Двуглавому орлу на гербе России — 25 лет. Его возвращение на «историческое гнездовье» шло с трудом: 30 ноября 1993 года президент Борис Ельцин подписал временный указ «о восстановлении исторической символики Российского государства», одобрив золотую птицу на красном фоне в качестве эмблемы страны. Однако Госдума дважды отказывалась признать орла за своего, бойкотируя соответствующие законы. В 2000 году, с компромиссным решением о возвращении советского гимна, к нам наконец вернулся двуглавый орел. И только мы стали друг к другу привыкать, как загадочная птица уже переходит под знамена «патриотической оппозиции», оставляя историков спорить о собственном смысле и происхождении. Почему символы нашей государственности способны спорить с самим государством, разбирался «Огонек»
За дверью с изображением двуглавого орла — просторный зал. С низкого офисного потолка свисают внезапно хрустальные люстры, которые подсвечивают еще одну птицу, у противоположной стены: черный имперский орел несет на крыльях титульные гербы давно утерянных Россией царства Польского и великого княжества Финляндского, под ним вышит на белом шелке текст современного гимна страны.
— Это символ нашего преемства,— поясняют хозяева зала, представители общества исторического просвещения «Двуглавый орел».
В зале проходит лекция, посвященная правам человека при царе и в современной России.
— Наши предки, живя в империи, обладали большим набором прав и свобод, чем мы сейчас,— рассказывает приглашенный лектор, директор информационно-аналитических программ Фонда исторической перспективы Александр Музафаров.— Я люблю приводить один пример: в конце XIX века крестьяне села Строгино захотели построить часовню, и, чтобы это сделать, им пришлось пройти всего два согласования — благословиться у местного архиерея и одобрить проект у земского архитектора. Знаете, сколько согласований для аналогичного действия понадобилось бы современным жителям района Строгино? Не два и даже не двадцать два. А знаете ли вы, сколько чиновников было в России в 1913 году? 252 870 человек, без учета военного и морского ведомств. А знаете, сколько их сейчас? Один миллион 273 тысячи! Потому что государь полагался на народное самоуправление на уровне сел, городов, уездов, а вот «народные представители» — наши избранные депутаты и чиновники — его не терпят. Они хотят представлять народ сами, и только сами: после голосования мы для них не существуем…
Собрание одобрительно кивает. Все проговоренное способствует популяризации в России идей «Двуглавого орла» — внезапно выросшего правопатриотического движения. Год назад его учредил основатель телеканала «Царьград», миллиардер Константин Малофеев, и с тех пор общество успело сделать немало: издать свою версию школьного пособия «Трудные вопросы отечественной истории», организовать представительства в 48 регионах России и даже выдвинуть своих кандидатов на региональных выборах (в частности, в Москве от «орла» шел Михаил Дегтярев). Везде заявляя о поддержке курса действующего президента, общество исповедует взгляды, более близкие депутату Госдумы Наталье Поклонской, и потому славится необщим выражением своего патриотизма. То ли в шутку, то ли всерьез, но как раз в год столетия революции — когда Кремль оттачивал риторику всеобщего примирения — страна получила новых «белых», готовых всеми способами противостоять помолодевшим «красным» — современным сталинистам. Причем и «белых», и «красных» в 2018 году объединяет только одно: некритическое отношение к возлюбленным периодам истории и готовность, как встарь, побить любого идеологического противника.
Что существенно, в системе государственных символов и те, и другие тут же нашли себе место — просторное и пустое, идеологически нейтральное. Музыка советского гимна остается связанной с идеями «великого Октября», орел на гербе — с памятью об уничтоженной Октябрем империи. Конфликт между ними стыдливо прикрыт триколором, но обнажается при каждом эмоциональном историческом суждении. И Россия остается во многом парадоксальной страной, символы которой сохраняют известную оппозиционность — как друг другу, так и действующей государственности.
