатывала и прежде в таком количестве практически не закупала.
Очевидно также, что объемы китайской электроники на нашем рынке выросли. Впрочем, речь идет о компаниях второго эшелона. Топовые бренды типа Huawei свернули операции в РФ. Продолжая наращивать торговлю с нами, Китай сокращает присутствие своих передовых производителей. Он не стал замещать нам авиадетали и запчасти для станков и прочего оборудования, которые относились к покинувшим Россию западным компаниям. Поскольку все они патентованные, Китай не пошел на нарушение патентов.
Не стал Пекин и размещать свои производства на территории РФ, обучать российский персонал, делиться своими технологическими знаниями. По этому вопросу идут переговоры, но прорыва нет.
Не оправдались и надежды Москвы на расширение логистики. Да, объем двусторонней торговли вырос как минимум на 30% в этом году. Но при этом нельзя сказать, что наши порты типа Находки и Владивостока, загружаются на 100%. Китай не включил Россию в свои основные логистические маршруты. Его торговля с Европой идет через Азербайджан и Турцию, но не через нас.
— В какой степени нам удалось за счет Китая заместить потерянные в Европе экспортные объемы нефти и газа?
— Процентов на 50–60, но тут еще Индия подключилась. Сырьевой фактор в российско-китайской торговле остается ключевым, об этом свидетельствуют хотя бы продолжающиеся переговоры по «Силе Сибири — 2», магистральному газопроводу через Монголию.
Может возникнуть вопрос: требуются ли Китаю такие объемы ввозимого сырья, способен ли он их физически переработать? Дело еще и в том, что Пекин не хочет привязываться только к России как к единственному поставщику углеводородов. Плюс он намерен расширять собственную добычу, хотя бы частично самообеспечиваться.
Недавно были открыты новые месторождения нефти в так называемой Таримской впадине, пустынной области, находящейся в Синцзян-Уйгурском автономном районе на западе страны. Сейчас они активно разрабатываются.
— На фоне западных санкций Россия переходит на китайскую валюту, отмечает Reuters. Москва стала четвертым по величине в мире центром торговли юанями. Их доля на российском валютном рынке подскочила с 1% до 45%. Какие выгоды это несет бизнесам обеих стран?
— Здесь надо оговориться: увеличение объема торгов юанями еще не означает, что Москва переходит на китайскую валюту. Поскольку двусторонняя торговля ведется в основном в юанях, у нас образуется их избыток.
Но юани пока можно покупать только в Китае, больше нигде. Если раньше мы могли их конвертировать в доллары и евро, то сейчас, в условиях санкций, это сделать весьма сложно. Кроме того, Москва не настроена делать юани своим основным платежным средством, поскольку привязка к ним ничем не лучше привязки к доллару. Тем болеечто курс юаня определяется Народным банком Китая.
Как следствие, Россия постоянно предлагает какие-то альтернативные варианты, например, использовать международные права заимствования для расчетов или золотой эквивалент. Нужны другие форматы, которые позволят решить вопрос. К примеру, это может быть единая валюта стран — членов Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) или БРИКС.
— Каких изменений стоит ждать в отношениях между Москвой и Пекином в 2023 году?
— Чего-то кардинально нового не будет. Думаю, усилится диалог в области безопасности. Это волнует и Пекин, поскольку тайваньская проблема никуда не денется. Вырастут объемы российских поставок в Китай пищевой продукции, особенно зерна и сои. Для нас это крайне выгодно.
Надеюсь, стороны смогут наконец договориться о формировании совместных логистических и транспортных структур и, самое главное, — создать крупные распределенные (часть в Китае, часть — в РФ) технопарки, способные выдавать передовую продукцию, идущую в массовое производство.
Наконец, нам надо определиться с Китаем не только в области экономики и политики, но и в плане неких совместных идеалов и концепций. Важно понять, к чему мы стремимся, какой мир хотим построить и какое поколение людей воспитать. У Китая на сей счет есть свои представления, у России — свои, и они друг с другом не пересекаются. Вероятно, в 2023 году эти реперные точки удастся нащупать.
— Можно ли сказать, что Китай решающим образом поспособствовал смягчению беспрецедентно мощного санкционного нажима на Россию?
— Безусловно. Открыто выступив против гегемонии США в мире, Китай показал, что Россия не одинока.
Думаю, здесь надо «танцевать от обратного». Если бы в Пекине вообще промолчали, для многих это был бы знак, что там предпочитают играть в свою геополитическую игру, вообще никак не связанную с Россией. С которой в таком случае можно вовсе не иметь дела. Китайское руководство промолчало там, где посчитало нужным.
0
31.56