Наблюдая за тем, как «двуглавый орел» вдруг перепорхнул на правый фланг под знамена монархистов, приходится размышлять о реальном значении этой эмблемы в системе российских ценностей. Как-никак она с нами уже 25 лет — с 30 ноября 1993 года, когда страна де-факто получила свой очередной «орлиный» герб и массу притязаний на преемство с «1000-летней Русью» (юридическое утверждение нашего герба последовало позднее). С чем и кем нас реально связывает «двуглавый орел», какие традиции продолжает и к какой империи ведет, попытался разобраться «Огонек».
Страна Орлов
Одна из самых трудных для монархиста мыслей — допускать, что орел не исконно наш, а заимствованный. Со времен Николая Карамзина, автора знаменитой «Истории государства Российского», этот неприятный факт компенсировался соображением, что заимствование было, по сути, эстафетой: от умирающей Византии к крепнущему Московскому княжеству. «Иоанн, по свойству с царями греческими, принял и герб их, орла двуглавого, соединив его на своей печати с московским: то есть на одной стороне изображался орел, а на другой — всадник, попирающий дракона, с надписью "Великий князь, Божией милостью Господарь всея Руси"»,— пояснял Карамзин. Его теория о византийском происхождении двуглавого орла базировалась на трех исторических фактах: во-первых, эта птица приобретает государственную важность в 1497 году, когда Иван III изображает ее на своей печати, во-вторых, Иван III был женат на Софии Палеолог, представительнице последней правящей византийской династии, в-третьих, орлы украшали одеяния и личные вещи Палеологов. Круг замкнулся: получалось, что некогда византийский герб через династический брак становится русским.
— Первые сомнения в этой стройной теории высказали знатоки византийской истории — Никодим Кондаков, Николай Лихачев: они обратили внимание, что ни на каких монетах, государственных печатях и символах Византии двуглавый орел не встречается,— рассказывает Владимир Лавренов, член Геральдического совета при президенте РФ.— По-видимому, двуглавый орел, не входя в область государственной власти, был родовой эмблемой Палеологов. Наконец, когда знаменитую печать Ивана III рассмотрели подробнее, обнаружили, что из двух ее сторон, на одной из которых изображен орел, а на другой — всадник (ездец), символ Московского княжества, вторая важнее. Это доказывается тем фактом, что титул — надпись — на печати начинается на стороне всадника, а заканчивается при орле. Таким образом, перед нами не герб страны, а объединенная родовая печать Рюриковичей и Палеологов после их династического брака.
Залетная птица, впрочем, уже при следующем Иване — Грозном — выходит на первый план. Каким образом она оперилась, благодаря чему? Свои версии тут же предлагают «западники» от русской истории. В частности, Николай Лихачев говорит, настаивая, что «московское правительство не могло заимствовать непосредственно из Византии того, что та не имела», то есть герба, и заимствовало этот признак государственности у Священной Римской империи, то есть у тогдашних немцев. Дело в том, что дом Габсбургов к концу XV века как раз обрел государственный герб в виде черного двуглавого орла, причем Иван III, а позже его сын с внуком вели активную переписку с первенствующим европейским монархом Священной Римской империи германской нации. Возможно, именно этот «западный контакт» навел наших самодержцев на мысль, что птицу Софии стоит возвысить. Впрочем, эта теория — самой крамольной постановкой вопроса — до сих пор вызывает в научных кругах жгучее желание ее опровергнуть.
— Во-первых, русский двуглавый орел изобразительно отличается от орла Священной Римской империи и как раз ближе к тому варианту, который существовал в Византии,— успокаивает патриотов Евгений Пчелов, завкафедрой Историко-архивного института РГГУ.— А, во-вторых, в те времена, да и позже, эмблемы подобного рода никогда не заимствовались одним государем у другого без каких-либо серьезных оснований — притязаний на чужой трон или династического брака. Просто так взять чужой герб, пусть и визуально изменив его, и начать им пользоваться было абсолютно невозможно! Я провел большое исследование о путях появления двуглавого орла в разных странах, в том числе балканских, западноевропейских и даже мусульманских восточных, и могу сказать, что он появляется там тогда, когда правители этих стран или входят в орбиту политического влияния Византии, или устанавливают родственные связи с императорской династией…
Точку в споре могла бы поставить на первый взгляд простая информация — о цвете нашего первого орла. Дело в том, что Византия изображала двуглавую птицу, как правило, белой (или золотой) на красном, а Западная Европа — черной на золотом. Однако цветных изображений русских птиц в XV–XVI веках до нас не дошло, а в последующее время они неоднократно меняли окрас, окончательно остановившись на черном только при западнике Петре Первом.
— Есть, впрочем, одно очень любопытное свидетельство, которое оставил немец-опричник, служивший при Иване Грозном, в своих «Записках о Московии»,— рассказывает Игорь Данилевский, ординарный профессор НИУ ВШЭ.— Он описывает опричный дворец, который царь построил на Ваганьковском холме в Москве, и кстати замечает, что его южные ворота украшали два льва и «черный двуглавый орел с распростертыми крыльями».
Впрочем, кто словам немцев верит? Ведь очевидно же — предвзяты.
Сам Игорь Данилевский отстаивает третью версию о происхождении русского герба, уловив «болгарский след»: во Втором Болгарском царстве (1185–1396 года) тоже существовал двуглавый орел (черный по цвету), и, более того, имела хождение своя версия легенды о «Третьем Риме». После захвата Константинополя турками в 1453 году болгарская элита массово эмигрировала на Русь, повлияв на интеллектуальную обстановку в Московском княжестве. Именно болгары, будучи посредниками между Русью, Западной Европой и Византией, по версии историка, помогли нам «одомашнить» двуглавую птицу.
Поскольку конца этим спорам и версиям не видно, маргиналы от истории решают вопрос о заимствовании герба кардинально — это не мы заимствовали, а у нас. Среди наиболее агрессивных концепций вспоминается, конечно, теория Носовского и Фоменко, приучающая россиян к мысли, что Габсбурги имели схожий с нами герб, потому что были «наместниками» русских царей в Западной Европе. Но есть и другие повороты сюжета: например, геральдист Сергей Рассадин пропагандирует мысль, что Византия заимствовала двуглавого орла у «народов балтийского субрегиона», то есть у Рюриковичей, и как раз Россия является «подлинной Страной Орлов». Есть и совсем оригинальные мнения — мол, Иван III, а потом и его внук Иван IV заинтересовались орлами по религиозным причинам: ведь орел — библейский символ тезки наших царей, евангелиста Иоанна. Собирая государство под себя, почему бы не подумать о небесном покровителе?..
Короны и головы
Легко представить: если такую проблему вызывает поиск места, где наш орел вылупился, насколько сложнее понять, что он на деле означает.
— Это древнейший символ, который встречается в десятках разных культур: на оттисках печати в Северной Сирии за 19 веков до нашей эры, в Месопотамии и у древнеславянских народов, например, в Гнездовском кургане, что в Смоленской области, была найдена подвеска с двуглавым орлом, датированная VIII веком нашей эры,— отмечает Владимир Лавренов.— Русские крестьяне, в числе прочих орнаментов, часто вышивали двуглавых орлов на рушниках. Конечно, не потому, что они обозначали империю: орел для народного сознания был чем-то вроде «полноты охранительного символа», как защита справа и слева.
По-своему логику народного сознания воспроизводил и будущий император Петр Первый, когда рисовал собственного двуглавого орла для знамени Потешного полка: эта птица у него оказалась с одной лапой, так как «кто только одно сухопутное войско имеет — одну руку имеет, но кто флот имеет, две руки имеет». С тех пор представление о воинствующем орле, который защищает нас ото всех неприятелей, только росло и крепло.
Соперничала с ним другая традиционная для империи мысль — двуглавость как объединение Востока и Запада. Впрочем, при Иване III положение этих сторон света несколько отличалось от нынешнего, и такое рассуждение, если вообще имело место, скорее касалось объединения Москвы и Новгорода.
В многоголосом хоре интерпретаций со временем появились христианские гуманисты, обнаружившие в двуглавости «систему парных добродетелей» — веры и ревности, крепости и силы, милости и истины и так далее. И за несколько веков своего существования орел доказал, что при желании может быть истолкован в любом произвольном направлении. Масоны видели в нем андрогина, старообрядцы — Антихриста, революционеры — источник всех бед, буквально по стихотворению поэта XIX века Василия Курочкина: «Я нашел, друзья, нашел, кто виновник бестолковый наших бедствий, наших зол, виноват во всем гербовый, двуязыкий, двуголовый, всероссийский наш орел».
Современные интерпретации наследуют этой богатейшей традиции. Скажем, автор герба Смоленской области Василий Ражнев подчеркивает, что «орел может парить в грозовом небе с беспредельным терпением выжидая, когда разрушительные ураганы, грозы или землетрясения, захоронившие его гнездо, не улягутся. Это символическое значение орла созвучно с судьбой России и россиян, за свою многовековую историю много раз самоотверженно вытерпевших все нашествия захватчиков и превозмогавших любые беды и лихолетья»…
Дополнительную сложность для истолкователей создает тот факт, что, хотя головы у орла две, короны у него — три. Проще всех это обстоятельство обыграл Алексей Михайлович Романов, пояснив, что три короны изображают Казанское, Астраханское и Сибирское царства, объединенные под властью Руси. Госдума 1993 года переосмыслила «три короны» в логике трех ветвей власти, сообщив, что наш герб де еще до всякого Монтескье напоминал о пользе разделения законодательной, исполнительной и судебной властей.
— Но у реальной «трехкоронности» могут быть и более сложные причины,— полагает Игорь Данилевский.— Те же старообрядцы видели в ней аллюзии на одну из библейских книг — Третью книгу Ездры. Пророк Ездра сообщает о своем видении: трехголовый орел беседует со львом, причем в процессе разговора центральная голова птицы становится невидимой, но продолжает изрекать слова — пророчествовать о появлении нового царства. Это царство может быть понято амбивалентно: для старообрядцев оно царство Антихриста, а вот для болгар, которые как раз внесли эту книгу в наш канон в XV веке, Ездра пророчествовал о рождении «Третьего Рима».
Несколько десятилетий спустя Москва заговорила о «Третьем Риме», а наша птица обзавелась третьей короной над «невидимой» головой. Вот и думай теперь: случайно или нет?
Пленники фольклора
— И сегодня с главным государственным символом России связано множество полумистических историй,— интригует Владимир Лавренов.— Тут хоть верь, хоть смейся. Например, известен факт, что на российских рублях до 2016 года чеканили орла без корон — как на гербе Временного правительства. А потом вдруг вернули птице знаки царского отличия. Это событие геральдисты вспоминают в контексте «Молитвы о рубле». Дело было так: в 2000-х годах к отцу Иоанну Крестьянкину пришел безвестный монах Псково-Печерского монастыря отец Валерий, который просил совета: можно ли ему, монаху, молиться о российском рубле? Оказалось, что этот человек с начала 90-х годов просил Бога, чтобы наша птица на монетах получила законные короны, а потом смутился своим рвением. Отец Иоанн сказал: пожалуйста, молись, придет человек «оттуда» и все тебе объяснит. Спустя какое-то время с отцом Валерием случайно встретился я, донес его мысли Геральдическому совету страны… Ну как здесь сказать, связаны эти события или нет? Видимо, связаны так же, как и все легенды с реальной историей нашего герба.
Все эти былины и небылицы можно было бы считать безобидной игрой с фольклором и собственным прошлым, если бы они не выходили неожиданными углами на российскую современность. Скажем, обретение рублевым орлом корон с крестами тут же повлекло за собой жалобы в Геральдический совет от мусульманской общины Карелии: правомочно ли использовать кресты на государственном символе? А Госдума, так красноречиво описывавшая символику трех корон, и по сей день предпочитает хранить на своем здании советский серп и молот. Символическая эклектика прикрывает реальную растерянность перед знаками власти, преемство с которыми то и дело теряется. И часто уже не мы владеем символами, а они нами — по прихоти новейших интерпретаторов.